арях, у гроба же Архарова стоял Чулков и утирал глаза сеном. Копьев, помимо своих острот, был известен в Петербурге и худобою своей малокормленой четверни. Однажды он ехал по Невскому, а отец поэта Пушкина шел пешком по тому же направлению. Копьев предлагает довезти его. «Благодарю, – отвечает тот, – но не могу: я спешу». Под старость Копьев занимался подрядами и торгами и отличался скупостью и неопрятностью.
26 февраля, в пятом часу, происходила торжественная закладка Михайловского замка с церемониею, на которой присутствовал сам государь с императрицею и все августейшее семейство. Император с императрицею по выходе из кареты шествовали в сопровождении придворных, иностранных посланников и всего двора; государь был встречен архиереем Иннокентием и всем столичным духовенством. Процессия остановилась у мраморного камня, приготовленного для закладки, с высеченною на нем надписью: «В лето 1797-е, месяца февраля в 26 день, в начале царствования государя императора и всея России самодержца Павла Первого, положено основание зданию Михайловского замка его императорским величеством и супругою его, государынею императрицею Мариею Феодоровною». По обеим сторонам камня были поставлены богато убранные столы, на которых на серебряных блюдах лежали серебряные лопатки с именами их величеств, известка, яшмовые камни, наподобие кирпича, с вензелями императора и супруги его, серебряный молоток с надписью и на особых столиках разные новые монеты, золотые и серебряные. После молебна и пушечной пальбы с крепости началась закладка замка. Государю подносили: лопатку – коллежский советник Пушкин, известь – архитектор Соколов, камень – действительный статский советник Ходнев, блюдо с монетой – граф Тизенгаузен. Императрице известь подавал архитектор Бренна, камень – подполковник и капитан Михайловского замка Жандр; великим князьям и княжнам – архитекторы гг. Баженов, Ильин, Крок и Зайцев.
По восшествии на престол император Павел жил в Зимнем дворце; здесь у него в первое время в нижнем этаже, под одним из коридоров дворца, было устроено большое окно, в которое всякий мог бросать свои прошения на имя императора. Павел сам хранил у себя ключ от этой комнаты и никогда не манкировал[507] отправляться в нее каждое утро в семь часов, где собирал прошения, собственноручно их помечал и затем прочитывал их сам или заставлял одного из своих статс-секретарей читать их себе вслух. Ответы на них или решения всегда были либо написаны, либо подписаны им самим и затем сообщены печатно в газетах. Это все делалось без замедления. Иногда просителю предписывалось обратиться в какое-либо ведомство и затем известить его величество о результате этого обращения. Этим путем, по словам современников, было обнаружено много несправедливостей. Император особенно не любил взяточничества, лжи и обмана и крайне был заботлив о правосудии. Малейшее колебание в исполнении его приказаний, малейшая неправильность на службе влекли за собою строжайший выговор и даже наказание без всякого различия лиц. Император иногда легко приходил в гнев от малейшего противоречия; в действительности Павел был человек доброжелательный и великодушный, склонный прощать обиды, готовый каяться в своих ошибках. Нередко государь оплакивал свою вспыльчивость, но, к несчастью, не имел достаточно силы воли, чтобы победить себя. В его царствование часто за ничтожные недосмотры и ошибки в команде офицеры прямо с парада отсылались в другие полки на большие расстояния. Это случалось довольно часто, и в то время все офицеры имели обыкновение носить свои бумажники с деньгами всегда за пазухой, чтобы не остаться без копейки на случай внезапной ссылки. Часто также вспышки гнева императора кончались одним смехом самого же государя.
Раз при разводе император, прогневавшись на одного гвардейского офицера, закричал: «В армию, в гарнизон его!» Исполнители подбежали к офицеру, чтобы вывести его из фронта. Убитый отчаянием офицер громко сказал: «Из гвардии да в гарнизон! Ну уж это не резон!» Император расхохотался. «Мне это понравилось, господин офицер, – сказал он, – прощаю вас».
Михайловский замок был готов в 1800 году, и 8 ноября состоялось его освящение, одновременно с освящением и его церкви. Освящение отличалось большою торжественностью. Государь и великие князья ехали верхом. Государыня и великие княжны и первые чины двора ехали в церемониальных каретах, от Зимнего дворца к замку, между выстроенными полками, при колокольном звоне по всему городу. Церковь освящал митрополит Амвросий в сослужении со всем Святейшим Синодом. Митрополит после освящения удостоился получить от Павла в награду бриллиантовый иерусалимский крест[508].
