[153] против Москвы. Того гляди и меня вызовут. Ну уж если не нравится Москва, так скажи прямо: я берусь выжечь ее не по-французски и не по-ростопчински, а по-своему, так что после меня не отстроят ее во сто лет». Он же говорил: «Французы ужасные болтуны и очень многословны. Например, говорят они: Коман ву порте ву? К чему это два ву? Не простее ли сказать: Коман порте? И так каждый поймет». Когда он был в Москве обер-полицеймейстером, то военным губернатором был в ней князь Дмитрий Владимирович Голицын. Шульгин не ладил с губернатором и не скрывал этого ни от кого.
Голицын, ценя его неутомимую деятельность и труды, не обращал на эти личности внимания и каждый раз ходатайствовал о наградах ему.
В 1824 году Шульгин был переведен из Москвы в Петербург. По отъезде своем в Петербург он отправил все свое имущество с особым обозом. Неподалеку от Новгорода встретил этот обоз граф Аракчеев и обратил внимание на длинный ряд разных блестящих экипажей и походных фур, множество превосходных и ценных верховых и упряжных лошадей и щегольски одетую в форменное платье прислугу.
Остановясь и подозвав к себе одного служителя, он спросил: «Кому все это принадлежит?» На ответ же его, что санкт-петербургскому обер-полицеймейстеру Шульгину, он сказал: «Скажи ему, что всего этого никогда не было и нет у самого Аракчеева».
Вслед за событием 14 декабря 1825 года Шульгин был уволен от своей должности и переехал в Москву. Он сперва поселился в своем доме; средства его к жизни ограничились одним пенсионом, явились долги, и в конце концов все его вещи были проданы, как и дом, с аукциона.
Купцы в первое время, по старой памяти, его несколько раз выручали из беды, но под конец от него отказались. Шульгин с горя стал придерживаться чарочки.
Из бывшего своего великолепного палаццо он переехал в убогий домишко в три окна на Арбате, и здесь прохожие нередко видели, как на дворе, в ветхом замасленном халате, он колол дрова или сам рубил капусту.
Под конец его жизни в его безвыходное положение вошел князь Д. В. Голицын и, припомня о нем одно хорошее, забыв обо всем дурном, сделался его благодетелем, платил за квартиру и снабжал его пищею. В таком положении Шульгина и застала смерть около 1832 года.
В конце царствования Екатерины, императора Павла и в первые годы Александра I славился, по рассказам современников, дом графа Каменского на Зубовском бульваре[154]. Дом этого любимца Павла был типом московского барского дома прошлого века. По словам Ег. Ковалевского[155] и графини А. Д. Блудовой[156], в этом доме со всеми утонченностями западной роскоши и светскости сливались и все русские и татарские древние обычаи.
Дом Каменского наполняли мамы, няни, калмычки, карлицы, турчанки, то есть взятые в плен турецкие девушки, подаренные по возвращении из армии наших военных знакомым дамам, крещенные ими в православную веру и кое-как воспитанные.
В этом доме сохранялась вся русская уродливая жизнь со строгостью нравов и суеверием.
На домашнем театре играли комедии Вольтера и Мариво, и в важных семейных торжествах, как, например, при свадьбах, сенные девушки пели русские обрядовые песни, как в допетровской Руси. Блудова рассказывает, что когда дочь фельдмаршала выходила замуж, горничные девушки и приживалки пели свадебные песни ежедневно во все время между помолвкой и свадьбой, так что наконец графинин попугай выучился напеву и некоторым словам так твердо, что продолжал петь их, когда невеста давно была замужем уже за вторым мужем.
Хозяйка дома, графиня Анна Павловна Каменская, урожденная княгиня Щербатова, была одна из первых красавиц своего времени, благородная душой, добрая сердцем, мягкая нравом; об ней вся Москва говорила как об ангеле во плоти.
В замужестве она не была счастлива: муж много заставил ее страдать; у него была известная всем, нагло выставленная связь с простою злою женщиной, к которой он уезжал беспрестанно в деревню на целые месяцы, когда не был в Петербурге или в армии, оставляя жену одну в Москве; но она никогда не заслужила ни малейшего упрека, никогда злословье не касалось ее.
Граф Мих. Федот. Каменский был сын мундшенка, служившего при дворе Петра Великого; он родился в 1738 году, обучался в сухопутном кадетском корпусе и четырнадцати лет начал военную службу капралом, а на двадцать девятом году уже имел чин бригадира.
Характера Каменский был очень крутого. Существует предание, что он подвергал телесному наказанию своих сыновей, когда те были уже в генеральских чинах. Каменский был небольшого роста, сухощавый, широкий в плечах: лицо у него было круглое, приятное, брови густые, в разговоре нетерпелив и странен, иногда очень ласков.
Самым выдающимся его достоинством была храбрость. Порошин рассказывает, что Фридрих Великий, говоря об нем в 1765 году с своим генералом Таденциным, называл его «молодым канадцем, довольно образованным».
