ли в нашу сторону – так, будто нас не существовало. Будто отряд из восьми вооруженных людей, стоящих спиной друг к другу, здесь был настолько обыденным делом, что не стоил даже праздного взгляда.
– Это люди? – тихо спросил Феонил.
– Похожи, – пожал плечами Теор.
– Здесь не может быть людей, – прошипела Эрза.
– Тогда кто?
– Спущу тетиву и посмотрим.
– Никто ничего не спустит, – твердо произнесла Миалинта. – Для начала разберемся, что тут происходит.
Женщины, девушки. Иногда просто девочки. Разные лица, манера ходьбы. Но все одинаково безучастны. И в одинаковой одежде. Даже кожаные петли сандалий были одного цвета и пошива.
Продолжали ходить между домов. Иногда исчезали. Мы по несколько минут стояли в тревожном ожидании. Белые фигуры появлялись вновь. Несли корзинки, свертки, какие-то мешки. Все выглядело так, будто в Лаэрноре продолжается обычная, ничем не потревоженная жизнь. Слишком обычная. Слишком спокойная.
На брусчатке поскрипывали кожаные подошвы. Изредка скрежетали мелкие камни. На ветру чуть шелестели полы дхант. И больше ничего. Ни голосов, ни смеха, ни птичьего гомона, ни лая собак, ни других, привычных даже для крохотного селения звуков. Беспробудная тишина, будто мы вновь очутились в Тихом доле. Только воздух здесь был чистым, пах лесом.
Теор первый сбросил капюшон цаниобы.
– Ты чего? – удивился Феонил.
– Здесь нет гнуса.
Теор был прав. Мы с опаской последовали его примеру. Ни единого комара. Притом что защиты у Лаэрнора сейчас не было. Стало не по себе. Кажется, все подумали о влиянии лигура.
Было непривычно вновь увидеть лица спутников без защитной сетки. Грязные, уставшие лица. Светло-зеленые глаза Миалинты. Треугольная голова Нордиса с угольной полосой сросшихся бровей. Многодневная густая щетина Грома и его облупленные губы с едва заметным темно-фиолетовым налетом – в последние дни охотнику не так часто доводилось жевать клют. Изменившееся, посуровевшее, но все так же притягивавшее внимание лицо Эрзы. Заостренное, худое лицо Теора с узкими щелками глаз. Юное и отчасти беззаботное, несмотря на страх, лицо Феонила. Только Тенуин был верен себе – не поднимал капюшон, оставлял его в боевой готовности.
Мы так и стояли на месте, не зная, как поступить дальше. Следили за перемещениями женщин в белом. Высматривали опасность, но не находили ее. Круговая оборона ослабла.
Громбакх еще несколько раз окрикнул незнакомцев. Они не откликнулись, даже не посмотрели на него.
– Погано тут у вас, – вздохнул охотник. – Что будем делать?
– Смотри!
Одна из девушек направилась в нашу сторону. Строй мгновенно окреп, будто к нам шла свора вооруженных крысятников.
Девушка остановилась в пяти шагах. Посмотрела мне в глаза. Приветливый, по-своему живой и добрый взгляд. Протянула руку.
– Прикоснись к нему, и мы узнаем, какого цвета у тебя потроха, – подняв лук, прошипела Эрза.
– Хорошо сказано, – кивнул Гром.
– Тише-тише, – успокаивающе прошептала Миалинта. – Чего она хочет?
– Чего бы ни хотела, не позволяйте ей прикасаться.
Но девушка стояла на месте. Отвела руку. Указала на расположенное за прудом здание – самое больше из тех, что мы видели в Гостевом квартале. Будто приглашала.
– А язык ты съела на завтрак? – без улыбки спросил Гром.
Девушка смотрела только на меня. Опять протянула мне руку. И опять отвела ее в направлении дома.
– Смотри-ка, наш хангол пользуется популярностью в любом гадюшнике. – Охотник, поставив топор на землю, торопливо смазал носовые бурки и с жадностью вдохнул испарения масел.
– Чего она хочет? – спросил Феонил.
– Приглашает, – озвучил я очевидное.
– Ну иди. Разведай, как там у нее, – усмехнулся охотник, – тепло ли, мягко ли в девичьей кроватке.
Девушка отвернулась, будто испугавшись или смутившись слов Громбакха. Уходя от нас, сделала несколько шагов, потом вновь посмотрела на меня и поманила рукой. Так повторилось трижды, прежде чем она дошла до пересечения двух дорожек. Свернув налево, направилась к дому, на который до этого указывала. Еще четыре раза оборачивалась к нам и подзывала мягким движением руки. Наконец поднялась по лестнице на крышу дома, зашла под дождевой колпак и спустилась внутрь.
– Дела… – качнул головой Громбакх. – Вы как хотите, а я скорее откушу себе мизинец, чем пойду с ней в эту нору. Знаем мы таких. Потом ни ног, ни рук не найдешь.
Мы так и стояли на месте, не зная, что делать.
Близился вечер. Нужно было принимать решение. В конце концов сговорились, что нет смысла выходить из города. Здесь хотя бы не донимал гнус.
Заняли одну из заросших сорняком лужаек. Вырыли в ней и подготовили для сна яму. Вместо лапника использовали куски дерна и гибкие ветви сегордиллы. Рядом устроили кострище. Разломали ближайшую изгородь, перенесли ее к яме. Сделали заграждение. Усилили его кусками бортов, вырванных из повозок на Парадной площади. Не удовлетворившись этим, заострили и воткнули в землю десяток жердей. Договорились спать по очереди. Два человека по два часа. Это лучшее, что мы смогли придумать. О том, чтобы заглянуть хоть в один из домов, не было и речи.
