В записках часовщика Фази (см. «Русскую старину», 1875 г., т. XI, с. 588), женевца, бывшего при Екатерине II придворным мастером, находим, что он предложил Бецкому перевезти эту огромную скалу для памятника Петра в 20 дней с помощью только 40 человек; при этом он еще требовал только, чтоб ему предоставлены были в полное распоряжение казенные кузницы. Этот Фази пользовался особенным расположением Потемкина. Последний занял у него однажды 14 000 рублей и несколько лет не платил ему долга. Накануне отъезда князя на юг, в действующую армию, императрица пригласила его к обеду и вместе с ним позвала своего любимого часового мастера. Фази захотел воспользоваться случаем и написал Потемкину, немножко в республиканском духе, письмо, которое и положил на его прибор, а сам занял место по другую сторону стола. Любопытство государыни было возбуждено, и она торопила Потемкина вскрыть пакет. Пробежав письмо, Потемкин бросил на смельчака многозначительный взгляд. Узнав, в чем дело, Екатерина много смеялась, и средство, которое придумал Фази для получения своих денег, очень ей понравилось. В тот же вечер вся сумма была отвезена к Фази, но только медными грошами, которыми и наполнились целые две комнаты.
Способ перевезти камень придумал некто Карбури, он же граф Цефалони[447], но, вернее, этот способ нашел простой кузнец, а Карбури у него купил за ничтожную сумму[448]. В октябре того же года было приступлено к работам для поднятия камня; нужные рычаги для этого были придуманы петербургским слесарем Фюгнером. В первый день, 15 ноября, камень оттащили на 23 сажени. 20 ноября 1770 года Екатерина посетила работы, и при ней камень был подвинут на 12 сажен[449]. Память этого происшествия была ознаменована выбитием медали, на главной стороне которой видно грудное изображение императрицы и на другой стороне изображен самый камень, как его везут с помощью машин и как его обсекают во время пути. Тут же виднеется надпись: «Дерзновению подобно», в обрезе поставлено: «генваря 20-го 1770 года». Камень во время пути пять раз погружался в землю, проваливаясь на 18 и более дюймов; во время следования на камне находились барабанщики, которые и давали знак рабочим начинать и кончать работы; наверху одного края камня была устроена кузница и прицеплена караульня.
Перевозка камня привлекала множество любопытных из города. От самого места, где лежал камень, дорогу очистили от леса на 10 сажен в ширину. Весь путь был утрамбован, везли камень 400 человек на медных санях, катившихся на медных шарах. Камень ежедневно подвигался на 200 сажен. Как скоро камень достиг берега, его спустили на построенную подле реки плотину и затем на судно в 180 футов длины, 66 ширины и 17 вышины. В день коронации Екатерины, 22 сентября, камень торжественно провезли мимо Зимнего дворца, и на другой день судно причалило благополучно к берегу, отстоящему на 21 сажень от назначенного места для памятника. Причалка камня совершилась в присутствии прусского принца Генриха.
В июле 1769 года Фальконет окончил гипсовую модель памятника, и она была выставлена на две недели для всенародного обозрения; голову всадника сделала приехавшая француженка девица Коллот; для того чтобы вернее изучить мах лошади, перед окнами дома Фальконета было устроено искусственное возвышение, вроде подножия памятника, на которое по несколько раз в день въезжал вскачь искусный берейтор, попеременно на лучших двух лошадях царской конюшни, жеребцах: ле Бриллиант и ле Каприсье. Скач коня на монументе сделан на десять градусов от горизонтальной линии. Вся высота всадника с конем 171/2 фута, высота одного всадника 11 футов.
Профессор Академии художеств Лосенков, по заказу Фальконета, нарисовал картину с модели. Фальконет заплатил ему за нее 300 рублей и тотчас же отослал картину в Париж. Камень имеет 71/2 сажени длины, 3 ширины и 21/2 вышины. При отделывании камня на месте Фальконет велел от передней высоты убавить два фута с половиною. Это произвольное уменьшение камня вызвало неудовольствие со стороны Ив. Ив. Бецкого, и он поручил дальнейшее надзирание за работами архитектору Фельтену.
Фальконет обиделся и решительно отказался выливать статую. Правительство стало искать мастера, писали литейному мастеру Гоору в Копенгаген, тот запросил за вылитие 400 000 ливров. Сумма эта показалась высокою, и более двух лет не находили литейщика; наконец 1 мая 1772 года приехал литейный мастер Бенуа Ерсман, который и обязался вылить статую за 140 000 ливров, с ним прибыли также три подмастерья; через два года Ерсману было отказано[450], и Фальконет опять отлитие принял на себя; 25 августа 1775 года начата была отливка, надзор за которой был поручен русскому литейному мастеру Хайлову. Меди было заготовлено 1351 пуд[451], и когда она, растопленная, была уже пущена и в то время, когда нижние части формы все уже наполнились, вдруг медь из глиняной формы вытекла и разлилась по полу. Фальконет, увидя, что его девятилетние труды рушились и честь его погибает, со страха и с горя выбежал из мастерской; его примеру последовали и все остальные рабочие, один только Хайлов не растерялся и, с опасностью для своей жизни, остался там и стал подбирать вытекшую расплавленную медь и снова вливать ее в форму.
Отлитие удалось с небольшими погрешностями. Передние ноги коня вышли прекрасно, только та часть коня не удалась, откуда вытекла медь. Но это горе взялся поправить г. Сандоц и в два года выполировал и обделал статую. За эту работу ему было заплачено 20 000 рублей.
