Неизвестно, как бы южане поступили в дальнейшем, что бы предприняли, но о странных убежищах под Яшмовой долиной прознали чернобуры. Рано или поздно это должно было случиться. Весть мгновенно достигла Вер-Гориндора, а оттуда разлетелась по всем Землям.
Раскопки Альдарона привлекли слишком много внимания. Эльгинцы предупреждали о необычном оживлении в Ничейных землях, о том, что все больше магульдинцев, наследников красного легиона, отправляется на Юг. Чернобуры говорили о десятках слухачей из Земель Нурволкина и Молонтина. Нового, едва коронованного ойгура, Лиргиндила Блаженного, эти новости не обрадовали. Вскоре его герольды под прикрытием двух створов полевой гвардии объявили ойгурное веление. После долгих, велеречивых призывов следовать заветам Эрхегорда Великого, говорившего, что опасно и губительно искать связь с утерянным временем, было коротко сказано о необходимости прекратить раскопки, вернуть Яшмовую долину в исходное состояние, то есть погрести под глухими песками.
Объединенный южный совет не успел собраться, как гвардейцы ойгура уже обрушили балки и крепления Альдарона. Яшмовую долину, а по слухам и до трех сотен рабочих засыпало песком. За каких-то пять дней рухнули плоды многолетних трудов. После этого никакого Совета не понадобилось. В Дангоре начались стычки. Жители понимали, что начнется массовый исход из города. А ведь они, отправляясь сюда, надеялись на новую, лучшую жизнь, оставляли обжитые дома и хозяйства. Ждали, что медные рудники их обогатят.
Родственники погибших в Яшмовой долине рабочих напали на гвардейский разъезд. Погибло восемь гвардейцев, в том числе один из младших сотников. Чернобуры приказали ответить сталью. Когда в других городах Юга узнали о побоище в Дангоре, вспыхнул мятеж.
– Началось Третье южное восстание, – устало проговорила Миалинта. – Там воевал и погиб мой отец.
– Тогда погибло много отцов, – кивнул Громбакх.
– Ойгур ошибся, – продолжала Миалинта. – Два гвардейских створа – плохой выбор. Нужно было отсылать целое крыло или крохотный отряд с каким-нибудь захудалым десятником.
– Крыло успело бы подавить первые ростки мятежа, – догадался я. – А смерть крохотного отряда с захудалым десятником легко замять. В обоих случаях был шанс избежать восстания.
– Вот тебе и даурхатт. – Миа едва улыбнулась. – Точнее, один из них. Говорят, теперь южане пробуют копать и на других участках. Верят, что вся пустыня лежит на одной гигантской Яшмовой долине. Ведь ее пределов так и не нашли.
– Под другими даурхаттами не пробовали копать?
– Ха! – Громбакх едва оторвался от большой, сочной буурзы.
Кроме него, к ним никто не притронулся. Охотник же, будто просидевший в тюремном глоте целую неделю, а потом на пустой желудок совершивший двухдневный марш по гористой местности, жадно кусал мягкие хлебные бока каждой новой буурзы, запрокинув голову, выпивал мясной сок и с жадностью раздирал их зубами. Впрочем, последние буурзы он уже не съедал, ограничивался тем, что, шипя, выпивал горячий сок. – Мало ли всяких тупоклювых фанатиков! Давно перекопали, где могли.
– Может, и так, – согласилась Миа.
– Хочешь проверить? Купи себе пашню, натаскай туда камней, покричи с холма: «Каахнеры! Это их камни! Тут даурхатт!» И ложись себе спать. Утром увидишь – вся пашня перепахана в лучшем виде. Никаких мулов не надо.
– Это ты про нерлитов? – спросил я.
– Да хоть бы и про этих. Мало ли тут всякой шушни.
– Для вас нерлиты – шушня? – спросил кто-то из-за спины.
Все, кроме Тенуина, вздрогнули. Громбакх даже кинул руку за спину, под лавку, куда обычно ставил топор, – забыл, что оружие мы сдали половому.
– Эрза, – улыбнулась Миалинта.
Я резко опустил руки на колени. Стал спешно расправлять рукава, чтобы спрятать браслет.
– В добрую Гунду.
– Мы заканчиваем. Думала, ты с утра появишься.
Перед нами в самом деле стояла Эрза. В легкой безрукавной гальоне, с двумя крепкими косами, опускавшимися из-под капюшона на грудь. С черными перчатками на кистях. Тонкие руки были обнажены до самых плеч. Шелковая ткань гальоны плотно облегала тело, и можно было подумать, что под ней ничего нет. Только нюллы с широкими складками брючин и креплением чуть выше колен. Необычное одеяние для этих мест. Значит, приехала в закрытой карете.
– Время не терпит.
– И давно ты здесь караулишь? – буркнул Гром.
– Приехала, как смогла.
– Ты не ответила.
– Вот.
Эрза достала из-за спины какой-то свиток. Положила на стол перед Миалинтой – для этого наклонилась между нами. Я почувствовал уже знакомый аромат. Смесь черемухи, сирени и другого, на удивление сладкого и приятного цветка.
Это был не свиток. Два листка. На каждом – по одному изображению, отпечатку ладони и сигве.
– Плохо, – нахмурилась Миа.
– Время не терпит, – повторила Эрза.
– Что там? – Теор привстал.
– М-да… – вздохнул Громбакх. – Дело становится интересным.
