Так, размышляя о Карташове и представляя его в роли мужа и отца, Тамара отправилась по двум адресам, где подрабатывала. Одной пожилой женщине она колола витамины, другую — молодую — долечивала как раз после того, как ее жестоко избил ее парень.
Ее везде встречали как родную, предлагали выпить чаю, посидеть-поговорить, а иногда, особенно те, кто проживал в своих домах с садами и огородами, давали ей с собой овощи и фрукты, яйца, молоко. А к зиме у нее в шкафу появлялась стопка новых вязаных шерстяных носков — тоже подарки благодарных пациентов.
— Что же ты, милая, на эту мразь заявление не написала? — говорила Тамара, обрабатывая специальной «серебряной» мазью швы на теле еще одной жертвы любви, Оли, при этом с ужасом представляя, что же ей, бедняжке, пришлось пережить. Дружок поработал ножичком! — Дуры вы, бабы! Да его сажать надо! Как зверя — за решетку!
— Я боюсь его… — отвечала Оля, хрупкая девушка, морщась от боли.
Те же самые слова она произносила и тогда, когда ее, раненную, привезли в больницу и когда она наотрез отказалась писать заявление в полицию. Да разве ж она первая?!
— Ненавижу мужиков! Бррр… — отвечала Тамара, забывая в этот момент, что и ее Василий тоже мужчина. Просто Он — другой.
Получив деньги, Тамара поблагодарила Олю и отправилась домой. Путь ее пролегал по центральной улице города, с магазинами, кафе и офисами. Если еще пару дней тому назад она обходила эти магазины стороной, потому что у нее никогда не было свободных денег и она всегда покупала только необходимое, то сейчас, когда она стала обладательницей дорогого старинного перстня, который можно было бы, в принципе, продать, выручив приличные деньги, ей стало даже любопытно, что бы такого она могла себе позволить, приди она сюда с полным кошельком, набитым деньгами.
И была крайне удивлена своим спонтанным поступком, когда вышла из магазина с пакетом, в котором лежал шерстяной мужской пуловер малинового цвета, джинсы, летняя рубашка в клетку и две пары носков.
И как это получилось, что она только что примерила на себя роль жены Василия? Тамара Карташова. Как странно звучит, непривычно. Она улыбнулась.
Солнце припекало, Тамаре стало даже жарко. Она зашла в продуктовый магазин и купила себе мороженое.
Заглянув на рынок, Тамара купила грудинки и свеклы, а придя домой, занялась приготовлением борща. Василий был на работе, и к его возвращению она собиралась приготовить настоящий семейный обед. Конечно, ей и прежде приходилось кормить его, но никогда еще она не делала это с таким особым чувством. Разговор о беременности уже нельзя было откладывать, иначе она просто взорвется от переполнявших ее мыслей и сомнений. Надо было уже определиться, согласится ли Василий на брак, или же ей придется расстаться с ним и начать уже совсем другую, возможно, очень печальную жизнь, к которой она была совершенно не готова.
К половине седьмого стол был уже накрыт, Тамара поставила на него графин с вишневой наливкой — пусть Вася немного расслабится перед тем, как будет огорошен новостью.
Управившись с делами, Тамара села возле окна и стала поджидать Василия. И когда она увидела, как он пересекает двор и движется к подъезду, ее охватило сильное волнение. Она и не думала, что когда-нибудь будет так зависеть от этого мужчины. А ведь как легко и весело все начиналось, и как романтично!
Она представляла, как Василий заходит к себе домой, раздевается, принимает душ, расчесывает волосы перед зеркалом в передней с тем, чтобы отправиться к ней, к Тамаре. Но время шло, а он все не приходил. Словно нарочно, зная, что она ждет его, как никогда. Придется подогревать борщ и котлеты с пюре. Прошел час, еще полчаса, и Тамара, не выдержав, решила сама отправиться к нему. А вдруг он нездоров? Ведь буквально пару дней тому назад ему же стало плохо там, в усадьбе. Господи, и почему она только не настояла на том, чтобы он прошел обследование в ее больнице?
Она позвонила, но шагов за дверью не услышала. Господи, только этого еще не хватало! Какое легкомыслие с ее стороны ничего не предпринять после того, как был уже первый звоночек, когда он потерял сознание?
Она позвонила еще и еще раз. Затем принялась колотить в дверь.
— Василий! Вася! Открой!
Наконец она услышала звук отпираемого замка, и дверь открылась. Она увидела Василия. У него был такой вид, словно кто-то умер. Он стоял перед ней в оцепенении, бледный, взъерошенный. И взгляд был виноватый.
— Вася, что случилось?
Она толкнула его в грудь, чтобы он посторонился, вошла и закрыла за собой дверь, не желая, чтобы соседи увидели их здесь вместе.
Ей показалось или от Карташова на самом деле пахло спиртным?
Деловито, по-хозяйски она прошла на кухню и, к своему глубочайшему разочарованию, увидела на столе початую бутылку водки, пустую рюмку и ломоть черного хлеба. Ну вот, собственно, и все, решила она. Ей здесь больше нечего делать. Все, это конец. Карташов — тихий алкоголик.
