Сс
ГОСУДАРСТВО
Государство – ЕДИНСТВЕННЫЙ гарант общественной свободы и безопасности. Тот, кто говорит об «общественном договоре» как основе свободы и безопасности – мошенник, ибо своё место в этом договоре видит ВНЕ общества, во главе его, а не среди тех, на личной судьбе коих будет оттачиваться этот социал-дарвинизм.
КОНСЕРВАТИЗМ
Мы находимся внутри взрыва и поэтому пока не видим и не слышим его. Видим лишь, как перед глазами проносятся обломки старых слов, названий и идеологий. Их уже нет и они уже ничего не значат. Скоро взрыв настигнет и нас самих. В чёрно-белом, схематическом, дидактическом, риторическом, не имеющем никакого практического значения противопоставлении консерватизма, либерализма, капитализма, социализма, стабильности и развития, общего и индивидуального, ТРАДИЦИИ и СВОБОДЫ, – за консерватизмом в обыденном мнении закреплён отказ от революционных перемен. Но лишне напоминать, что даже такому столь простому преодолению дихотомии, как «революционный консерватизм», уже две сотни лет.
Консерватизм, как всякий предмет идеологического исследования, вне его актуальной государственной и общественной практики, – АБСТРАКЦИЯ. Ценности ВСЕГДА противостоят практике. В этом – их смысл и назначение. Человеческие ценности всегда в идеале обслуживают сохранение ОБЩЕЙ жизни – в этом их естественный консерватизм. В этом контексте борьба за справедливость, особенно – за социальную справедливость, является борьбой за жизнь против эгоистической и дьявольской энтропии. Здесь оправдание современного социал-консервативного синтеза. И именно такой постлиберальный (не антилиберальный) социал-консервативный синтез – сейчас наилучший образ должного.
Государство – неизбежное зло, добровольный грех и единственный гарант общественной свободы. Только твёрдая власть является единственной гарантией максимального равенства в свободе.
Человек, выбирающий себе идейную ориентацию, прежде всего и тем самым выбирает себе ТОЧКУ взгляда на общество: изнутри его, вместе со всеми, – или извне его, отдельно от всех. Быть вместе со всеми – значит выбирать своим приоритетом общие стабильность и сохранение жизни. Быть отдельно – значит выбирать самодостаточный переворот, место инквизитора и даже Бога в отношении всех.
СТОЛЫПИН
До тридцати семи просидев в уездных предводителях дворянства, в сорок три П. А. Столыпин возглавил правительство. Помогли родственники. Настал час вынуть из ящика стола проекты государственных преобразований. Их писал всяк начальник, но что сочинил П.А. – узнать не удастся: бумаги пропали. В литовском своём имении П.А. соорудил образцовый прусский фольварк. Будущий патриот, не предвидя возвышения, рисковал избирать идеалом Германию.
1993
КОНСЕРВАТИЗМУ НЕ ХВАТАЕТ
– понимания смертности утверждаемых им личностей нации и государства. В этом его крайняя слабость, заставляющая его хвататься за любой муляж.
РУССКИЙ КОНСЕРВАТИЗМ СЕГОДНЯ вдохновляется наследием старой России, которая была другой страной – с абсолютным крестьянским большинством.
Сейчас этот консерватизм НЕ ИМЕЕТ народа, ему нечего сказать нашему русскому большинству, он не интересуется его реальной социальной жизнью, дополнив свою реликтовую риторику лишь новыми агитками межнационального конфликта, а не стратегии. Благопожеланий, а не реальной борьбы.
КОНСЕРВАТИЗМ И СОЦИАЛИЗМ:
их глубинное единство – в старом русском народном принципе: «помирать ложишься – а хлеб сей». Либеральное же требование в этом случае иное: «помирать ложишься – жги дом и дрищи».
БЫТЬ ЛИБЕРАЛОМ ЛЕГЧЕ ВСЕГО
Особенно либертарианского типа. Апология всепобеждающего эгоизма на деле – для душевного покоя – требует лишь строгой веры в свою избранность и гениальность, либо избранность и гениальность своего поводыря. В терминальной стадии – тоже вполне комфортные для параноика мизантропия и социальный расизм.
