—Спасибо,— машинально поблагодарила, но ответа, как обычно, не получила.
Дверь за кухаркой закрыться не успела, в комнату ворвалась растрёпанная Павла.
—Бедняжка,— заныла еще из коридора, с любопытством оглядывая комнату. Яшера тут не оказалось и в глазах посетительницы промелькнула досада.— Мне так жаль… Целая ночь с диким быком. Тарзан бывает так жесток!
—Тарзан всегда прав,— ответила Конфетти, лениво водя ложкой по жидкости. Во-первых, с этой стервы станется сделать так, чтобы их разговор кто-нибудь подслушал и доложил выше, что в ее непростом положении чревато. Во-вторых, она с удивлением поняла, что особого отвращения прошедшая ночь у нее не вызывает. Яшер, конечно, не отставал до самого утра, но это можно понять — подобных Конфетти диковин: чистых, здоровых и мало пользованных еще поискать. Тарзан ценит лучшее.
—Что он делал, расскажи, станет легче,— щебетала Павла, еле сдерживая злорадство. Хотела насладиться ее унижением.
Конфетти загородилась кружкой, скрывая улыбку. Зачем объяснять, что ничего ужасного Яшер не делал и не требовал. Ни разу не ударил. Перед рассветом молча ушел, не сказав ни слова.
Конфетти прикинула, стоит ли рассказать, что ночью ей еще дважды было хорошо, но быстро эту мысль пресекла — Тарзан узнает о сказанном еще до обеда и вряд ли ему такая новость понравится.
—Слово Тарзана — закон,— послушным тоном повторила Конфетти и больше на вопросы не отвечала. Павла убралась через полчаса, когда пришла домоправительница, которая заведовала делами в доме и раздала работу — на наложницах лежала уборка в доме. Конфетти досталась половина первого этажа, та сторона, где кухня. Кроме полов еще мытье посуды, но она не жаловалась. По сравнению с работой в деревне это просто отдых.
В столовой за грубым столом из необработанного дерева сидело трое охранников. Они с интересом разглядывали голые ноги Конфетти, которая задрала штанины старых джинсов выше колен и шлепала босыми ногами по мокрому полу. Хотелось нагрубить, но Конфетти сдержалась — если все повернется плохой стороной и она окажется в бараке, все они получат к ней доступ и тогда уж отыграются, не боясь Тарзана… Лучше не наживать лишних врагов, учитывая, что они итак плодятся без малейших усилий с ее стороны.
Однако когда немытый пол остался только под лавкой, она тщательно выжала тряпку и, подойдя к охранникам, вежливо попросила пододвинуть ноги. Ее полностью проигнорировали. Вернее сообщили, куда ей стоит пойти и не сказать, чтобы ей особо хотелось отправляться в указанном направлении. Она, знаете ли, только недавно там была.
А черт с ним, может быстрее забьют, решила Конфетти и мокрой грядной тряпкой провела прямо по ногам всех троих. И вызывающе улыбнулась на замах одного, который тот вовремя остановил. Никто не смел трогать женщин Тарзана, пусть даже за дело. Он всегда наказывает их сам.
Пообедав, она все-таки решилась и отправилась к новенькой Машке, чья комната располагалась в самом углу дома. Зимой там сильно дуло и царил постоянный холод, но не факт, что Машка задержится тут до зимы. С таким-то слабым здоровьем…
Конфетти напряглась, стуча в дверь. Из-за двери раздался слабый голос.
—Кто там?
Тогда Конфетти молча толкнула дверь и вошла. Машка лежала на кровати, откинувшись на высокие подушки, но одета была чисто, умыта и причесана, коса живописно лежала на вздымающейся груди (по мнению Конфетти, чересчур оголенной для находящегося при смерти человека). Огромные глаза на бледном лице окрасились гневом при виде стоящей на пороге гостьи.
—Ты…— почти прошипела болезненная.
—Как видишь.
Так как приглашения войти не последовало, да и в будущем вряд ли стоило его ждать, Конфетти прошла без спросу. Подвинула поближе к кровати стул, уселась рядом с больной. Поморщилась, уловив кислый запах, который исходит от людей, когда они маются животом.
—Как здоровье?— мрачно поинтересовалась.
Губы Машки задрожали, а взгляд раскалился.
«Еще учиться и учиться»,— подумала оставшаяся равнодушной к этому взгляду Конфетти, сравнивая с изощренным взглядом Павлы — восторженным, с такой малой долей презрения, что и не придерешься.
—Кто носит тебе еду?— не получив ответа продолжила Конфетти. По ее прикидкам травили новенькую именно через еду или воду.
—Не твое дело,— процедила Машка.
—Хорошо. Ты берешь еду и воду только у кухарки?— уточнила Конфетти.
—Какая тебе разница? Главное, чтоб не у тебя!
Ага… Это уже кое-что.
—А что я?
—Ты меня ненавидишь! Я красивее!— выпалила лежавшая на кровати пигалица, подаваясь вперед,— только все равно ничего не выйдет — тут есть мои друзья, которые тебе помешают! Ничего не выйдет, все равно Тарзан тебя вышвырнет, отдаст мужикам, а мне подарит твою комнату и все твои вещи!
