сить муфты. В руках щеголя того времени непременно должна была быть соболья или сделанная из длинной шерсти украинских овец белая муфта, называемая «манька». Эти муфты составляли необходимую принадлежность во время прогулок пешком, и всякий, имея их в руке, входил даже в гостиные. Зимнее верхнее платье были шубы, почти такие же, как нынче, только с той разницею, что их крыли иногда шелковой материею, а иногда китайкой, и опушали бобром. Чиновники носили, кроме шуб, киреи и винчуры.
Киреи крыли бархатом, казимиром и плисом; их делали с небольшим меховым воротником и с рукавами. Винчуры носили богатые баре, потому что они делались из дорогих мехов; особенно славились драгоценные меха волков туруханских. У графа А. М. Мамонова была такая шуба, стоящая ему 15 000 рублей. Шапки носили зимою с бобровыми околышками, шириною вершков в пять, крытые бархатом и с большой шелковой кистью; чиновники носили бобровые и собольи картузы. Сапоги употребляли козловые; лакированные появились только в 1800 году.
С воцарением императора Павла I появились гонения и указы против французских мод. В 1797 году указом наистрожайше подтверждено, чтобы никто в городе, кроме треугольных шляп и обыкновенных круглых шапок, никаких других не носил; затем позднее воспрещалось с подпиской всем, в городе находящимся, ношение фраков, жилетов, башмаков с лентами, а также не увертывать шеи безмерно платками, галстухами или косынками, а повязывать ее приличным образом, без излишней толстоты. В 1800 году было обязательно для всех жителей Российской империи, как состоявших на службе, так и бывших в отставке, с каким бы то ни было мундиром, военным, морским или гражданским, носить длиннополый, прусской формы мундир, ботфорты, крагены, шпагу на пояснице, шпоры с колесцами, трость почти в сажень, шляпу с широкими галунами и напудренный парик с длинною косою.
По выражению Державина, в это время зашумели шпоры, ботфорты, тесаки, и будто по завоевании города ворвались в покои везде военные люди с великим шумом.
С воцарением императора Александра мгновенно все изменилось.
Булгарин рассказывает: «Откуда-то вдруг явилось у всех платье нового французского покроя à l’incroyable[535], представлявшее собой резкую и даже до карикатуры преувеличенную реакцию прежней ощипанной, кургузой прусской формы. В прическе франтов появились какие-то неведомые oreilles de chien, эсперансы[536], и, к невыразимому ужасу павловских блюстителей благочиния, первые модники вместо форменной трости вооружились, по парижской республиканской картинке, сучковатыми дубинами с внушительным названием: droit de l’homme»[537].
Интересно, что первым таким франтом на петербургских улицах появился в такой отчаянно-вольнодумной форме и с такой либеральной палкой в руках известный в истории просвещения М. Л. Магницкий. Такие «невероятные» львы тогда назывались «петиметрами»; они щеголяли также в шляпах à la Robinson, в чрезвычайно узких брюках с узорами по бантам, в сапогах à la hussard[538]. Портных в Петербурге иностранных было только два, а самая дорогая фрачная пюсовая пара из лучшего английского сукна и панталоны с узорами по бантам à la hussard стоили 30 рублей, что считалось весьма дорого. Мужские наряды в это время стали делать из разноцветных сукон, а также в парадных случаях надевались бархатные фраки с металлическими и перламутровыми пуговицами, при панталонах из кашемира или шелкового трико, но всегда не одного цвета с фраком, надеваемых под сапоги в виде ботфорт, с желтыми иногда отворотами по утрам, но без них после обеда. Черный галстух не существовал при фраке, а был в употреблении белый, или атласный, или батистовый, с батистовой рубашкой, манжетами и накрахмаленными брызжами; позже стали носить черные атласные галстухи с бриллиантовыми булавками, и это называлось американскою модою. В это же время стали появляться изредка нынешние брюки сверх сапогов со штрипками; называли их тогда «веллингтонами»; первый их ввел в Петербурге известный герцог Веллингтон, генералиссимус союзных держав и российский фельдмаршал, пожалованный императором Александром I в самый день Ватерлооского сражения. Этот же герцог также ввел в Петербурге в моду свой узкий, длинный черный плащ без рукавов, плотно застегнутый, в котором он каждое утро прогуливался по Адмиралтейскому бульвару. Такой плащ назывался в то время воротником (cols).
В это время входит в моду и другой еще плащ à la Quiroga, самый старинный; его носили чуть ли не римляне; им можно было обвертывать себя три раза вокруг тела; вместе с ним стали входить в моду сапоги со шпорами и усы, а также шляпы à la Bolivar, поля которой так были широки, что невозможно было пройти в узкую дверь, не обнажая своей головы.