= от консерватора же требуется для покою слишком много скепсиса и личного труда.
= от социалиста – слишком много неутешительных правд.
= от монархиста – слишком много добровольной лжи самому себе.
ЛИБЕРАЛИЗМ – ПЕРВОЕ УБЕЖИЩЕ НЕГОДЯЯ
«Патриотизм – последнее прибежище негодяя» – сказал лорд Актон. Это значит всего лишь то, что даже негодяй в самом крайнем случае может найти себе убежище в патриотизме – настолько он, патриотизм, несомненен.
При этом постоянно толкуют это фразу как то, что в патриотизме скрываются сплошь негодяи.
ЛИБЕРАЛИЗМ
Правящий либерализм – это олигархическая диктатура, ибо иным, демократическим путём он не может удержаться у власти, поскольку на деле отрицает конкуренцию, практически реализует социальный расизм: монополизм для своих и социал-дарвинизм для большинства.
ЛИБЕРТАРИАНЦЫ О ПОЛЬЗЕ НЕРАВЕНСТВА?
Пусть об этой пользе они расскажут своим женщинам, неграм и гомосексуалистам! Слабо? Слабо. Вот и вся их лживая природа.
НУМЕРОЛОГИЯ
Сочиняя в 1985 году сочинение о цикличности реформ, революций и смут в России в началах веков, я выражал лишь надежду на перемену. И никак не ожидал настоящей истории-как-она-есть.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Отключите на неделю в своём многоквартирном доме свет, газ, воду. Откройте двери бомжам. Объявите о переделе собственности на жильё. Кто через неделю включит свет, газ, воду, закроет двери и гарантирует старую или новую собственность на квартиры – тот победитель. Уличный протест, производимый в согласии с бюрократией, – может стать революцией. Но победитель-то кто?
Семья
РАСКУЛАЧИВАНИЕ
Моя мать, прежде говоря о раскулачивании нашей семьи, только в 1996 году, пять лет спустя после конца формального коммунизма, призналась, что у нашей семьи были батраки.
Её дед, мой прадед, Иван, – был обложен налогом как кулак и не смог его уплатить, конечно, и получил максимальное наказание – заключение, которое отбывал на Беломорканале, где вскоре заболел и был отправлен в тюрьму в Белые Столбы под Москвой, где умер.
До того он был знаменит тем, что удалялся от семьи в хлев на дворе, где один пел псалмы.
Когда его взяли, прабабушка выпихнула свою младшую дочь, мою бабушку Анну (Нюшу) замуж за местного колхозного бригадира и гармониста. Бывший жених её подходил всё к околице, к деревенскому забору и спрашивал: «как Нюрка-то?»
Когда пошли дети и в семьях братьев им доставались лишь пустые культи с хлебом (вместо сосок), не смоченные в молоке, бабушка выходила к околице и плакала: «мама-мама, за что же ты меня оставила?»
И это было в трудный момент всю жизнь. Я сам это слышал.
Гармонист воевал. Был в плену. Бежал. Был в партизанах. Лишился голени.
УЧИТЕЛЬНИЦА
Моя бабушка Анна была 1911 года рождения. Закончила 3 или 4 класса земской школы. В конце 1970-х мы шли по городу на огород и вдруг встретилась нам такая же бабушка, которой моя быстро пошла на встречу – почти кланялась и благодарила. Это была её первая (и единственная) учительница. Она научила её читать, писать и считать. Библии моя бабушка уже не знала, хотя до конца жизни была образцовой христианкой.
ЛЕВИТАН И ПОСЛЕ
Отец учил меня, показывая: что было возможно для Левитана и что невозможно после импрессионистов и теперь – не: нет и не может быть ни одного пятна одного и того же цвета.
Это фундаментально для того, что я вижу в мире теперь: гетерономия, гетерогония, хаос, непознаваемое.
