Точно такою же бессердечностью отличался еще житель Выборгской стороны, купец Семилоров. Тот же Каратыгин рассказывает, что он утром на следующий день пошел по улицам Петербурга – многие заборы были повалены, с домов снесены крыши, на площадях были барки, гальоты, катера, улицы загромождены бревнами, дровами и разным хламом; на дворе стоял сильный мороз, что, конечно, увеличивало бедствие обитателей нижних этажей; сырые стены обледенели, печки разрушились, и бедные страдальцы дрожали от холода. Правительство приняло тогда самые энергичные меры для облегчения участи этих несчастных, в каждой части города были устроены комитеты, в члены которых были избраны следующие особы: граф Кутайсов, Хитрово, Уваров, Болгарский, Кушелев, князь Куракин и Энгель. Для пособия пострадавшим развозили по улицам хлеб и теплую одежду, учреждены временные приюты в больницах и частных домах. Государь пожаловал миллион рублей для раздачи бедным безвозвратно, примеру его последовали и многие частные лица; всего собрано было в пользу пострадавших 4 066 486 рублей 62 копейки серебром, розданы эти деньги 53 529 беднякам. По словам других очевидцев, бедствие было тем более ужасно, что рабочих рук, кроме домашних, трудно было достать, в особенности требовались печники, стекольщики, плотники, и их-то ни за какие деньги найти было нельзя, платили таким рабочим по 6 рублей в день; также и необходимый материал для работ был в недостатке: стекло перебито, глина размыта, кирпич засырел, доски на лесных дворах были большею частью унесены Невою в море. Даже очень богатые люди чувствовали недостаток, белый хлеб в Петербурге появился только на четвертый день, также и другая необходимая провизия, как, например, картофель, огурцы и капуста. Приготовленные же припасы на зиму в домах все были перемешаны со всякой вонючей нечистотой и с подземной дохлой гадиной.
В. А. Каратыгин, который во время наводнения был с товарищами на репетиции, рассказывал, что, между прочим, их забавляла в театре возня подпольных крыс и мышей, которые подняли пронзительный писк, прыгая по креслам, лезли на стены и искали спасения в верхних ложах[329]. Наводнение, как ватерпас, ясно обозначило низменную и возвышенную местности Петербурга. Так, например, на Невском проспекте вода поднялась не более полуаршина, за Аничковым мостом количество воды было весьма незначительно, за Троицким переулком ее уже почти не было, на Песках и на Охте никто и не подозревал этого бедствия. Зато на Петербургской и местами на Выборгской стороне она возвысилась более сажени, а в Галерной гавани доходила до крыш домов. Особенно сильно бушевала вода на Смоленском поле и кладбище, представляя картину полного разрушения.
Вода хлынула на кладбище со страшною силою, все кладбищенские заборы были свалены, мосты и мостки уничтожены; кресты с могил унесены на Выборгскую сторону, где в морском госпитале всю зиму ими топили печи; также земляные насыпи на могилах смыты, каменья и металлические надгробные плиты сдвинуты с места и занесены землею.
Деревянная церковь была размыта, в большой каменной вода влилась в подвал и уничтожила хранившиеся там церковные документы. Вода затопила и богадельню; три старушки думали спастись на печке и потонули, другие убежали на чердак и там спаслись.
11 ноября император Александр I, осматривая следы разрушения на Смоленском кладбище, вошел в церковь, в которой, установленной во всю ширину гробами, служили вечерню. Государь приложился к образу и вышел на паперть, утешал пострадавших от наводнения богаделенок и приказал снабдить их теплою одеждою[330].
На Смоленском кладбище также и многие свежие могилы были размыты водою, и множество гробов всплыло. Рассказывали, как передает П. А. Каратыгин, что одна молодая вдова, проживавшая в одной из линий Васильевского острова, накануне похоронила на Смоленском своего старого супруга, над прахом которого не расположена была долго плакать и терзаться, потому что покойный сожитель мучил ее своею ревностью. Проводив его на место вечного упокоения, она также думала найти наконец душевное спокойствие, но каков же был ее ужас, когда вечером рокового дня она увидела гроб своего сожителя у самого крыльца ее дома! Нечего делать, пришлось бедной вдовушке вторично хоронить своего неугомонного супруга.
После наводнения весь утонувший скот в Петербурге был отвезен на Смоленское поле, где и курилась огромнейшая жертва Посейдону-истребителю; всего скота: свиней, лошадей, коров, быков в Петербурге погибло 3600 голов. Между 4-й и 5-й линиями на Васильевском острове затонуло целое большое стадо черкасских быков.
Известный поэт того времени, граф Хвостов, почтил четвероногих утопленников следующим стихотворением:
…Свирепствовал Борей,
И сколько в этот день погибло лошадей!..
И представлялась страшная картина, как:
…По стогнам валялось много крав,
Кои лежали там, ноги кверху вздрав…
Император Александр Павлович изыскивал все способы, чтобы облегчить и утешить несчастных, пострадавших от этой страшной катастрофы. Мартынов пишет, что он видел на Чугунном заводе ужасы опустошения, которые превосходили ужасы Галерной гавани; здесь государь открывал трупы семейств, потонувших на этом заводе: «какими потоками слез орошал ангел наш, при вопле и рыдании окружавших его несчастливцев, переживших наводнение, как он утешал их, сам неутешный». Мартынов рассказывает[331], что это зрелище было тем трогательнее, что трупы не походили на обыкновенных утопленников и были как живые; особенно на щеках детей, казалось, играл еще румянец.
