— Извините… — обратился к ней Кенникот.
— Слушаю вас, — ответила она, не поднимая головы.
— Я пришел по делу Брэйса.
У женщины в волосах была необычная заколка из темного дерева.
— Брэйс. «Капитан Канада» и молодая красавица жена, убитая ножом в ванне, — произнесла она, по-прежнему не глядя на него. — В зале будет не продохнуть. День под девизом «Наплачь мне реку».[15] Все хотят на свободу до праздников. Всего семь предрождественских дней, чтобы пошерстить магазины.
Кенникот рассмеялся на ее шутку.
Продолжая накручивать прядь волос на ручку, блондинка взглянула на него очаровательными карими глазами. Кенникот тут же вспомнил, как увидел эти волосы и эту заколку во время учебы на юридическом. А эти глаза! Девушка присмотрелась к нему, и выражение ее глаз потеплело.
— Дэниел! — воскликнула она.
Между двумя передними зубами у нее была небольшая щербинка, и она провела по ней языком.
В то время она носила эту заколку каждый день. Как-то вечером, задержавшись допоздна в библиотеке, он случайно увидел ее в глубоком кожаном кресле, обложенную со всех сторон книгами. Она держала заколку зубами, а ее волосы были распущены.
— Привет, — сказал тогда Кенникот.
В отличие от большинства студентов-первокурсников, имевших обыкновение кучковаться, ее редко можно было заметить среди одногруппников.
— Привет, Дэниел, — ответила она, опираясь на локти, чтобы сесть попрямее, и убирая изо рта заколку. — Удивлен, что я с распущенными волосами?
Кенникот рассмеялся, чувствуя неловкость, и удивился, что она знает его имя.
— Удивлен, что вижу тебя в библиотеке, — ответил он.
— Это у меня из Мексики, — пояснила она, потерев заколку руками. — Индейская. Цивилизация майя.
Кенникот и его тогдашняя подруга Андреа находились в очередной стадии корректировки взаимоотношений. Немного постояв рядом, он улыбнулся:
— Что ж, удачи в учебе.
Увидев ее теперь, Дэниел вспомнил и волосы, и заколку, но никак не мог вспомнить имя. Он заметил лежащий у нее на столе Уголовный кодекс Канады. На открытых страницах черными чернилами было напечатано «С-А-М-М-Е-Р-С» — таким способом работники прокуратуры помечали свои настольные книги.
Поймав его взгляд, она улыбнулась:
— Я Джо… Джо Саммерс.
— Прошло столько времени, Джо, — улыбнулся в ответ Кенникот. — Да я еще не спал пару дней. А что ты делаешь в прокуратуре? Я думал, ты работаешь в крупной фирме.
— Наскучило охранять деньги богатых людей. Помимо всего прочего, это стало семейным призванием.
Кенникот кивнул, прослеживая связь. Саммерс. Она оказалась дочерью Джонатана Саммерса — самого «неудобного» судьи в ратуше. Его не любили ни защита, ни обвинение, ни полиция. Ветеран военно-морского флота. Суды под его председательством проходили «по-морскому» четко и по плану.
— Я принадлежу к четвертому поколению Саммерсов, практикующих уголовное право. Младший брат Джейк, у которого жена и двое детей, ухитрился со своей интернет-компанией заработать миллиарды. Когда он, приезжая в наш загородный дом, рассказывает отцу о своей очередной многомиллионной сделке, только что заключенной где-нибудь в Шанхае, отец остается безучастным. Но стоит мне поведать о своем судебном процессе по плевому делу о какой-нибудь краже в магазине, он будет целый час ходить под впечатлением.
— Должно быть, он тобой гордится.
Ее лицо неожиданно стало серьезным.
— Дэниел, я очень сожалею о несчастье с твоим братом.
— Благодарю.
Он перевел взгляд на окно позади нее, через которое виднелась площадь перед новым зданием муниципалитета. На открытом катке по-прежнему сновали любители кататься на коньках. Утреннее солнце бросало длинные тени.
— Я собиралась тебе позвонить, — сказала Саммерс.
— Ничего, — ответил Кенникот. — Увидимся на заседании суда.
Через двадцать минут крохотное помещение под номером 101 оказалось забитым до отказа. Пришли и молодые суетливые помощники адвокатов, и пребывающие в напряженном ожидании семьи, и так называемая банда четырех — журналисты четырех крупнейших городских газетных изданий, которые писали репортажи из зала суда: Керт Бишоп, высокий симпатичный репортер из «Глоб»; Кристен Тэтчер, напористая дама-репортер из «Нэшнл пост»; Закари Стоун, пухленький разбитной репортер из «Сан», и Овотве Аманква, ведущий репортер «Торонто стар», переживающий, как всем было известно, тяжелые времена, после того как его жена, красавица телеведущая, ушла к соведущему своей программы.
Дверь справа от трибуны судьи распахнулась. В зал вошел секретарь суда — мужчина средних лет в свободной черной мантии. Стоящему неподалеку Кенникоту были видны его мелькающие из-под мантии джинсы и мокасины.
— Слушайте! Слушайте! Слушайте![16] — официальным тоном провозгласил секретарь. — Заседание почтенного суда под председательством ее светлости мадам Рэдден объявляю открытым. Прошу садиться.
Пока он говорил, из двери слева от него в зал стремительно вошла подтянутая женщина в возрасте слегка за пятьдесят. На ней была безупречно отглаженная черная мантия. Она направилась к месту судьи, громко стуча высокими каблуками и не обращая внимания на собравшихся в зале.