ЛИЦЕМЕРИЕ
Отец любил вспоминать рассказ о том, как великий Илья Ефимович Репин наотмашь убил словом некого художника, заявившего: «какой пошлый закат». «Пошлыми могут быть только люди», – отрезал ему в глаза Репин.
В 2012 году была издана переписка Репина с геологом-добытчиком В. И. Базилевским за 1918–1929 годы. Репин уже жил в Териоках в независимой Финляндии, а Базилевский – в отделившейся Эстонии. Оба ярко ругают большевиков, а Базилевский, кроме того, истекает ненавистью к русским как русским и медоточивой любовью к эстонцам как эстонцам. Ни один из них ни разу не увидел, что происходит перед их глазами, под носом, в 1918–1919 гг. в Финляндии и Эстонии: кровавая гражданская война – акты геноцида русских в Выборге, массовые расстрелы красных финнов и жесточайшие условия содержания их в концлагерях, смертельные условия содержания интернированных белых русских в Эстонии. Вот такая «правдивость», явленная в самом интимном, не публичном виде.
ЖАР
Моя мать 1932-го, её старшая сестра, моя крёстная, 1930-го. Году этак к 1934-му и относится яркое воспоминание моей матери, как бабушка моя их, двоих своих дочерей, выпаривала в печи, закрыв заслонку как в бане. Было страшно. Говорили с дочками о детях и о Родине.
Мать не та, кто родила, а та, кто ночей не спит. Родина не та, где деньги, а та, о ком ты сам ночей не спишь.
ГЕНДЕР В СЕРЕДИНЕ 1960-Х
Зимой мальчикам шарф поверх одежды повязывали строго узлом сзади, а девочкам строго узлом спереди. Ошибки жестоко высмеивались детьми в яслях и в детском саду.
Но уже в конце 1960-х число мальчиков-диссидентов с узлом спереди стало расти.
ОТЕЦ
Ругал меня отец сегодня за занятия политикой: «опять единственно правильное учение (как правящий коммунизм)?!» Во сне. Я стал объяснять, что после 1986 года, как он умер, всё изменилось. Ничего правильного нет.
Мой отец родился в деревне в семье шахтёра из крестьян, в доме которого была одна книга – «Краткий курс истории ВКП(б)».
Всю жизнь он прожил в маленьком шахтёрском городе.
Когда он умер в 1986 году, он оставил нам прекрасную библиотеку книг, русской и мировой классики, истории и искусства общим числом 5000 томов.
Я преклоняюсь перед тобой, мой отец.
СМЫСЛ
Молодым человеком я спросил у своего отца: «В чём смысл жизни?»
И мой отец, атеист и идеалист, романтик и атлет, художник и книгочей, патриот и индивидуалист, не колеблясь, ответил:
«В ней самой».
А мне-то хотелось её посвятить чему-то.
МОДЕСТ
Мой пра-пра-пра-прадед Потап Резвой (1756 – после 1789) был затейник. И в святцах выбрал своим детям чаще редкие имена: Савелий, Илья, Марфа, Улита, Домна, Лукерья. А Марфу, кстати, выдал за Иуду.
ШАХТЁРЫ
Мой дед по отцу был шахтёр, отец начинал на шахте, мать всю жизнь проработала на одной шахте. Я вырос среди терриконов, периодических шахтёрских тревог и смертей, никогда не умолкающего голоса железной дороги.
Даже сменивший первым в своих родах за известные мне их 300 лет место жительства, я не могу изменить им.
ПОДАЯНИЕ
Когда СССР рухнул, в московском метро резко стало много нищих. Именно тогда, в начале 1990-х, по вагонам прошла волна коллективов, которые почему-то считали молдавскими: «сами мы не местные, помоЖИте, чем можете».
В одном из переходов я увидел чистую бабушку с образцово чистым внуком: остался без родителей. Я подал много денег, хотя сам не был достаточен. И сказал ей: «потрать на него».
