Из пролома выглянул Теор:
– Они уходят.
Эрза отослала Феонила наверх занять караул.
Громбакх о чем-то тихо переговаривался с Тенуином.
– Что теперь? – спросил я Миалинту.
Она по-прежнему сжимала мою руку.
– Не знаю.
Прошло не меньше получаса, прежде чем мы рискнули подойти к Пилнгару. Не хотели прерывать его молитв.
– Он молчит, – с сомнением проговорил охотник. – Эй, ты там живой? – нехотя ткнул его пальцем в плечо. – Ну как, выход открыт?
Старик не ответил.
– Он… – с замиранием прошептала Эрза.
– Эй! – громче позвал охотник и еще сильнее ткнул старика. Затем дернул за плечо. Потянул было за руку, но, вскрикнув, отскочил.
Рука Пилнгара легла как-то неестественно, будто изогнувшись дугой.
– Вот мерзость…
Громбакх выставил топор. Подсунул его под старика.
– Ты чего?! – Эрза хотела его остановить.
Одним рывком охотник перевернул старика, и теперь уж мы все отшатнулись.
Лицо Пилнгара покрывали глубокие черные язвы. Под струпьями щек виднелись желтые зубы и черный разбухший язык. Шея раздулась. Глаза затекли бурой слизью.
Старик был мертв.
Глава 8Азгалика
Уничтожив благие племена Зиалантира, переселенцы показали не храбрость, а страх. Убивает тот, кто боится: чувствует ущербность и тщетно силится восполнить себя силой. Треоглунцы надменно возвысились на ими же возведенном троне, но и сегодня достойны лишь жалости. А трон их в пустыне, а в изножье – прах. И некем повелевать, и одиночество их осталось неизменным.
С жадностью присвоив дары чужого сада, они объявили себя единственными и возвышенными. Подняли стены, прячась от мира, обезопасили свои дома, но и сейчас трясутся в страхе перед неизбежным. В своем достатке и чревоугодии давно отравили себя непреходящим страхом потерять то, что им никогда не принадлежало.
Боятся богатого урожая. Боятся скудного урожая.
Боятся правды. Боятся лжи.
Боятся, когда лигуры дарят им все больше. Боятся, когда лигуры дарят им все меньше.
Смотрят с восторгом на великий путь Предшественников и до дрожи страшатся его повторить.
– Чтоб ты там сдохла в своем болоте!
Простонав в отчаянии, Эрза натянула тетиву. Серое щетинистое оперение кольнуло щеку.
– Не надо, – прошептал Феонил.
Эрза, не шевеля губами, повторила:
– Сдохни.
Брякнула тетива. Стрела влетела в темноту ночи.
Шансов задеть кого-то у Эрзы было немного. В аллеях, уводящих к Озерному кварталу, догорали последние отсветы факелов. Все три огненные змеи успели просочиться за стены каменных туй.
– Тварь… – с надрывом, цедя слова через сжатые зубы, произнесла Эрза.
– Послушай… – Феонил протянул к ней руки, надеясь хоть отчасти успокоить.
– Уйди!
Взбешенная тем, что так долго не могла продраться через страх и онемение, что запоздала с выстрелом и теперь не знала, как и на ком сорвать вскрутившуюся злобу, Эрза заметалась на крыше. Потом дернулась к внутренней лестнице. Побежала по ступеням на первый этаж, где все мы стояли в отдалении от умершего Пилнгара.
За какой-то час старик полностью окаменел. Грудь и живот провалились под неуклюже одетым костюмом. Гниль в глазах осела, оставив глубокие выжженные глазницы.
На карауле за проломом остался только Нордис. Остальные, сняв капюшоны цаниоб, смотрели на Пилнгара, на стол с четырьмя плошками, на раму с тремя костюмами…
– Там был яд, – прошептала Миалинта.
– Торжество логики, – невесело усмехнулся Громбакх. – А я уж решил, он просто состарился. Взял да усох под тяжестью прожитых лет. Время, так сказать, не вовремя пришло…
– Думаешь, яд был в напитке? – спросил я.
– Не знаю. – Миалинта по-прежнему говорила тихо, будто опасалась, что нас подслушают.
– Яд мог быть везде, – ответил Тенуин.
– Везде?
– В плошках, в ткани костюма, в ботинках, в перстне, в чем угодно.
– И на кинжале, – кивнул Теор.
– Вряд ли. Под конец он уже умирал.
– И все же, – настаивал Теор.
– Что «все же»? – не понял охотник.
– А то, мой друг. Испытание. Выбрать один предмет из четырех. Логично предположить, что три из них отравлены. Один чист. И пройти испытание – значит…
– Не умереть, – закончил я.
– Ну да. Отравиться можно и в последний момент – порезав себя неправильным кинжалом.
Тенуин приблизился к столу. Склонился над плошками. Затем осмотрел другие предметы. Понюхал их. С тихим щелчком выставил из наруча лезвие. Поскоблил плошку. Опять понюхал. Затем склонился над Пилнгаром. Осторожно кончиком ножа приподнял полы его костюма. Бережно поскоблил перстень на руке – палец старика даже от такого прикосновения хрустнул и покрылся сеткой трещин.
– Не знаю. – Следопыт вернулся к нам. – Нужны травы, чтобы понять. И время.
– Нет у нас ни времени, ни трав, – выдавила Эрза. Она сидела на последней ступеньке, опустив ноги на каменный пол, положив лук на колени.