Это были исковые вестницы. «Тридцать вольмарских золотых за живого. Семнадцать – за мертвого. В доказательство принести тело или его часть – в сохранности, достаточной для опознания». И мой схематичный портрет с большим искаженным носом и чересчур высоким лбом, но в остальном верный.
– Это точно я?
– Если судить по носу… – протянул Гром, – то вряд ли.
– Вот и я так думаю.
– Он у тебя куда больше.
– Очень смешно.
– Тридцать вольмарских золотых. – Эрза улыбнулась мне. Под коротким капюшоном сейчас хорошо просматривалось ее лицо. На лбу и висках блестел пот. – Неплохо для хангола, едва появившегося в наших краях.
– За меня пятьдесят! – с печальной улыбкой промолвил Теор. На второй вестнице значилось его лицо, нарисованное куда более точно. – Даже не знаю, радоваться таким расценкам или пугаться их. Вполне уважительная награда.
– Уважать тебя будут по полному списку в пыточном глоте, – хохотнул Громбакх. – Так науважают, что потом не отличишь, где у тебя зад, а где голова.
– Откуда? – хмуро спросила Миалинта.
– Застава на Дарве.
– Плохо.
– Кумаранский тракт перекрыт. И за последний день там задержали еще троих фаитов.
– Зачем?
– Этого я не знаю. Но втроем вам точно не проскользнуть.
– Меня не тронут.
– Может быть.
– И вообще! – Охотник ткнул Теора в плечо. – Нашел чем гордиться. За меня в Западных Землях все сто давали.
– Можно отправиться через Меилтон. – Миалинта, задумавшись, медленно скручивала лежавшие перед ней листки. – Добраться до Нилма, оттуда выйти на тракт.
– По бездорожью долго, – возразила Эрза. – И вашу гартоллу придется оставить. Она по лесу не поедет.
– Да…
– И никто не обещает, что на разъезде под Усть-Лаэрном все тихо.
– Да… – Миалинта, смотря в пустоту, скрутила листки и теперь, сама того не замечая, начала медленно сжимать их в кулаках.
– Птеард взбешен. Никогда не видела его таким. – Эрза опять улыбнулась мне. – Нужно торопиться. Его люди стоят даже на заставе в Ноиллине. Думают, вы попробуете вернуться в Багульдин.
И не только по исковым вестницам! – Громбакх опять ткнул Теора. – Было время, по всему Ара-Култуку в ряд висели сразу исковые, вольные и карательные[15]! И рисовали меня точнее, со всеми шрамами на лице, как наперечет. Знали, в каких спальнях и у кого спрашивать.
– И что нам остается? – Миалинта смяла листки с таким усилием, что у нее побелели костяшки. Радужки глаз стали густо-коричневыми.
– Ты знаешь. – Эрза опустила ладонь на сжатый кулак Мии. – Доверься мне, я не подведу.
– Старая дорога?
Громбакх, оставив в покое Теора, взглянул на Тенуина. Следопыт молчал.
– Все будет хорошо. – Эрза выпрямилась. Положила мне руку на плечо.
– Скажи это всем, кто там пропал, – проворчал охотник, так и не дождавшись реакции от следопыта.
Миалинта вздрогнула. Разгладила смятые вестницы. Еще раз посмотрела на портреты и отпечатки ладоней. Затем порвала на тонкие полоски:
– Хорошо. Значит… Значит, едем по Старой дороге.
Радости по этому поводу никто не изъявил, но и возражать никто не стал.
Глава 4Пчелиный тракт
Сильфтония произрастает исключительно в Муэрдорском, Равнском и Лаэрнорском лесах, а больше нигде в Землях Эрхегорда не встречается. Достигая в высоту трех саженей, распуская бутон массивных желтых лепестков, она отличается исключительной нежностью. Достаточно ударить по толстому кожистому стеблю, как вся сильфтония, будто смутившись своих размеров, начинает съеживаться: лепестки складываются, стебель скручивается, и бутон плавно опускается в корневую поросль листьев. Если оставить ее в таком положении, пройдет не больше десяти минут, прежде чем она вернется в изначальное положение. Наделив сильфтонию такой нежностью, природа позаботилась о том, чтобы столь большой цветок не стал жертвой сильных ветров.
Для детей не придумать лучшего развлечения в городских парках, чем с деревянного помоста прыгать на пыльценосную шапку сильфтонии – в самый центр бутона – и соревноваться друг с другом, считая, кто дольше удержит равновесие на медленно опускающемся цветке. Упасть с такой высоты не страшно, ведь листья, растущие внизу, мягкие, не позволят ушибиться.
К рассвету в потняцкой сменились половой, служка и обе кухарки. Пришли посетители нового дня – из тех, кто только приехал в Гориндел и хотел сразу выпарить дорожную грязь, а заодно позавтракать. Мы сидели до второго колокола, указавшего выгон второй линии скота. За это время удалось в деталях проговорить весь план. Коротко распрощавшись, отправились спать.
Собственно, план получился предельно простой. Из северных горизонтов Целиндела выходила дорога, названная Лаэрнским тупиком. Она пересекала реку Маригтуй, шла строго на север, входила в Лаэрнорский лес и оканчивалась в Лаэрноре. Прежде дорога имела продолжение – долгой западной дугой уводила в Дар-Иден, но с тех пор, как под Вортом построили мост, все предпочитали добираться в Дар-Иден именно через Ворт. Северная часть Лаэрнской дороги пришла в запустение, а дорога была переименована в тупик. Старая дорога, которую иначе называли Пчелиным трактом, шла с востока на