Когда Петр Великий был окружен у Прута турецкими войсками, в числе предложений, потребованных визирем от царя, было предложено выдать и Кантемира пленником. Но государь им ответил: «Я лучше уступлю туркам всю землю, простирающуюся до Курска, нежели выдам князя, пожертвовавшего для меня всем своим достоянием. Потерянное оружием возвращается; но нарушение данного слова невозвратимо, отступить от чести то же, что не быть государем». Визирю было объявлено, что Кантемир бежал из лагеря, между тем он скрылся в царской карете, куда один служитель носил к нему пищу.
Прутский договор лишил князя его владений, но Петр возвратил потери, понесенные им, пожаловав ему в Москве дом и в Севском уезде тысячу дворов с селом Дмитровским, впоследствии городом, затем подмосковную Черную Грязь со всеми угодьями. Вместе с тем государь положил ему ежегодную пенсию в 6000 рублей, пожаловал свой портрет, осыпанный бриллиантами, и вместе с титулом светлейшего князя предоставил ему право судить самому выехавших с ними из Молдавии его бывших подданных, в числе более двух тысяч человек.
Это был единственный пример русского подданного, пользовавшегося такою властью. В 1715 году Кантемир приговорил было к смертной казни трех молдаванских дворян и нескольких к ссылке за смертоубийство, потом переменил смертную казнь на телесное наказание, что и было утверждено государем.
Кантемир сперва поселился в Харькове, откуда, по приглашению Петра, переехал сперва в Москву и затем в Петербург, где в 1717 году перед второю женитьбою на дочери князя И. Ю. Трубецкого обрил себе бороду, снял молдаванское платье и оделся в европейскую одежду. Петр I произвел тогда князя в тайные советники и сделал сенатором и пожаловал ему шпагу, осыпанную бриллиантами.
Кантемир был самый образованный человек своего времени: помимо восточных языков, он знал все европейские, на которых писал и говорил; он оставил более пятнадцати сочинений по части истории. Кантемир умер в своем орловском имении Дмитровке[97], населенной князем молдаванами и малороссиянами, названном по его имени. В 1782 году село это преобразовано в уездный город Орловской губернии. У князя Дмитрия было два сына – вышеупомянутый владелец Черной Грязи князь Сергий и затем известный сатирик князь Антиох, наш резидент в Лондоне и затем посланник в 1738 году в Париже, где он и оставался до своей смерти в 1744 году.
Молодой красавец, воспитанный в Константинополе в духе безбожия, он объяснялся на всех европейских языках как на своем природном, а музыкальные его произведения посейчас исполняются в Турции. В крайне молодых летах он занимал уже высокие должности, так, двадцати двух лет он был нашим посланником в Лондоне.
По покупке Царицына в две недели были возведены легкие деревянные постройки, и государыня уже переехала туда в конце июня месяца. Екатерина жила там, как говорит Державин, в маленьком домике, состоящем из шести комнат.
В день Преображенья, 6 августа, здесь устроен был обеденный стол для штаб- и обер-офицеров Преображенского полка. Впрочем, в Царицыне существовали еще постройки при Петре I; это были обширные деревянные палаты, в которых, в тишине и уединении, жил и воспитывался молодой сын Кантемира – князь Антиох. Екатерина поручила архитектору В. И. Баженову построить в Царицыне в готическо-мавританском вкусе дворец; план этого дворца государыня утвердила лично, убавив в нем окна и ширину лестниц. Вместе с дворцом строились также длинные галереи, оперный дом, мосты, въездные ворота; все это выводилось из камня во вкусе самой затейливой архитектуры.
В Царицыно также пролагалась широкая дорога, обрамленная березками, – аллея тянулась на две версты. По смерти царицы эта дорога была заброшена, мосты развалились, и по ней трудно было пройти даже пешком.
По преданию, не один праздник был дан государыней в новом ее имении. Один такой, по словам Любецкого, состоялся здесь во время сенокоса; пышно прибыла сюда царица из Коломенского: золотая карета императрицы была запряжена восьмериком неаполитанских кровных лошадей; головы их были убраны кокардами, на ремнях кареты сидели пажи, впереди бежали скороходы, по бокам ехали кавалергарды и кирасиры в красных мундирах, на вороных лошадях, сверкая блестящими своими кирасами, позади следовала верхами свита. Народ на протяжении почти всей дороги стоял густыми шпалерами, шумно приветствуя царицу. В Царицыне государыню ожидал роскошный завтрак; на лугах нового имения, в праздничных нарядах, косили траву косцы, звонкие песни стройно лились по окрестностям, стройные хороводы баб в цветных сарафанах плясали там и сям по полянам. Императрица со всею свитою смотрела на сельский праздник, сидя в большой беседке, устроенной для нее из сена и полевых цветов.
Государыня поздно возвратилась с праздника в Москву; на дороге, по которой она ехала, стояли иллюминованные версты, далеко отбрасывая зарево огней своих. Работа дворца, спустя десять лет по покупке имения, была почти приведена к концу. Но, по преданию, Потемкину она не понравилась, и в 1787 году вышло повеление все здание сломать до основания и на этом месте поставить новый дворец, который и посейчас красуется в виде какой-то полуразвалины мрачного вида.