Секретарь занял свое место внизу.
— Прошу тишины в зале суда. Прошу выключить все сотовые телефоны и пейджеры, прошу снять головные уборы за исключением допустимых по религиозным мотивам. — Его тон казался злым и раздраженным. — Никакой жестикуляции, взмахов, подмигиваний или шепота в адрес заключенных. И никаких разговоров в зале суда.
С громким лязгом дверь, ведущая к камерам, открылась. Трое мужчин неряшливого вида в оранжевых тюремных комбинезонах были выведены на застекленную скамью подсудимых.
— Имя первого обвиняемого, — требовательно произнес секретарь.
Мужчина наклонился к маленькому круглому отверстию в стекле.
— Уильямс. Делрой Уильямс, — ответил он.
— Уильямс. Это мой подзащитный, — откликнулась высокая чернокожая, с невероятно тонкими ногами адвокатесса, вытаскивая из папки листок с протоколом беседы. — Здесь его мать в качестве поручителя. Может, моя коллега согласится на его освобождение?
Джо Саммерс порылась в своих папках.
— Уильямс… Уильямс, — машинально повторила она, выпрямляясь. — Употребляет крэк,[17] украл из кафе на Джерард-стрит несколько кусков пиццы. Не сообщил полиции своего настоящего имени. Он может жить у своей матери?
Адвокат посмотрела в зал. Полная женщина, теребя маленькую дамскую сумочку, встала.
— Да. Я не против, — отозвалась она.
— У него длинный «послужной список»? — поинтересовалась уже заскучавшая судья Рэдден.
Вновь заглянув в папку, Саммерс пожала плечами.
— Две страницы — типичные для наркомана «подвиги»: кражи, хулиганство, хранение. Две неявки. В насилии не обвинялся. — Она говорила, обращаясь к его матери. — Вы сами приведете его в суд.
— Да. Я не против.
— И не хочу, чтобы он болтался в районе делового центра. — Саммерс повернулась к судье. — Территориальные ограничения: к северу — Блур, на западе — Спадина, на востоке — Шербурн, и озеро на юге.
— Отлично, — кивнула Рэдден. — Залог в одну тысячу долларов, мать назначается поручителем, никаких лекарств без рецепта. Следующее дело.
Так продолжалось примерно час. Саммерс была хороша на своем месте. Она вела заседание уверенно, быстро разделываясь с простыми делами. И лишь однажды, обернувшись, краем глаза заметила взгляд Кенникота, изобразила подобие улыбки и даже подмигнула ему.
В 11:00 в зал вошла адвокат Брэйса Нэнси Пэриш. Одетая в великолепный строгий костюм, она выделялась среди молодых юристов. Офицер, дежурящий возле скамьи заключенных, распахнул дверь.
— Брэйс! — выкрикнул он, словно «бинго!» во время игры.
Журналисты тут же приняли охотничью стойку, стараясь обеспечить себе наилучший обзор.
Зал затаил дыхание, когда Брэйса выводили в узкое застекленное помещение со скамьей подсудимых. Оранжевый комбинезон был настолько ему велик, что казалось, будто у человека нет шеи.
— Тишина в зале суда! — прикрикнул секретарь.
Брэйс был в своих знаменитых очках в металлической оправе. Его борода выглядела неопрятной, а волосы сальными, как и у большинства новоприбывших заключенных, которым минимум неделю приходится обходиться без шампуня и мыть голову выданным в тюрьме мылом. Он шел с поникшими плечами, а взгляд его карих глаз казался остекленелым и безучастным.
Подойдя к скамье подсудимых, Пэриш что-то говорила ему через отверстие в стекле. Кенникот наблюдал в надежде заметить кивок или отрицательное движение головой, однако голова у Брэйса даже не шевельнулась.
— Ваша милость, почтенный суд, с вашего позволения, я мисс Нэнси Пэриш, П-Э-Р-И-Ш, адвокат мистера Брэйса, — начала Пэриш, развернувшись к судье. — Мы бы хотели подать просьбу об освобождении под залог завтра. Судебным координатором нам назначено специальное заседание с судьей, участвующим в рассмотрении дела.
— Отложено до 19 декабря, наверху, зал 121, — объявила Рэдден. — Следующий заключенный.
Позади Кенникота раздался шум. Он обернулся. Молодая привлекательная дама во втором ряду встала с места и, пошатнувшись, чуть не упала. Пальто — в одной руке, другую руку она держала на животе. Женщине, похоже, совсем скоро рожать.
— Папа! — В ее голосе слышалась такая боль, что даже журналисты, мгновенно повернув к ней головы, застыли с ручками в руках. — Нет, папа, нет!
Кенникот вновь посмотрел на Кевина Брэйса. Его отстраненность от происходящего на мгновение поколебалась, когда он взглянул на дочь.
— Порядок в зале суда! — крикнул секретарь, поднимаясь с места.
Дежурный офицер сопроводил Брэйса к двери для заключенных.
Кенникот повернулся к дочери Брэйса. У нее были такие же темно-карие глаза, как у отца. Сидящие во втором ряду освободили ей проход. Она с большим трудом стала пробираться между тесными рядами. Черная тушь на ее ресницах потекла от слез, но ее это словно не беспокоило. Однако, несмотря на демонстративный всплеск эмоций, у Кенникота возникло ощущение, что эта женщина прекрасно владеет собой.