«Ты только любишь, Рабия?» – «Всем сердцем!
Где взять мне время ненавидеть зло?»
Лишь несколько паломников остались
у ног ее. И эти отошли,
когда заговорил дамасской стали
клинок, и брызнул черный сок земли.
В сердцах кипела ненависть к шайтану.
И каждый правду насаждал свою.
А Рабия молилась неустанно
за тех и этих, внемля соловью.
По сосне заповедной
топором саданули.
Ах ты бедный мой, бедный!
Дети улиц.
Был ты пьян, не иначе,
молодой работяга.
Словно плетью казачьей
бил с потягом.
Или это подросток
сгоряча или сдуру,
тот, кто чувствует остро,
всею шкурой.
Но сосна, истекая,
кровью белой, густою,
зла не помнит, прощает
нас с тобою.
Плутая, ходят между сосен
в рубахе мокрой небеса.
Комар проснулся, скоро осень,
а он проснулся, заплясал.
Дуб зеркала свои развесил
резные, влажные, в буграх.
Но свету лист волнистый тесен –
блестит дубовая кора,
разлапистый лоснится комель,
сверкает бор, бегут ручьи.
Промокший свет все невесомей.
Свет от воды не отличить.
Прошили струи дождевые
весь мир, и где мерцает нить,
там все и навсегда живые.
Дождь от души не отделить.
Дождь все идет и долго будет
идти, как принято в раю.
Он голову мою остудит
и душу распрямит мою.
Уже тополя на ветру не трещат.
И запах бурьяна слабее бензина.
Прощай, густолистое небо. Прощай,
сорняк, запустение, город старинный.
Газонокосильщик сотрет в порошок
пустырь подзаборный: пырей, повилику,
полыни кивающей брачный чертог.
Жить в городе голом никак не привыкну.
Люблю колокольню, огонь в небесах;
пустынные улицы и переулки;
собор Петропавловский весь в изразцах,
литья ярославского колокол гулкий.
Но стоит спуститься на шумный бульвар,
не здесь ли я был молодым и беспечным,
теряется, нет, замутняется дар
певучей приподнятой внутренней речи.
И я ухожу в облетающий лес.
Где с каждой березой могу быть собою.
Где меньше всего ожидаю чудес.
Где новому зареву душу раскрою.
Когда посередине леса
ты в середине сердца встал,
и прошептал: «Отец Небесный»,
и весь покой в себя вобрал,
тогда тебя уже не сдвинуть,
не опрокинуть, не разъять.
Ты – тишина и сердцевина,
отец и сын, сестра и мать.
И мир спасти еще не поздно,
но только сердцем, изнутри.
Как тихо! Мир еще не создан,
да мы сейчас его творим.
В душе живет Божественный Младенец.
Он беззащитен, Он тобой храним.
У колыбели этой не заменит
тебя ни человек, ни херувим.
Нет Бога, говоришь, раз был Освенцим?..
Еще не поздно взять Его ладонь
в свои ладони. Ты забыл Младенца
укрыть от бури, развести огонь.
Не отходи, послушай как Он дышит.
И ты Его оставишь одного?
Бог не на небе, Он гораздо выше.
Он в колыбели сердца твоего.
О чем тебе просить Его?.. Вот хворост.
Ты в этом доме сам сложил очаг.
Он не окреп еще, твоя опора.
Тебе за все придется отвечать.
Не забывай, с тебя Младенец спросит.
И будет прав… и некого винить…
Буди семейство и беги, Иосиф.
Твое дитя царь хочет погубить.
Я слышу Бога там, где лес шумит,
и где весь день один хожу теперь я.
На солнце лист – и вот уже в тени:
вдруг потемнеют облачные перья.
Тáм сердце тихо правду говорит,
где облетают медленно деревья.
Я слышу Бога там, где куст поет;
где лес рукой невидимой прорежен;
где сонмы душ пускаются в полет
с листом багряным; но обличьем прежним
смущать не станут, нет, наоборот,
незримые, вселяют в нас надежду.
И траками разбитая,
и травами укрытая,
дорога, в лес бегущая,
заманивает пущами.
Гони меня и гни меня,
но окликай по имени.
Ты выстоишь и выведешь,
не бросишь ведь,
не выдашь ведь…
И берега древесные,
и струги поднебесные,
над ельником плывущие,
за горизонт зовущие,
чащобы эти мглистые,
стволы твои тенистые,
что встали за обочиной,
одной рукой сколочены.
И лужа одинокая,
и колея глубокая,
и мотылек мятущийся,
и черный ворон вьющийся,
и белый куст анисовый
одной рукою писаны.
Одною волей вызваны,
на нить одну нанизаны.
Все тянешься, извечная,
пути подобна млечному…
Дорога, ты не пройдена.
Сорвется слово «Родина».
Сведения об авторе
Роман Перельштейн родился в 1966 году в Казани. Окончил Казанский инженерно-строительный институт. Работал архитектором, но вскоре сменил вид деятельности. Окончил заочное отделение Литературного института имени Горького и заочное отделение сценарного факультета ВГИКа. Прозаик, сценарист, доктор искусствоведения. Автор двух теоретических книг о кино: «Конфликт «внутреннего» и «внешнего» человека в киноискусстве», «Видимый и невидимый мир в киноискусстве». Проза Романа Перельштейна публиковалась в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Юность». Участник философско-поэтического семинара Григория Померанца и Зинаиды Миркиной. Исследователь и последователь их многогранного творчества и миропонимания.