— Ты алкаш? — спросила она тихо, чувствуя, как слезы потекли по щекам. Она с горьким чувством вспомнила, как еще недавно освобождала для него ящик в шкафу, куда аккуратно сложила его новые вещи. Какая же она дура! Решила, что он исключительный, не похожий на других, положительный мужчина! Идиотка! Залететь от алкоголика!
— Я не алкоголик, но то, что дурак, — это точно, — он с обреченным видом сел и плеснул себе водки. Она наблюдала за ним с ужасом. А что, промелькнуло у нее в голове, если он каким-то невероятным образом, совершенно случайно узнал о ее беременности? Но как? Неужели Захар Петрович, встретив его на улице, не выдержал и проговорился? Но откуда доктору-то знать, от кого она забеременела?
— Ты что-то узнал? Да? Кто тебе сказал?
Но он словно и не слышал ее.
— Вася, ты чего молишь? Что случилось? Почему ты пьешь?
— Томочка… Кажется, я перегнул палку… Ты прости меня… Я и сам не знаю, как это вышло.
— Что? Что вышло? Ты изменил мне? Ты хочешь со мной расстаться и не знаешь, как это сделать? — Она, выпалив все свои женские страхи сразу и моментально, уложилась в пару секунд.
Тут он посмотрел на нее с полным недоумением.
— Ты о чем? Да с чего ты взяла?
— Да вот с этого! — Она ткнула пальцем в бутылку. — У тебя стресс? Да?
— Да! Представь, я написал Гринбергу, что мы нашли в усадьбе клад. Но мне показалось, что этого мало, и я, Тома, ты не поверишь (!), взял, да и отправил ему фотографию золотого медальона, что прислал мне Хорн. В качестве доказательства, так сказать…
Ее моментально отпустило. Она с шумом выдохнула, расслабилась. Правда, дурак. Нашел из-за чего переживать!
— И что? Он ответил тебе?
— Да, представь себе, ответил. Сказал, что у него и без того дела в России, что он приедет сюда на следующей неделе.
— Так это же хорошо! Подумаешь, присочинил немного… Я же понимаю, ты просто хотел его заманить.
— Да это все понятно… Но что я ему скажу или тем более покажу, когда он приедет? Он же поймет, что я обманул его, и он сочтет меня мошенником, человеком ненадежным и несерьезным! Или и того хуже — просто идиотом. И тогда все то, что мы с ним раньше обсуждали, наш проект, он воспримет как мои фантазии, не более. Он перестанет со мной общаться и даже не захочет встречаться! А если предположить самое худшее — он, решив реанимировать усадьбу, возьмет в помощники кого-то другого, но уже не меня!
Теперь уже Тамара сама налила ему водки.
— Давай знаешь что? Пойдем-ка ко мне, пообедаем и все обсудим. Нехорошо вот так самому тут упиваться горем. К тому же ничего такого уж криминального и не произошло. Признаешься честно, что и сам попал под влияние Хорна, решил, что кто-то уже успел побывать в усадьбе и забрать клад. А ты Хорна-то спросил, кто приносил ему медальон? Ясно же, что это медальон собаки графини.
— Да я чуть ли не с ножом к горлу к нему пристал!
— И?!.
— Он сдался и все рассказал. Да толку-то? Следователь Дождев приходил к нему с этим медальоном. А как у него спрашивать теперь, где он его взял? Он же поймет, что Хорн проговорился. А этого допустить нельзя, у Якова в городе репутация. К тому же Хорн мой друг, я не могу с ним так поступить. Я вообще возлагал на него большие надежды, был уверен, что он поддержит меня, когда в администрации будут решать вопрос хотя бы частичного финансирования проекта. Ты же знаешь, там, в администрации, работает его сын…
— Ну уж это ты напрасно. Всем известно, что в городе нет таких средств, и никакие связи тут не помогут. Вот если бы всерьез заняться этим, подключить общественные организации, депутатов, достучаться до Москвы…
— Ох, Тамара, что-то я совсем растерялся.
— Давай-давай, поднимайся, пойдем ко мне. Я борщ сварила.
— Тома, да какой борщ? Что ты, в самом деле?
— А я говорю — пойдем! — скомандовала она и, подхватив его под руку, вытащила из-за стола.
Он тяжело поднялся и послушно пошел за ней.
25. Лина Круль
В «Макдоналдсе» на Пушкинской я заказала бигмак и пирожок с вишней. Села на террасе и принялась за еду. Все мое волнение, которое можно было бы даже назвать истерикой, исчезло, когда я представила себя на месте Гурвича-старшего. Вот интересно, с какого перепугу он стал бы сразу предлагать мне за парюру миллионы? И разве меня не насторожило бы, если бы он принялся восторженно нахваливать бриллианты и сразу полез бы за наличными. Боже мой, какая глупость! Да он вел себя самым что ни на есть нормальным, естественным образом. Конечно, для того, чтобы серьезно оценить камни, ему понадобилось бы время, а это значило, что я должна была бы оставить ему драгоценности.
И тут мне в голову пришла мысль, которая до этой поры даже и возникнуть-то не могла по многим причинам: а что, если отдать драгоценности в специальную экспертную лабораторию, где можно было бы спокойно оставить их на время и узнать хотя бы, настоящие ли камни и все такое? Конечно, настоящую, рыночную стоимость всех изделий, что были извлечены из-под усадьбы, они вряд ли укажут. И тоже по многим причинам. Но где гарантия, что информация о наличи