Тогда из Матриандира приехал отряд кромешников[23]. Им поручили разобраться с тем, что творится в лесу, и при необходимости убить привязанных к озеру женщин. Смерть от меча была не такой страшной. Все понимали, что теперь едва ли кто-то согласится возить туда еду, ухаживать за пленницами… Из кромешников никто не вернулся. Что именно там произошло, неизвестно.
Эльгинцы запретили въезд в Лаэрнор. Распорядились установить заграждения по линии каахнерской стены. Но они и не понадобились бы. Никто и не думал туда лезть.
С тех пор Лаэрнорского леса боятся. Вот тогда на Старой дороге и объявились все эти контрабандисты, крысятники, наемники. Ставили времянки на окраине леса, жили там. А в последние два года, по слухам, стали пропадать. Отсюда и все суеверия. Говорят, влияние лигура вышло за пределы озерного городка, за пределы разрушенных каахнерских стен и теперь поглотило весь лес.
– А где наш следопыт? – неожиданно спросил Теор.
Мы только сейчас заметили, что тюфяк Тенуина в самом деле пустует.
– Пошел на разведку, – пробормотал сонный Громбакх.
– Ночью?
– А ты наблюдательный… Если что… сможешь в училище преподавать.
Следопыт вернулся глубоко за полночь. К этому времени Миалинта успела пересказать самые интересные из слухов, связанных с Лаэрнорским лесом, и теперь я если и не разделял суеверных опасений Громбакха, то по меньшей мере частично признал их обоснованность.
Закрепив защитную сетку на входе, следопыт беззвучно приблизился к окну. Постоял перед ним несколько минут и только после этого лег на тюфяк.
– Что там? – спросил я как можно тише.
– Сигналы.
– Какие сигналы?
– Не знаю. По ту сторону дороги, на холме. Кристаллами мойны. Одинаковые колебания. Девять раз. Один и тот же узор. С долгими промежутками.
Сигнал…
– Кому?
Тенуин не ответил.
– Думаешь, люди Птеарда?
– Вряд ли, – отозвалась Миалинта. – Они бы не стали ждать. Давно бы напали.
– Выследили и ждут подмогу, – предположил я.
– За это время подмога пришла бы.
Громбакх, всхрапнув, перевернулся на бок. Он давно спал. Наши тихие голоса его не беспокоили. Теор, полностью скрытый в темноте, судя по всему, тоже спал.
– Думаю, это люди Эрзы. – Миалинта приподнялась на тюфяке. – Знаю, мы просили только четырех людей в сопровождение. Она могла не послушаться. Выслала вперед еще парочку наемников, чтобы они проверяли дорогу. Не хотелось бы угодить в западню. Она знает свое дело.
– Логично, – согласился я. – Тен?
– Да?
– Это могли быть люди Эрзы?
– Сигналы подавал Феонил.
– Ну вот. – Миалинта опять легла.
– Кому-то на Старой дороге? – не понимал я. – Спрашивал, все ли там в порядке?
– Не знаю. – Тенуин говорил так тихо, что я старался не шевелиться, хруст соломы заглушал его слова. – Но ему никто не ответил.
– Может, ты не заметил?
– Может быть. Но сигнал повторился девять раз. Один и тот же. С разными промежутками. Это много.
– И что теперь?
– Спим. Завтра будет видно.
Глава 5Совий дол
Изначально в «Красной главе» «Миарской правды» значилось сорок семь преступлений, караемых смертной казнью. В редакции Вольмара их осталось четырнадцать, в том числе: «Кража, присвоение и сбыт кумаранского камня в необработанном или обработанном виде». Сутяжный пристав приговорит к смерти любого, кто попробует изъять из Кумаранского тракта хоть один кирпич, его дело даже не потребует печати Городского совета.
Больше всех от этого закона пострадали Южные Земли. Только в Темную эпоху он отправил на казнь свыше пятисот южан. До сих пор там случаются попытки укрыть и провести через Камданское ущелье брусчатку из кумаранского камня – для сбыта в Землях Нурволкина.
Самым страшным преступлением по сей день остается попытка вывезти лигур (действующий или пустышку, неважно) за границы Земель Эрхегорда – она карается медленной смертью самого́ преступника, быстрой смертью всех его родственников первого колена и допускает заключение в Роктане некоторых родственников второго колена.
Нордис положил молот на щербатую плиту карнальского камня. Поднял чашу с загустевшей брагой, в которую с вечера добавил измельченные растения и раскрошенную рияжную лепешку.
– Он там еще долго? – прохрипел недовольный Громбакх.
Густ посмотрел на него с немой яростью. Говорить в эти минуты не полагалось. В руках наемника был зубач – клинок с тонким, длинным, чуть изогнутым лезвием и заточенными до блеска зазубринами. Густ держал его плашмя на раскрытых ладонях.
Нордис продолжал начатое. Сделал несколько шагов вперед. За его спиной Феонил суетливо выложил свое оружие – два коротких стилета. Он во всем подражал гирвиндионцу. Даже заготовил такую же чашу, правда, вместо браги вынужден был использовать хмель.
– Так я правильно понял, что сейчас нужно молчать? – Охотник невинно посмотрел на Густа. Не дождавшись прямого ответа, добавил: – Нет, я не против. Просто хочу быть уверен, что все понял правильно. Неприятно было бы ошибиться. Вдруг сейчас нужно говорить, а я молчу и кому-то станет обидно.