– Значит, завтра… – начал Теор.
– Ничего это не значит! – прокричала Эрза. – Ничего!..
Мы с удивлением посмотрели на нее. Впрочем, многие понимали Эрзу, и сами не отказались бы криком облегчить зреющее в груди отчаяние. Все говорили вслух, что ни на зернышко не верим Пилнгару с его обещанием вывести из города, посмеивались над стариком. А внутри теплили надежду, что он не обманывает. Потому как понимали: эта призрачная, ничтожная, смехотворная надежда – последняя нить, связывающая с внешним миром. Едва ли кто-то всерьез рассчитывал прорваться через Лаэрнорский лес – после всего, что нам довелось там испытать.
– Мы тут сгнием, – на вздохе, с дрожью проговорила Эрза. – Это тупик. Конец.
– Обследуем кварталы, соберем припасы… – заговорила Миалинта.
– И что? Что?! Опять в лес, долбаться по этим болотам? Тухнуть по ночам в ямах? Гнить там, чувствуя, как вы пропитываетесь смрадом собственного страха? Как умираете задолго до смерти? Ваша кожа и ваша вонь… А потом ваши внутренности и кровь.
– Эрза… – Миалинта с удивлением смотрела на подругу. Бесцветные, посеревшие радужки.
– Тебе-то что, ты и так мертва. Можешь не брыкаться.
– Эрза…
– Да что ты заладила! – Эрза, отбросив лук, вскочила. С нервной дрожью подошла к столу. Посмотрела на плошки: – А хочешь сделать услугу этому миру? Показать, что ты еще человек? Иди следующая на испытание. Рискни. Может, тебе повезет. Ты ж у нас осветленная. Так ведь?
– Перестань. – Миалинта вернула себе прежнюю уверенность. Заговорила тверже, злее: – Лучше помолчи сейчас, чтобы потом…
– Что? Не жалеть о сказанном? Да иди ты, какая забота!
Поведение и слова Эрзы удивили не только Миалинту.
– Может, вы подеретесь? – спросил охотник. – Я бы посмотрел. Хоть немного отвлечься. Если что, ставлю на Мию. У нее кость покрепче.
– Фаиты в лагере на Старой дороге, – неожиданно проговорил Тенуин. – Они находились там не меньше десяти дней. У них было свое отхожее место. Одежда грязная. Рукава и брючины перетерты в местах, куда привязаны веревки. Значит, затяжки были крепкие, передавливающие.
– О чем ты? – растерялась Миа.
– Они были пленниками. Их едва кормили. Не разрешали ни умываться, ни ходить. А в пустой одежде, возле во́рота, лежали кляпы с кожаными ремнями. И полоски холстины. Им затыкали рот и закрывали глаза.
– Но… – Миа смотрела то на Тенуина, то на Эрзу.
В пролом протиснулся Нордис. Отошел в сторону, чтобы не стоять спиной к улице, и замер.
– Все становится интереснее, – промолвил охотник. Затем громче спросил следопыта: – Почему ты раньше не сказал?
– Тогда это не играло роли. Что бы ни случилось с лагерем, он пустовал. Только это был не лагерь. А засада. Для таких, как мы.
– Вот всегда так, – проворчал Громбакх. – Вечно молчит, когда знает…
Лицо Эрзы исказилось – утратило плавность черт, будто вылепленное из воска, подернулось от жары, оплыло. Черные длинные волосы, туго стянутые в две косы, сейчас казались искусственными. Парик на кукле с телом неестественных пропорций. То, что раньше представлялось красотой, стало уродством, хоть и неизменно привлекало к себе внимание – хотелось изучать его, постигать, выискивать каждую новую деталь, в которой это уродство проявлялось.
– Все так. – Эрза говорила холодно, твердо. – В лагере нас ждали. А газырны предназначались вашим коням и минутанам. И не смотри на меня.
– Облавы фаитов на Дарве не было? – тихо спросила Миа.
– Не было. Фаиты там спокойно проезжали. Их никто не трогал. Распоряжение коменданта Восточных Земель.
– Тогда зачем?.. Ведь ты обещала…
– Тебе я ничего не обещала. – Эрза уперла в стол руки. С усмешкой посмотрела на расставленные плошки. – Для Мии я бы многое сделала. Даже в этот поганый лес заглянула бы. Я ей многим обязана.
– Ей? – Миалинта не понимала.
– Ей! – Эрза ударила кулаками по столешнице. – Ей! А ты… ты мерзость, порождение лигура. Не знаю, что ты… но точно не человек. Обман! Болезнь…
– Как это трогательно, – без улыбки проговорил охотник. – Думаю, папаша Зельгард прослезился бы в умилении. Дочь, она хоть неродок, а все же родная.
– Я хотела сделать это для Мии, понимаешь?! Да что там… Ты ничем не лучше этих личин, этой старухи… А может, и хуже.
– Эрза…
– Заткнись! Смотреть на тебя тошно. И все эти дни терпеть, терпеть, – с каждым словом она распалялась все больше. – Надо было тебя сгноить. В тот же день, когда ты ко мне пришла. Всех вас сгноить! Я сразу поняла, что ты другая. Эти глаза, эти волосы… Эта безумная идея отыскать вонючего братишку, которого ты на дух не переносила, который только ныл, а потом заблевал все своей чернотой – выродился так, что чуть не погубил весь город. Но нет, ты вдруг его полюбила. Найти, спасти… И связалась с этим отребьем…