[399]. Стены этой комнаты были увешаны картинами. Государыня очень любила играть на биллиарде и пред тем, чтоб начать играть, всегда спрашивала партнера, удобно ли ему играть этим кием или не нужно ли опустить шторы, когда замечала, что солнце неприятно ему светит в глаза. Однажды в то время, когда государыня играла с кем-то на биллиарде, вошел Ив. Ив. Шувалов. Императрица низко ему присела. Присутствующие придворные сочли это за насмешку и засмеялись. Государыня приняла серьезный вид и сказала: «Вот уже сорок лет, что мы друзья с господином обер-камергером, а потому нам очень извинительно шутить между собою». Государыня, как известно, отличалась необыкновенной вежливостью в обращении с людьми; любимая ее поговорка была: «Ce n’est pas tout que d’être grand seigneur, Il faut encore être poli» (He довольно быть вельможею, нужно еще быть учтивым). По рассказам, императрица имела особенный дар приспособлять к обстоятельствам выражение лица своего[400]; часто после вспышки гнева в кабинете подходила она к зеркалу и, так сказать, сглаживала, прибирала черты свои и являлась в залу со светлым и царственно-приветливым лицом. Однажды на бале хотела она дать приказание пажу и сделала знак, чтобы подозвать его, но он того не заметил, а граф Остерман принял, что знак был сделан ему, и подошел к государыне, опираясь на свою длинную трость; императрица встала со своих кресел и подошла с ним к окну, где несколько времени с ним проговорила. Потом, возвратясь на место, спросила графиню Головину, довольна ли она ее вежливостью. «Могла ли я иначе поступить! Я огорчила бы старика, давши ему почувствовать, что он ошибся, а теперь, сказав ему несколько слов, я оставила его в заблуждении. Он доволен, вы довольны, а следовательно, довольна и я!»
В другой раз князь Барятинский ошибкою вместо графини Паниной пригласил на вечер в Эрмитаж графиню Фитингоф. Увидя неожиданную гостью, императрица удивилась, но не дала этого заметить, а только приказала тотчас послать приглашение графине Паниной; графиню же Фитингоф велела внести в список лиц, приглашаемых на эрмитажные собрания, для того чтобы она не догадалась, что была приглашена ошибкою.
В небольшой комнатке, «диванной», рядом с биллиардной, стоял драгоценный столик из разноцветных камней, а в углах бюсты адмиралов графа А. Г. Орлова и В. Я. Чичагова, оба работы Шубина; рядом с этой комнатой, окнами на двор, как мы уже упоминали, государыня занималась химическими сплавами для камеев, вместе с Кенигом и Лебрехтом вырезала печати и т. д. Рядом с этой комнатой стояли две драгоценные вазы: одна из стекла аметистового цвета и другая, фарфоровая, с тонкою живописью, работы здешнего завода. Тут же было одно из первых и древнейших фортепьян с флейтами. В комнате подле этой помещались две мраморные группы: одна – работы Шубина, другая – Щедрина – и большой фарфоровый сосуд на круглом пьедестале в 4 фута вышины из голубого состава, работы Кенига. В следующей полукруглой зале находились изображения римских императоров Иосифа и Леопольда на одной картине и бюст князя Потемкина-Таврического, работы Шубина; рядом с этой комнатой хранилась коллекция рисунков. Уборная, или спальная, комната императрицы, кроме обыкновенной мебели, имела следующие редкости: играющие часы работы Рентгена[401], бюсты Цицерона и Вольтера, античное изображение Дианы с собакой из слоновой кости, античный стол, горку из уральских драгоценных камней, с каскадами из аквамарина, работы Ямышева. В следующем большом зале висело шесть хрустальных люстр, перед софой стоял стол, четыреугольная доска которого в 8 футов длины и 4 ширины была сделана из аметистового стекла, по бокам на ней были начерчены планы турецких крепостей: Очакова, Бендер, Килии и Акермана, завоеванных князем Потемкиным; сделана эта доска на стеклянном заводе[402]. В комнате подле зала были размещены разные китайские редкости. Первая комната, на восточной стороне, по каналу, вела к лестнице главного входа в Эрмитаж, сделанной из одноцветного камня; напротив ее был на своде переход через канал в придворный театр; в комнате перед проходом построен был древний греческий храм, в котором стояло античное изображение из мрамора Амура и Психеи. В той же комнате стояло бюро с изображением разных эпизодов из путешествия государыни по Таврической области; делал это бюро крестьянин графа Салтыкова. Далее во всю длину по каналу (30 сажен длины, около 3 ширины) шла «ложа Рафаэля», расписанная al fresco[403]. Затем следовали кабинеты минералогический и императорская картинная галерея и скульптурных и античных мраморов; за картинною галереей первое время надзирал придворный живописец Фензельт, известный реставратор древних картин (после него, с 1780 года, был смотрителем венецианец г. Мартинели). Над собранием гемм, монет, эстампов и других произведений художеств был начальником библиотекарь императрицы, коллежский советник Петров, но так как последний был часто посылаем в Москву, то большею частью заведовал этими собраниями унтер-библиотекарь, коллежский асессор Алексей Иванович Лужков. Императрица очень его ценила и оказывала ему большую доверенность, присылая к нему драгоценные вещи без всяких записок. Однажды государыня, отворяя у него разные шкафы, по рассеянности положила ключи от них в свой карман. Лужков на это обиделся и просил государыню, чтобы она дала ему отставку. Государыня очень удивилась и просила его сказать, что за причина, почему он хочет ее оставить. «Я, государыня, честен, всегда пользовался вашим доверием, а вчера заметил, что вы в первый раз меня заподозрили и взяли ключи от меня, – после этого я вам уже не слуга». – «Помилуй, – сказала императрица, – я сделала это по ошибке, без всякого умысла, вот твои ключи, не обижайся, извини меня, я впредь буду осторожнее». Этот Лужков по кончине государыни представил в казну серебра и золота, не записанного в книгах, более чем на 200 000 рублей и немедленно после того вышел в отставку.