– С утра проведем разведку. – Тенуин проверял крепления на выносном механизме наручей. Ногтями постукивал по болтам, прислушивался, с каким звуком они отзовутся. – Нужно заглянуть в соседние кварталы. Зайдем в один из домов. Пробьем стену. Заходить сверху – риск.
– А если все эти девахи ночью полезут к нам обниматься? – Громбакх укладывался в яму.
– По тревоге общий подъем. Но не провоцировать. Не бить, не стрелять, если нет выраженной опасности.
– Согласна. – Эрза кивнула, понимая, что эти слова обращены к ней.
Мне было назначено караулить в третью смену.
Тенуин и Феонил прикрыли нас поставленными на опоры березовыми плахами. Присыпали землей. В щели заложили гнутые ветки сегордиллы. Не лучшая защита. Турцанской мази едва хватило, чтобы каждый смазал щиколотки, шею и запястья цаниобы.
Ночь прошла на удивление спокойно. Ни странные жители города, ни паразиты нас не беспокоили. Никто и не подумал приближаться к нашим укреплениям.
С рассветом на улицах вновь появились женщины в белых дхантах. Шли так же молча, беззвучно.
Я впервые за последние четыре дня выспался – не было ни видений, ни боли в правой кисти. Утром даже разрешил себе заглянуть под перчатку цаниобы. Расстегнул ее, вытянул руку. С сожалением увидел, что кисть изменилась. Понюхав, убедился, что ни омертвения, ни нагноения нет. И все же изменения пугали. Я не мог их объяснить. Верхние фаланги пальцев потемнели, стали почти коричневыми. Отросшие ногти на них теперь выделялись яркими белыми пятнами. Все косточки стали более выпуклыми и тоже потемнели, с той лишь разницей, что в них теперь угадывались оттенки черного. И черная полоса отделяла вросший браслет от всей кисти. А предплечье на четверть пяди от браслета покрылось плотной коркой – внешне это была все так же кожа, но утратившая гибкость и лишенная волос.
Громбакх увидел, как я нюхаю пальцы, и усмехнулся:
– Что, веселая ночь? Иди, что ли, руки помой.
Я не ответил. Мне было не до шуток. С рукой явно что-то происходило. Впрочем, боль окончательно пропала. С ней ушло и онемение. Я владел кистью, как и прежде, мог держать меч. Пока что этого было достаточно.
Завтрак выдался скупым. По несколько глотков воды и по тонкой пластинке солонины. Черпать воду из городских источников Тенуин запретил. С ним никто не спорил.
– Что-то новенькое, – проговорил Феонил.
– Чего там? – Эрза настороженно посмотрела на своего следопыта.
– Там. На доме, куда нас приглашали.
По лестнице кто-то спускался. Никакой дханты. Простой путевой плащ с капюшоном. Под ним – что-то синее. На голове – не то шапочка, не то затыльник от кожаного шлема. И явно не женщина.
Заскрежетало оружие. Мы уже не вставали в круговую оборону, но готовились встретить незнакомца. А он и в самом деле шел к нам.
Неспешно спустился с дома. Прогулялся по одной дорожке, свернул на другую. Затем – на тропку, по которой и приблизился к нам.
– Стой.
– Счастливой жизни и легкой смерти! – приветствовал нас незнакомец.
Старик. Глубокие морщины. Коричневые пятна на висках. Седая щетина. И чем более радушным, чем более теплым было его приветствие, тем больше оно настораживало.
В Лаэрнорском лесу мы встречали пустые одежды убитых фаитов, проросших паразитницей наемников, улыбчивых, но безголосых женщин в белых дхантах. И вот впервые кто-то с нами заговорил. И даже выглядел как обыкновенный человек, будто мы столкнулись не в квартале выродившегося города, а где-нибудь возле Озера Песен в Эйнардлине.
– Я вас заждался. Десять дней прошло. – Незнакомец, помедлив, сделал несколько шагов вперед, протянул в приветствии руки – не так, как это делали большинство вальнорцев, складывая ладони, а выставив их тыльной стороной, будто приготовившись играть на невидимой клавишной барналле.
Я с интересом посмотрел на его кистевые сигвы. Три полых кружка, соединенных единой окружностью, на левой руке. И летящий ворон – на правой.
– Ну что ж, мы нашли тебе собеседника. – Миалинта с улыбкой посмотрела на Громбакха. Сказала это легко, без страха. Ярко-синие радужки. Никогда прежде не видел у нее глаза такого цвета.
– Чего? – нахмурился охотник. – Скажешь, это торговец хмелем? Или поставщик медовухи? Я бы не отказался.
– Лучше. Это нерлит.
– Нерлит… – с удивлением выдохнула Эрза. – Что ты здесь забыл?
Старик опустил руки. Под путевым плащом у него был синий стеганый костюм необычного покроя. Ни пуговиц, ни других застежек. Косые бортики карманов и множество утолщений, из-за которых рубаха напоминала дверь, обитую мягкой чалной. Я догадывался, что в каждом из утолщений – ниобы или что-то другое, призванное оберегать старика от лесных паразитов. Тугой ворот, над которым сгрудились щетинистые складки шеи. Широкий вздернутый нос с большими, заросшими волосом ноздрями. Лицевых сигв не было, но лицо разделял пунктир черной полосы – она начиналась у короткой седой челки, рассекала лоб, нос, губы, с двух сторон огибала подбородок и уходила к шее, где окончательно терялась в щетине. Тяжелые обвислые щеки, раздутые пальцы рук, заметная округлость живота. Ни по возрасту, ни по сложению старик не представлял опасности, и все же никто не опустил оружия.