Наружное великолепие замка при основании его было очень разукрашено; на всех фасадах красовались мраморные статуи, вазы и разные фигуры, служащие теперь украшением Зимнего дворца. Замок представлял образец архитектуры итальянского Возрождения; его тогда окружали рвы с подъемными мостами, брустверы, чугунные решетки и т. д. Замок имел 20 бронзовых пушек двадцатифунтового калибра, со всеми снарядами, расставленных в разных местах на платформах. Внешний вид замка – четыреугольник, в поперечнике 49 сажен. Внутри замка три двора, в средине главный в виде осьмиугольника, к Фонтанке имеющий форму пятиугольника и на углу к Царицыну лугу – треугольный. Вход в замок через трое ворот: Воскресенские, с портиками и колоннами полированного гранита, с украшениями из пудожского камня, ведут на главный двор; на этот двор позволялось въезжать лишь членам императорского семейства и посланникам; Рождественские, чугунные, со стороны Большой Садовой улицы, и Зачатейские ворота, с Фонтанки. Наружные фасады замка не одинаковы, и каждый принадлежит к особому ордену. Главный фасад из красного и серого мрамора, подвалы и нижний этаж выстроены из тесаного гранита; остальные части стен окрашены в красноватый цвет, происхождение которого, по достоверному преданию, приписывается рыцарской любезности императора; говорят, что одна из придворных дам явилась однажды в перчатках этого цвета и что император послал одну из этих перчаток в образец составителю этой краски. Говорят, что после окраски замка в этот цвет многие петербургские домовладельцы поспешили окрасить и свои дома в такой колер.
По сторонам Воскресенских ворот стояли две большие пирамиды с трофеями, вензелями и медальонами. Сверху карниза возвышается фронтон, украшенный историческим барельефом из пудожского камня; над фронтоном мраморный аттик и императорский герб, поддерживаемый двумя фигурами Славы. Две ниши в нижнем этаже, по обеим сторонам среднего выступа, украшены 12 колоннами ионического ордена. Главный карниз и парапет из разноцветных мраморов, как и фриз, на котором бронзовыми буквами надпись: «Дому твоему подобает святыня Господня в долготу дней». Противоположный этому главному фасад, обращенный к Летнему саду, имеет большое крыльцо из сердобского мрамора, на котором размещены 10 дорических колонн, поддерживающих балкон; на самой середине фасада возвышается аттик с лепными украшениями; по сторонам спуска назначено было поставить колоссальные бронзовые статуи Венеры и Геркулеса Фарнезского. На третьем фасаде, к Фонтанке, сделан полуциркульный выступ с шестью колоннами дорического ордена, архитравом, карнизом, фризом и балюстрадом, окружающим балкон. Над выступом купол и сторожевая башня с древком, которое назначено было для поднятия штандарта, когда государь находился в замке. К Большой Садовой улице, четвертый фасад был с обширным высоким крыльцом из серого гранита длиной в 14 сажен, шириною в 5, служащим для входа в церковь. На двух углах крыльца поставлены были вазы, по бокам входа – четыре мраморные половинчатые колонны; в нишах первого этажа – лепные украшения, а второго – статуи, изображающие Веру и Надежду; над окнами второго этажа, где теперь окна третьего этажа, – барельефы четырех евангелистов из белого каррарского мрамора; на аттике по бокам изображения св. апостолов Петра и Павла, а посредине вызолоченный крест, на карнизе лепные ангельские головки. Купол, четыре канделябра над колонною и шпиц были вызолочены. 27 августа 1840 года в 9 часов утра этот церковный шпиц сгорел от молнии.
Михайловский замок окружала каменная стена вышиною в сажень; к замку от Большой Садовой вели три липовые и березовые аллеи, посаженные еще при императрице Анне; каждая из них упиралась в железные ворота, украшенные императорскими вензелями; перед замком расстилался обширный плац, окаймленный с обеих сторон садами. На плацу был поставлен и освящен вместе с Михайловским замком памятник Петру Великому. Император изображен в римской тоге с лавровым венком на голове и с фельдмаршальским жезлом в правой руке. На монументе надпись: «Прадеду правнук 1800 г.». Мысль соорудить этот памятник принадлежит императрице Анне Иоанновне, предполагавшей поставить его на Васильевском острове, на площади Коллегий (где теперь университет); отлит он был в царствование Елисаветы Петровны графом Растрелли или, вернее, литейщиком Мартилли. В царствование Екатерины II он лежал на берегу Невы у Исаакиевского моста под навесом, и только по повелению Павла поставлен на настоящее место. На другой стороне плаца возвышаются два каменных двухэтажных павильона, предназначенные тогда для жилья дворцовых служителей; теперь здесь помещается фехтовальный класс и гальваническое заведение.
От павильонов шла широкая кленовая аллея, разделяя с одной стороны Михайловский манеж и с другой – здание бывшей берейторской школы. Оба эти здания принадлежат ко времени Павла; они тогда входили в черту решетки, отделявшей пространство, занятое садами и дворцом императорским и простиравшееся от Симеоновского моста по Караванной и Итальянской до Екатерининского канала. Плац перед главным фасадом замка назывался Коннетабльским; здесь происходили смотры и парады, страсть к которым у императора Павла доходила до крайних пределов, – даже балетные танцовщицы были не изъяты одно время от этого удовольствия. А. М. Каратыгина в своих воспоминаниях рассказывает: «Раз Берилова (известная танцовщица) с моею матушкой пошли посмотреть развод у дворца. Государь увидел, узнал их и, подъехав к ним, спросил: „Как они очутились тут?“ На ответ, что им очень нравится это зрелище, Павел Петрович только улыбнулся. Каково же было общее удивление и смущение, когда вслед за тем в театральную дирекцию прислан был высочайший приказ, чтобы все балетные актрисы присутствовали при каждом разводе войск у дворца!»