Суворов, отзываясь о Каменском, говорил, «что он знал тактику». Сегюр в своих записках называет его вспыльчивым и жестоким, но отдает полную справедливость ему как полководцу, который никогда не боялся смерти. Державин приветствовал его победы в 1806 году во время войны с Францией и называл его «булатом, обдержанным в боях, оставшимся мечом Екатерины, камнем и именем, и духом». Каменский в своей молодости два года служил во Франции для приобретения опытности в военном искусстве. Он прославился при Екатерине в обеих войнах с турками, но никогда не был любим за свой крутой и вместе вспыльчивый нрав и за жестокость.
В 1783 году он назначен был генерал-губернатором рязанским и тамбовским. Рассказывают, что когда он был губернатором, то частенько прибегал к крутым мерам с виновными без разбору. Так, однажды впустили к нему с просьбою какую-то барыню в ту минуту, как он хлопотал около любимой суки и щенков ее клал в полу своего сюртука; взбешенный за нарушение такого занятия, он стал кидать в бедную просительницу щенят.
Державин упоминает про него, что в бытность его тамбовским наместником он заботился о народном образовании и заводил первоначальные школы, которых тогда еще не было в том крае. Он покровительствовал также поэту Богдановичу и издал в Москве в 1778 году первую книгу поэмы его «Душенька».
Его упрекали современники за то, что он, подражая Суворову, часто оригинальничал и юродствовал. Так, живя в своем орловском имении с. Сабурове, он носил всегда куртку на заячьем меху, покрытую голубою тафтою, с завязками, желтые мундирные штаны из сукна, ботфорты, а иногда коты и кожаный картуз; волосы сзади связывал веревочкою в виде пучка, ездил в длинных дрожках цугом с двумя форейторами; лакей сидел на козлах, он имел приказание не оборачиваться назад, но смотреть на дорогу.
Последнее обстоятельство, как увидим ниже, и было гибельно для графа. Каменский, как и многие богачи-вельможи того времени, был тоже неразборчив в своей связи и подпал под влияние грубой, необразованной и некрасивой женщины; с нею проводил он все время в деревне.
Фельдмаршал жил в своих комнатах совершенно один; в кабинет его никто не впускался, кроме камердинера; у дверей этой комнаты были привязаны на цепи огромные две меделянские собаки, знавшие только графа и камердинера.
В Москву же, в семейство он приезжал на короткое время и являлся в нем безграничным деспотом, грозою всех домашних. Любовная связь с упомянутой женщиной погубила Каменского.
Богатство и власть, которою наделял ее фельдмаршал в своем имении, не удовлетворяли его любовницу. Ей захотелось выйти замуж, и предметом своей любви она избрала полицейского чиновника, а средством к достижению цели – убийство. Обещанием наград и надеждой на безнаказанность она уговорила одного молодого парня из дворовых, не любивших вообще своего крутого помещика, разрубить ему череп топором в лесу, через который он езжал часто; кучер был соучастником или, по крайней мере, не защитил барина, и оба приговорены были к наказанию, но сама виновница кровавого преступления осталась в стороне, благодаря протекции полицейского, за которого она вышла замуж. Убийца одним ударом топора рассек фельдмаршалу череп и половину языка.
Преступление совершилось 12 августа 1809 года; смерть вождя трогательно описал поэт Жуковский. По делу об убийстве Каменского пошло в Сибирь и отдано в солдаты около 300 человек. По рассказу же графа Делагарда[157], подробности смерти графа совсем другие: убийцами Каменского были два молодых крепостных человека, которым он дал музыкальное образование в Лейпциге. По возвращении их к помещику он с ними обращался жестоко и одного из них за маловажный проступок высек. Это и вызвало жажду мести. Ночью они проникли в спальню графа и убили его топором, упрекая его за то, что он вздумал извлечь их из той среды, в которой они родились. Убив своего барина, они явились в город и повинились в преступлении.
В бывшем имении графа Каменского, с. Сабурове, в Орловской губернии, сохранился другой рассказ о смерти графа Каменского – он нам любезно доставлен теперешним владельцем этого имения Г. А. Спечинским. «По покупке имения в 1871 году, – как передает нам последний, – я еще застал в живых старика-сторожа, который рассказал мне, как убили фельдмаршала. Вот его слова: „Каменский был очень строгий помещик, вместе с тем крайне недоверчивый, и его бурмистры и приказчики у него держались недолго. Года два до смерти он доверился молодому малому, конторщику, который пользовался его большим доверием. Дошло дело до того, что Каменский наконец убедился, что этот конторщик даже отпускает людей на волю и выдает им фальшивые вольные за его подписом, а ему показывает, что последние находятся в бегах. Узнав об этом, Каменский не уволил конторщика от дел, а стал его преследовать наказаниями, обещая еще сослать в Сибирь. Конторщик этого не выдержал, бежал и скрылся в Сабуровском лесу, которого тогда было до 800 десятин в одном месте.