Модель змеи делал ваятель Академии художеств Гордеев. Фальконет покинул Петербург в сентябре 1778 года; он получил за свою работу 92 261 рубль, три его подмастерья 27 284 рубля, а литейный пушечный мастер Хайлов 2500 рублей. Сумма, заплаченная конторою с 1776 года по день окончания работ, простирается до 424 610 рублей.
По отъезде Фальконета всеми работами стал заведовать коллежский советник Фельтен. Открытие памятника происходило 7 августа 1782 года. За несколько дней перед торжественным освящением памятника вместо деревянного забора монумент был обнесен полотняной оградой, на которой были изображены горы и скалы; ограда была 5 сажен вышины и имела 32 сажени в окружности. В день открытия статуи погода стояла дождливая, но в 12 часов прояснилась; в это время двинулись полки под предводительством фельдмаршала князя А. М. Голицына. Число войск простиралось до 15 000 человек. В четвертом часу прибыла государыня на шлюпке, при выходе из которой была принята всем Сенатом во главе с генерал-прокурором князем А. А. Вяземским, и, сопровождаемая отрядом Кавалергардского полка, отправилась в Сенат, откуда и явилась на балконе в короне и порфире; со слезами на глазах императрица преклонила голову, и тотчас же спала завеса с памятника, и воздух огласился криками и выстрелами из пушек.
Поэт того времени, В. Рубан, по этому случаю сочинил следующее восьмистишие:
Колосс Родосский, днесь смири свой гордый вид!
И нильски здания высоких пирамид,
Престаньте более считаться чудесами!
Вы смертных бренными соделаны руками.
Нерукотворная здесь Росская гора,
Вняв гласу Божию из уст Екатерины,
Прешла во град Петров чрез невские пучины
И пала под стопы Великого Петра!
День открытия памятника был ознаменован многими милостями, и на открытие выбита была медаль. Большую такую золотую медаль первый получил присутствовавший на этом торжестве столетний старец, капитан-командир Рейзер, вступивший в морскую службу еще в 1715 году. Разные милости народу были объявлены особенным манифестом. В этот день был прощен И. И. Голиков, несостоятельный должник. По преданию, он пришел на площадь, упал перед памятником на колени и здесь дал клятву всю свою жизнь посвятить на написание истории деяний Петра, что и исполнил честно, издав такой истории 30 томов.
В 1803 году, 16 мая, в день столетия Петербурга, перед памятником Петра праздновался столетний юбилей города; 20 000 войска, предводительствуемого самим императором Александром I, проходили церемониальным маршем и салютовали преклонением знамен перед монументом Петра.
В день юбилея от города была поднесена государю золотая медаль с изображением в профиль Петра, увенчанного лаврами, с надписью по кругу: «От благодарного потомства». Медаль была по воле монарха отнесена с церемонией в Петропавловский собор и положена на гроб Петра.
На Неве в этот день, против памятника, стоял 110-пушечный корабль «Гавриил» с императорским штандартом, имея на хребте своем ботик, известный под именем «Дедушки русского флота»; четыре столетних старца были его стражами, из них один был 107 лет от роду. Он хорошо помнил Петра I, при котором служил морским офицером. Другой из них, тоже современник великого монарха, некогда носил за государем межевые шесты, когда он вымерял болотистую местность под Петергофом. Он дожил до двадцатых годов нынешнего столетия, проживая в деревне Ольховой, близ Ропши. Этот старик как святыню хранил один из двух серебряных рублей, пожалованных ему царем за его работу. В день столетнего торжества Петербурга монумент, дворец Петра на Петербургской стороне и в Летнем саду были убраны флагами, а вечером пышно иллюминованы; тоже и весь город горел в этот вечер огнями.
В конце царствования Екатерины II стала славиться в Петербурге рядом своих великолепных каменных домов Английская набережная, которая до этого называлась Галерным двором и Галерною набережною. В половине Английской набережной, еще лет пятьдесят тому назад, впадал в Неву Крюков канал, чрез который был перекинут подъемный мост с великолепными гранитными столбами. Канал этот теперь течет под сводом, и на нем выведена широкая улица от Благовещенской церкви к Николаевскому мосту. В прежние годы на этой набережной собиралась для прогулки лучшая петербургская публика в феврале и марте месяце; эти прогулки прекратились с постройкой Николаевского моста. В 1710 году Английская набережная имела непривлекательный вид, здесь жили одни бедные рабочие в жалких избушках. В 1716 году первый здесь выстроил князь Меншиков длинное и высокое мазанковое строение, покрытое черепицею, для постоялого двора, в которое и стал пускать за «постойные деньги от казны» разных приезжих иностранцев-мастеровых. Рядом со строением Меншикова стоял кабак, в который заходили адмиралтейские рабочие. По словам Вебера, кабаки в то время были крайне неряшливы, пиво в них стояло в больших открытых кадках, из которых теснящийся народ зачерпывал пиво деревянным ковшом и, чтобы не проливать ничего даром, выпивал пиво над кадкой, в которую стекало, таким образом, по бороде то, что не попало в рот. Притом если у пришедшего выпить не оказалось денег, то он оставлял в заклад свой старый тулуп, рубаху или другое какое-нибудь носильное белье, без чего мог обойтись до вечера, когда получит поденную плату свою и заплатит за пиво; такой заклад, по обыкновению, вешался тут же на кадку, которая часто была кругом обвешена этой грязной рухлядью, но никто этим не брезговал, хотя нередко эта ветошь от тесноты сваливалась в чан и там преспокойно плавала в пиве по несколько часов.