В круг общественных увеселений в царствование Екатерины стали входить в моду клубы, или «клобы», как их тогда называли; всех их, начиная с 1770 года по 1795-й, было основано в Петербурге семь. Поводом к основанию первых таких клубов хотя и послужила благотворительная цель, но вскоре по открытии их было замечено, что посещали их люди не только такие, что ищут в длинные зимние вечера средства лишь «рассыпать мысли свои», но и такие, которые впадают в «подлые поступки» и особенно умножают страсть к карточной игре. Императрица строго преследовала азартные игры и по временам издавала указы, строго запрещающие их, но они скоро забывались; особенно много играли у князя Потемкина и Орлова. Екатерина говорила про игроков: «Эти люди никогда не могут быть полезными членами общества, потому что привыкли к праздной и роскошной жизни. Они хотят всю жизнь свою провести в этой пагубной игре и таким образом, лишая себя всего своего имения и нисколько об этом не заботясь, делают несчастными и других, которых они обманывают и вовлекают в игру!» Наказанием для игроков был арест в тюрьме под крепким караулом.
Узнав, что в Москве завелись карточные игроки, она писала к главнокомандовавшему: «Иностранцев высылайте за границу, а своих унимайте; а если нужно будет, то пришлите ко мне именной список их. Я велю публиковать об них в газетах, чтобы всякий мог их остерегаться, зная ремесло их». Раз до сведения Екатерины дошло, что генерал Левашев ведет сильную азартную игру. Государыня при встрече говорит ему: «А вы все-таки продолжаете играть?» – «Виноват, ваше величество, играю иногда и в коммерческие игры». Двусмысленный ответ обезоружил гнев Екатерины. Она только рассмеялась. Этот В. И. Левашев не изменял своего образа жизни до самой смерти, то и дело проигрывал крупные суммы денег. Император Александр I, по вступлении на престол, издал указ «об истреблении непозволительных карточных игр», где, между прочим, было сказано, что «толпа бесчестных хищников, с хладнокровием обдумав разорение целых фамилий, одним ударом исторгает из рук неопытных юношей достояние предков, веками службы и трудов уготованное». На этом основании всех уличенных в азартных играх приказано было брать под стражу и отсылать к суду.
Государь, однажды встретив Левашева, сказал ему: «Я слышал, что ты играешь в азартные игры?» – «Играю, государь», – отвечал Левашев. «Да разве ты не читал указа, данного мною против игроков?» – «Читал, ваше величество, – возразил Левашев, – но этот указ до меня не относится: он обнародован в предостережение „неопытных юношей“, а самому младшему из играющих со мною – пятьдесят лет».
Императрица Екатерина, узнав, что у статс-секретаря Попова по ночам съезжаются для большой игры, спросила его: «Играете ли вы в карты?» – «Играем, государыня», – отвечает он. «В какую игру?» – «И в ломбер (l’ombre) играем». – «Ваш ломбер разорительный», – рассмеявшись, сказала государыня.
Сама Екатерина любила играть в карты, и нередко даже на бриллианты; государыня играла преимущественно в макао, которое в прошлом веке было весьма распространено. Каждые девять очков оплачивались бриллиантом весом в один карат; в Екатерининское время карат бриллианта стоил сто рублей. Перед играющими на бриллианты ставились ящики с бриллиантами. Игра в бриллианты Екатерины обходилась гораздо дешевле другой нынешней. Любимыми играми императрицы были также: бостон, пикет, крибэдж; у нее часто был партнером пренеприятный и задорный игрок Чертков. Раз, играя с нею и проигрывая, он с досады бросил карты на стол. Она ни слова не сказала ему и, когда кончился вечер, встала, поклонилась и молча ушла в покои. Чертков просто остолбенел от своего поступка. На другой день, когда гофмаршал вызывал лиц, которые были назначены к ее столу, Чертков стоял в углу ни жив ни мертв. Когда гофмаршал произнес его имя, он просто ушам не верил, и когда нерешительно подошел, то государыня встала, взяла Черткова за руку и прошла с ним по комнате, не говоря ни слова. Возвратясь же к столу, сказала ему: «Не стыдно ли вам думать, что я могла быть на вас сердита? Разве вы забыли, что между друзьями ссоры не должны оставлять по себе никаких неприятных следов».