Что касается до женской одежды и нарядов, бывших в употреблении сто лет назад, то разных кофт и шушунов в то время не носили. Самым нарядным женским платьем были фуро и роброны. Мода эта держалась весьма долго, но в фасоне фуро были перемены; иногда обшивали его блондами, накладками из флера или дымкой, а также серебряной и золотой бахромой, смотря по тому, какая лучше подходила к материи. Лиф старинных фуро был очень длинный и весь в китовых усах; рукава были до локтя и обшитые блондами, перед распашной, юбка из той же материи, из которой фуро; чтобы платье казалось полнее, надевали фижмы из китовых усов и еще стеганые юбки. В 1793 году были в моде платья, которые назывались «молдаванами» (любимый наряд императрицы Екатерины II); носили также еще сюртучки, лиф у которых был не очень длинный, рукава в обтяжку, юбка к ним была из другой материи; если сюртучок атласный, то юбка флеровая, на тафте. К сюртучку надевали камзольчик, глазетовый или другой, только из дорогой материи; у сюртучков и фуро были длинные шлейфы. Умение грациозно управлять длинным шлейфом считалось признаком аристократичным. В это же время появляется corps – ужасная машина, сжимающая женщину до того, что она превращается в статую; скоро corps изгоняется корсетом, фижмы также перестают носить, а заменили их des bouffantes, которые делались из волосяной материи; кроме того, чтобы сделать платье пышнее, употреблялось проклеенное полотно, называемое la criarde[539]. Эта ткань шумела страшным образом при малейшем движении. Модные цвета носили следующие названия: цвет заглушенного вздоха (soipir е́touffé), совершенной невинности (candeur parfaite), сладкой улыбки (doux sourire), нескромной жалобы (plainte indiscrète) и т. д.
Ко двору надевали робы, вышитые золотом, каменьями, шелком, с глазетовыми юбками, с длинным, аршина в полтора, хвостом или русскими рукавчиками назади.
Прическа волос много раз изменялась; была низкая и высокая, посредине головы делали большую квадратную буклю; будто батарея, от нее шли по сторонам косые крупные букли, назади шиньон; всякая такая прическа была не менее полуаршина вышины и называлась le chien couchant[540]; накладывали на голову также вроде берета убор с цветами и страусовыми перьями; его называли «тюрбан» и «шарлотта».
Пудру употребляли всевозможных цветов: серенькую, белую, палевую. Щеголиха одевала «пудер-мантель» и держала длинную маску со стеклышками из слюды против глаз, парикмахер пудрил дульцем. Богатые имели особые шкафы, внутри пустые, в которых пудрились; щеголиха влезала в него, затворяла дверцы, и пыль нежно опускалась на голову. Фижмы, обшитые обручи, по аршину с боков, сжимали одетую даму; издали таких барынь легко было принять за бочку или шлюпку с парусами. Смешно было видеть таких двух франтих в большом четырехместном берлине. Они корчились, прическа возносилась до империала, а огромные фижмы торчали из окон кареты.
Искусство разрисовывать себе лицо было доведено до невероятности: даме неприлично было являться в обществе не нарумянившись; мало того, надобно было раскрашиваться до того, чтобы природные черты лица совершенно скрывались под прикрасами. Иногда, как рассказывают современники, дамы сурмили брови так неловко, что одна бровь была толще, выше или ниже другой.
Налепляли тафтяные мушки, начиная от величины гривенника до маленькой блестки. Эти мушки размножались до бесчисленности; вырезывать их и размещать по лицу было хитрым искусством. Они имели разные имена, смотря по своей фигуре и по той части лица, на которую налеплялись; мушка, обыкновенно вырезанная звездочкою, на средине лба, называлась величественною, на виске, у самого глаза, – страстною, на носу – наглою, на верхней губе – кокетливою, у правого глаза – тиран, крошечная на подбородке – «люблю, да не вижу», на щеке – согласие, под носом – разлука.
Модница того времени не выезжала в общество без коробочки с мушками, на крышке которой было маленькое зеркальце, при помощи которого она налепляла новые мушки сообразно с обстоятельствами, потому что мушки давали возможность говорить молча.
Перчатки носили шелковые, длинные до локтя при коротких рукавах и короткие – при длинных. Чулки для выезда были шелковые, башмаки – матерчатые, или шитые золотом, или из парчи, каблуки высокие – до 3 вершков. Узоры на передней половине башмаков назывались «вероломством» (coups perfides), на задней – «venez у voir».
Также у прекрасного пола существовала мода нюхать табак; даже 16-летние красавицы нюхали его; табакерки юных красавиц носили поэтическое название: «кибиточки любовной почты». Название таких табакерок произошло от обычая волокит класть во время нюханья любовные послания.
Вигель в своих записках (см. т. 2, с. 83) очень характерно описывает франта того времени; по словам его, в пятьдесят лет он румянился, сурмил брови, чернил себе волосы и, следуя рабски моде, носил двое часов или, по крайней мере, от них две цепочки, томпаковые и семилоровые с брелоками, которые висели из жилетных его карманов и которыми он побрякивал; табакерки из яшмы, перстни бирюзовые, аметистовые покрывали его пальцы, и, наконец, две цепочки из разных камешков поверх жилета носил он крестообразно. Всего же примечательнее в его туалете был огромный лал