Объезжая наиболее пострадавшие прибрежные места на Петергофской дороге, Александр I посетил одно селение, которое было совершенно уничтожено наводнением. Разоренные крестьяне собрались вокруг императора и горько плакали. Вызвав из среды их старичка, государь велел ему рассказывать, кто и что потерял. Старик начал по-своему: «Все, батюшка царь, все погибло: вот у афтово домишко весь унесло и с рухлядью, и с животом, а у афтово двух коней, четырех коров затопило, у афтово» и т. д. «Хорошо, – сказал император, – это все у Афтова, а у других что погибло?» Тогда объяснили государю, что старик употреблял афтово вместо этого. Посмеясь своей ошибке, государь приказал выстроить на высокой насыпи нынешнюю красивую деревню и назвать ее «Афтово».
Тысячи семейств, пострадавших от наводнения, тотчас же получили помощь; дом военного губернатора был немедленно открыт и обращен в приют несчастным, лишившимся крова; одного хлеба в первый же день было роздано на 3500 рублей. Каждый день сюда приходило до 500 человек и жило более 250 человек. Разоренным наводнением также щедро выдавались и денежные пособия. По поводу щедрой выдачи денег рассказывают следующий забавный случай. Одна дама является к графу Милорадовичу, вся в слезах. «Верно, вы не получили вспоможения?» – спрашивает ее военный губернатор. «Нет! На нас Бог прогневался, – отвечает рыдающая дама. – У всех вода была, а у нас ее не было; все получили вознаграждение, а мы не имели этого счастия!..»
Мартынов в своих письмах говорит: «Чрезвычайно замечательно то обстоятельство, что нашлись люди, которые наперед предчувствовали общее бедствие – одни с помощью инстинкта, другие с помощью примет, третьи при пособии наук. Аптекарь Имсен за два дня до наводнения перебрался из нижнего этажа в верхний. Приятель спрашивал, зачем он это делает, и стал над ним подшучивать. „Я буду смеяться, когда вы будете плакать“, – услышали от него в ответ. Тогдашний физик и механик Роспини за несколько дней до наводнения увидел, что барометр его упал так низко, как он никогда не слыхал. Это обстоятельство его так встревожило, что он чуть не помешался в уме».
Одна дама передавала Мартынову, что в августе 1824 года, гуляя на Петровском острове, она заметила, что муравьи необыкновенно высоко сделали свои запасные магазины, именно на верхней перекладине ворот. «Что это значит?» – спросила она прогуливавшегося с нею старого начальника брандвахты[332] Лебедева. «Это весьма дурно, сударыня, – отвечал старик. – В тот год, когда быть наводнению, муравьи всегда делают гнезда свои на местах возвышенных. В нынешнем году быть большой воде; советую вам поселиться как можно выше».
В одном доме кошка, окотившаяся за несколько дней до наводнения, перенесла своих котят накануне наводнения на ту ступеньку лестницы, до которой вода не возвысилась.
Приводим главные отметки высоты воды: на Елагином острове от 7 до 10 футов; на Каменном острове – от 6 до 9 футов; на Крестовском – от 3 до 8 футов; на Аптекарском – 6 и 7,6 фута; на Петербургской стороне, у лазарета Гренадерского полка, – 7 футов; у встречи Большого проспекта и Каменноостровского – 7,6; у второго кадетского корпуса – 5,3; на Васильевском острове, у больницы Марии Магдалины, – 7 футов; в Галерной – 10,8 фута; у биржи, в сквере, – 6,5 фута; у Академии художеств – 5,4; на левой стороне Невы, у Адмиралтейства, – 5 футов; на Невском, против Казанского собора, – 4,1; у Большого театра – 5 футов; на набережной Фонтанки, при начале, у Училища правоведения, на 5 футов; у Чернышева моста на 6 футов; на Садовой улице и Сенной площади – 5,3 фута; у станции Царскосельской железной дороги – 5,4; в конце Обводного канала и Эстляндской улицы – 6,3 фута.
По плану Петербурга, хранящемуся в правлении первого округа, с отметками высоты поднявшейся воды и очертанием, где была граница наводнения, черта последнего, начиная с северо-востока, проходила следующим образом: на Выборгской стороне, вдоль Большого Сампсоньевского проспекта, еще переходя несколько чрез него; потом, огибая Медико-хирургическую академию, по Ломаному пер. и Нижегородской улице, черта проходит по нынешней Самарской улице, приближаясь к Неве, потом продолжается вдоль Симбирской улицы и несколько выше Нового арсенала сливается с берегом Невы; к северу черта пересекала Сердобольскую улицу на половине, так что на Ланском шоссе спасался от воды скот. На левой стороне Невы черта наводнения отделялась от Невы у самого перевоза, у Смольного монастыря; далее черта идет прямо вниз по Неве, между нею и Воскресенскою набережною, и у Литейного проспекта отходит от Невы по Гагаринской улице. Здесь площадь наводнения быстро уширилась, и граница шла прямо к выдающемуся углу Фонтанки, где Екатерининский институт, и далее захватывала более половины Семеновского плаца, перерезывая угол, где от Обводного канала отделяется Введенский канал, позади Егерской церкви. Границею наводнения на левой стороне Невы были: Сергиевская улица, у штаба генерал-фельдцейхмейстера, и Невский проспект, у Аничкова моста, на правой стороне Фонтанки.