—Друзья, говоришь…
И гадать нечего, речь об этой змее подколодной Павле. Красиво она Машке мозги промыла, ничего не скажешь. И когда успела? Конфетти смотрела на новенькую и понимала, что она в любом случае здесь долго не протянет, независимо от судьбы самой Конфетти. Пыталась вспомнить себя — верила ли она кому-нибудь, когда сюда попала, была ли настолько наивной? Или, скорее, тупой? Нет, ничего похожего, наоборот, сразу поняла — друзей в таком месте нет и быть не может. А эта дура… И чего о себе возомнила? По мнению Конфетти не было в новенькой ничего особого. Ни характера, ни внешности, пышная грудь разве что, но это Тарзану быстро наскучит, ему нравится другое. Постоянное напряжение: пугать и успокаивать, отталкивать и притягивать, бурные ссоры и не менее бурные примирения. Такое коровье послушание, что застыло в глазах Машки, его не затронет.
—Так что пошла вон!— попыталась повысить голос больная.
Конфетти резко поднялась и со всей силы пнула стул, опрокидывая его на пол. Тот с грохотом упал и вместе с ним с лица новенькой слетела вся уверенность, сменившись страхом. Да, вот такие лица Тарзан и предпочитает, ухмыльнулась Конфетти. Наклонилась к кровати, опираясь ладонями на матрац, до отвращения мягкий, покрытый свежей простыней. Думает, поди, что королевой станет, будет жить — не тужить в тепле и роскоши под личным покровительством Тарзана. Вот овца!
—Запомни, дура — тут нет твоих друзей. Только враги. Тоже мне красавица…— она презрительно оглядела высоко вздымающуюся грудь,— такой красоты пруд пруди, вся твоя ценность — невинность, а значит отсутствие болезней, а как ее лишишься, дело-то недолгое, как наиграются с тобой да отдадут мужикам, им как раз такие пухлые нравятся. Будешь пользоваться большим спросом! Поняла, коза тупая? Никому не верь: ни мне, ни Павле, ни Тарзану. Ешь и пей только то, что принесет кухарка. Может и выживешь. Хотя… вряд ли.
Закрывая дверь, Конфетти уже думала, что зря так разошлась, все бесполезно — Машку не переубедить. Бессмысленно предупреждать и взывать к разуму, потому что разума как раз и не имеется. Про нее можно забыть. Глупый в стае может уцелеть только случайно, а счастливый случай не может повторяться вечно. Ну да ну ее, своих проблем не меньше. И что же делать…
После обеда Конфетти стирала белье у черного выхода на задний двор. Недавно Тарзан пожелал видеть дом таким чистым, чтобы все блестело и сверкало, так что домоправительница даже шторы сняла, лишь бы ему угодить. Их-то и мучала Конфетти, замачивая в тазу и отбивая прямо в воде круглым камнем. Остановилась только к вечеру, темнеть с приходом весны начинало все позже, но по небу уже видно, что день заканчивается.
За все это время Конфетти ничего дельного не придумала, хотя звериное начало в душе дергало все сильнее, предчувствуя, что времени осталось очень мало. Слишком мало. Животный страх убеждал — Тарзан зол так сильно, что не станет слушать ни слова оправданий. Так что остается просто взять нож да перед смертью хотя бы прирезать Павлу. Все равно пропадать…
Это стало единственным решением, хотя уверенности, что хватит ненависти на самом деле сделать подобное, воткнуть нож в живого человека, не хватало. Ведь Павла тоже просто не хотела попасть в дворовый женский дом.
Конфетти вошла в здание через черный ход. Дом Тарзана был самым большим на ограждённой забором территории, еще два здания поменьше предназначались для жилья бойцам, в последнем, самом тесном доме располагались дворовые девки. Там же была кухня для них, потому что кормили девок совсем не так хорошо и сытно, как остальных. Ту часть двора от основного ограждал невысокий, но непроницаемый для взглядов забор. Конфетти там никогда не бывала и жарко надеялась никогда не побывать. Когда отмечали праздники, с той стороны двора постоянно неслись вопли, пьяные песни, женский хохот, а заканчивалось все это дракой и громкими пыхтеньем и стонами.
Итак, не откладывая на потом, Конфетти отправилась на кухню за ножом, но почему-то затормозила перед последним поворотом. Задумалась о чем-то, что-то ощутила: тонкое, как паутина, бесцветное, но такое же липкое. Запуталась в нем и остановилась.
Потом прислонилась спиной к стене и прислушалась к доносящимся из кухни звукам.
Текли минуты, сквозь грохот посуды неслись разговоры об обыденных мелочах, Конфетти расслабилась, приходя в себя и недоумевая — что вообще произошло? Ей уже мерещиться даже на пустом месте?
Она почти отлепилась от стены, чтобы, наконец, зайти в кухню, когда раздался топот бегущих ног, а после грохот падающего тела. Однако никаких криков не последовало.
—Что случилось?— испугано заговорила одна из кухарок.
—Там это… это…— голос прерывался и Конфетти с трудом узнала женщину, приносившую наложницам еду,— новенькая девка… померла.
—Что?— срывающимся голосом переспросила кухарка.
—Захожу — а она в судорогах бьется… Изо рта пена зеленая… Хотела подхватить — не удержала. Я даже не успела испугаться, а она еще как дернется и замерла… А рядом с ней коробка из бересты, где деревенские медовые сладости хранят… Думаю, съела чего-то.
—Так,— строго сказала кухарка и замолчала.
—Что ж будет,