Густ протяжно, сдавленно зарычал.
– Гром, – я коснулся охотника, – не надо.
– Ладно, ладно.
Нордис не обращал внимания на голоса за спиной.
Всем хотелось скорее отъехать от этого места.
Миалинта и Тенуин вовсе ждали чуть в отдалении, возле наэтки, к которой сейчас были привязаны лошади и минутаны. Только Теор, кажется, ничуть не волновался и даже проявлял интерес ко всему, что делает гирвиндионец.
Нордис, стараясь ступать как можно тише, выставил вперед чашу. Окунул в нее пальцы правой руки – свободной горстью. Поднял кисть и брызнул направо. Во второй раз брызнул налево. Наконец, под самые ноги. Пока шел вперед, проделал это еще шесть раз. Феонил суетливо повторял за ним все движения.
– Что он делает? – спросил я Эрзу.
– Дурью мается, – откликнулся Громбакх.
– Кормит лес, – прошептала Эрза.
Громбакх закашлялся.
– Показывает, что мы тут гости. Возьмем у леса только то, что нам потребуется, и ни капли больше. Тень деревьев, чтобы спрятаться от летнего жара, уставши в пути. Прохладу рек, чтобы омочить горло, истомившись от жажды. Древесину валежин, чтобы приготовить пищу, испытавши голод.
– Листики трав, чтобы подтереть зад, погадивши в кустах, – заунывно протянул охотник.
Нордис тем временем остановился возле крупного, в две сажени высотой, столба – с его верхушки на проржавевших цепях свисал металлический указатель: «Лаэрнор. Приветит всех, кто ищет отдыха и счастья». Слова, не раз перечеркнутые краской, едва угадывались. Название города было обезображено множеством заусенцев и вмятин – кто-то старательно забрасывал указатель камнями.
– Так это оно и есть? – Я отошел к Миалинте.
– Да. Начало Лаэрнорского леса. Дорога в Лаэрнор.
– Странно.
– Что?
– Она не выглядит заброшенной. Будто за ней присматривают.
– Вряд ли. Никто в своем уме туда не сунется.
– Дорога чистая. Ни веток, ни травы. За эти годы могла вся зарасти. Даже Пчелиный тракт, – я посмотрел под ноги, – не так хорош.
Миалинта, вздохнув, пожала плечами:
– Думаю, это не наше дело.
– И вообще ничего особенного. Лес как лес. Обычная дорога.
– А чего ты ждал? – Миалинта улыбнулась.
– Не знаю…
– Ждал, что из чащи доносятся крики, а на въезде с деревьев сочится кровь?
– Почему бы и нет.
Мы посмеивались, но не могли избавиться от затаенного страха. Вокруг было тихо, спокойно. Но лучше бы нас осаждали полчища маргул, а над головой ярилась болотная мошка́. Безлюдный молчаливый перекресток. Ни домов, ни повозок. Ни гнуса, ни мелкой живности. Обезличенные, серые лиственницы по обе стороны дороги.
Я внимательно наблюдал за тем, как Нордис, а следом и Феонил сделали несколько глотков из чаши, в последний раз брызнули по сторонам и слили остатки под столб. Затем достали несколько цветных лент. Отправились к ближайшим деревьям, нижние ветви которых и без того клонились под тяжестью сотен подобных украшений. Синие, желтые, зеленые. Гирвиндионец не захотел присоединять свою ленту к общей массе – выпрямился на всю высоту гигантского роста. Дотянулся до ветки, на которой, впрочем, уже висели другие ленты, по большей части выцветшие. Это была ветка Нордиса. Из года в год он один ее украшал. У Феонила, судя по всему, своей ветки не было. Он повязал ленты в разных местах. Затем принялся поправлять другие. Нордис даже не смотрел на юного следопыта. Пошел задом наперед – аккуратно, будто опасаясь угодить в яму, выставлял ногу, ощупывал поверхность и лишь после этого делал шаг.
– Ну… – протянул Громбакх. Насекомые в эти минуты нас не тревожили, поэтому охотник снял капюшон с защитной сеткой и, довольный, забросил в рот целую горсть клюта. – Чем выше крыша, тем больше шума, когда она течет. Подставляйте ведра, – с каждым словом на губы выбивались темно-фиолетовые пузыри.
Нордис развернулся. Подняв молот, кивнул Эрзе. Пора было выдвигаться. Все заторопились к наэтке. Феонил, обеспокоенный тем, что его никто не ждет, зашагал ускоренно и вдвойне неуклюже – едва не споткнулся, зацепившись за выщерблину в плите. Последние шаги вовсе шел не спиной, а вполоборота.
Под высоким, залитым грязной синевой небом пролетела птица. Расставив крылья с желтоватыми кисточками на маховых перьях, неспешно, почти вальяжно парила, но, оказавшись над нами, резко свернула вправо, в направлении Предместья.
– Хорошо. – Тенуин указал на птицу.
– Что хорошего? – не понял я.
– Болотный канюк. Летел вдоль Старой дороги. Не сворачивал верст пять.
– И?
– Значит, дорога пуста. Он пугливый, не любит людей.