Здание существующего дворца с восемью высокими башнями очень напоминает какую-то гигантскую гробницу, стоящую на катафалке и окруженную недвижно стоящими какими-то гигантами-монахами со свечами в руках.
Впечатление эта неудачная постройка производит унылое, какое-то удручающее. Зато большие зеркальные пруды Царицына полны жизни и оживляют всю окрестность – вода в них чиста и прозрачна, текут они из двух речек и называются: Ореховский, Лазаревский, Верхний, Хохловский, Шапиловский и Цареборисовский; на двух последних устроены мельницы – воды прудов богаты аршинными щуками и большими карпами.
Лет двадцать тому назад тут была поймана щука с золотой серьгой, на которой виднелась корона и имя царицы Екатерины II. Говорили, что когда-то, чуть ли не лет тридцать тому назад, здесь был пойман карп с именем царя Бориса на серьге. Наш покойный драматург А. Н. Островский каждое лето здесь сиживал с удочкой.
В 1886 году там был пойман арендатором царицынских прудов большой осетр с золотою серьгой в губе, пущенный еще при Екатерине II. При поимке этого исторического осетра в невод, из Нижнего пруда, произошла целая история. Вот как этот случай описал в своем московском фельетоне г. Курепин: «Когда приволокли в сетях осетра, арендатор был в восторге; но тут вмешался в дело окружный надзиратель. Имея в виду историческое значение осетра, надзиратель не позволил арендатору взять его, а предложил следующее: устроить для осетра особый садок, приставить для охраны стражу за счет арендатора и хранить осетра, пока он, надзиратель, отрапортует в удельную контору, а контора снесется с дворцовым ведомством и т. д., пока, словом, не воспоследует окончательное распоряжение высшего начальства. Подумав, арендатор почесал в затылке и отпустил осетра на все четыре стороны, а насчет всего вышеизложенного был составлен длинный протокол, впрочем, не длиннее осетра, который был 2 аршин 11 вершков».
В царицынском саду существует очень красивый каменный мост, соединяющий два берега, есть островки, купальни; одна из таких стоит на месте Кантемировых палат; есть там уединенная галерея, храм Меланхолии, затем фруктовый сад с оранжереями; последний в начале нынешнего столетия доставлял ежегодно фрукты в столицу на значительную сумму.
В саду имелось также несколько беседок для приезжающих в Царицыно, последние были устроены так, что приезжающий здесь находил все хозяйство.
Некогда здесь существовал и трактир, помещавшийся в одной из дворцовых развалин; посейчас еще видна и другая такая же двухэтажная беседка с обрушенными печами и комнатами. Лучшая здесь историческая беседка известна под именем «Миловида»; стоит она на крутом холме; сквозная арка ее, составляющая залу, украшена мраморными бюстами.
По преданию, «Миловидой» она названа самой императрицей Екатериной II; из этой беседки видно село Коломенское. Другие беседки носят названия «Езопка», «Хижина» и т. п.: названы они этими именами бывшим начальником московских дворцов и садов П. С. Валуевым.
Первая из этих беседок была сделана из березовых бревен с корою; дорожки и аллеи Царицына также носят разные названия; так, большая глухая аллея носит прозвище «Несторовой» и т. д.
В старину на прудах царицынских плавали лебеди, черные гуси, австралийские пеликаны и другие редкие птицы. По имеющемуся у нас списку, в 1800 году в Царицыне было 13 павлинов с павами, 18 лебедей, 2 журавля и более 79 разных пород гусей.
В 1801 году из оранжерей было собрано разных фруктов до 27 580 штук, проданы последние были за 2108 рублей 70 копеек. На содержание садов и оранжерей царицынских с 1780 года по 1793 год израсходовано было 16 924 рубля 27 копеек.
Императрица Екатерина II, в бытность свою в Москве, не раз посещала подмосковные усадьбы своих приближенных, братьев Нарышкиных.
В ряду имен, окружавших двор еще царя Алексея Михайловича, одно из первых и почетнейших было бесспорно Нарышкиных. По свидетельству иностранцев, Нарышкины происходят от древнего чешского рода Нарисци, имевшего некогда во владении своем город Егер, что, между прочим, подтверждается и гербом этого города, имеющим большое сходство с гербом Нарышкиных.
Историк Миллер, согласно со справкою разрядного архива, отвергает это известие и показывает, что в 1463 году к великому князю Иоанну Васильевичу выехал из Крыма Нарышко и был при нем окольничим. Потомки его Нарышкины, находясь в русской службе наместниками, воеводами и в иных знатнейших чинах, жалованы были от государей вотчинами и другими почестями и знаками монарших милостей. Уничтожение местничества и разрядных грамот было причиною, что первым в роде Нарышкиных назван небогатый московский дворянин Полуект, или Полиевкт, отец Кирилла и дед девицы Натальи Нарышкиной, воспитанной в доме известного боярина Артамона Матвеева; отец ее Кирилло Полуектович служил тогда в рейтарских полках под начальством Матвеева.