Я рассказал об этом моему ныне покойному старшему брату: он – так, как он это умеет, коротко с презрением спросил меня: «так и сказал ей?»… и я понял весь свой позор.
Позже в переходе я встретил просящего подаяние старика: он был полной копией моего тогда уже лет десять как умершего отца. И полной копией в росте, стати и стиле – только полностью седой стала борода. Он также строго держал перед собой шапку, в которой в столь же абсолютном порядке были сложены купюры. Это был мой отец.
Я подал и убежал. Когда я рассказал об этом брату, он спросил меня: «ты не заговорил с ним?» Нет, я не заговорил…
ИОАНН И ЕГО ДЕТИ
Первый раз в церкви в трезвом возрасте я был с бабушкой Нюшей, Анной Ивановной. Уже тогда я обратил внимание, что среди тех, кто был записан на её бумажках в двух экземплярах (один для дома) «за упокой» был Иоанн «воин» и Иоанн – просто. Потом лишь я узнал – не от бабушки, а от её дочерей, в том числе моей матери, что Иоанн-просто – это её, Анны Ивановны, урождённой Слесаревой, отец, мой прадед. А Иоанн-воин – её старший брат, погибший на войне (погиб и второй брат, и сын его).
В конце 1920-х за невыплату повышенного налога мой прадед Иван Павлович Слесарев был раскулачен и вскоре отправлен на Беломорканал, откуда ещё до окончания стройки по болезни был переведён в тюрьму в подмосковные Белые Столбы, где и умер в 1934 году, а затем привезён домой, зимой, в холод, и похоронен. Если это так и он умер не дома, то это – большая редкость, чтобы умершего в заключении привезли домой. Прадед Иван, когда был ещё дома, при хозяйстве, ни с кем не делил свою религиозность. И бабушку мою, и мать мою с сёстрами учили молиться по-простому, даже без Библии. Иоанн же удалялся на дворе в хлев, где в одиночестве пел псалмы. Когда моего прадеда взяли, мать моей бабушки срочно выдала её, свою семнадцати-восемнадцатилетнюю младшую дочь, замуж за первого попавшегося гармониста, но бригадира. Когда бригадир вслед за многовековым отходничеством с наших мест устроился в Москву управдомом (до 1932 года, пока его из-за паспортизации из Москвы не выкинули), бабушка осталась с первой дочкой одна и пошла приживать к братьям. Невестки – жёны братьев – не были добры. Единственное, что об этом рассказала мне бабушка, так это то, что, в то время как своим детям тряпочную культю с хлебным мякишем (вроде соски) они смачивали в молоке (видимо из груди дети высасывали всё подчистую), ей молока не давали. И она совала своей дочери в рот культю пустую – с хлебом, но без молока.
«Выйду я за околицу, – говорила мне бабушка, – и плачу: мама-мама, за что же ты меня оставила?!»
Оба брата моей бабушки погибли на войне. Один ушёл на войну со своим старшим сыном. Сын погиб. Следов их я не нашёл.
ИДЕАЛ-АТЕИЗМ
Мой отец, стихийный атеист и убеждённый идеалист, с конца 1970-х повторял: «надо смотреть на обыденную жизнь “со звезды” – иначе в ней нет и не видно смысла». Кажется, он имел в виду не только моральный закон, но и большую историю, которая тогда опять началась.
МОЛОКО
Этак в детстве принесёшь домой бидон разливного молока производства местного молокозавода, ан молоко горчит. «Коровка вчера что-то полыни наелась», – безошибочно говорит моя мать, поминая свою любимую домашнюю корову Зорьку, тихую и умную, всегда самостоятельно приходившую домой из стада.
ОТЕЦ
Мой отец, русский художник-самородок, почти проснувшийся готовым художником в юности от первого же пленэрного знакомства с Павлом Радимовым, учеником Фешина, Поленова, Репина, он был и страстным книжником и рассказчиком. Но мой отец не любил Достоевского. Тем бесценней то, что он подарил нам с братом счастье вырасти с наилучшим, академическим собранием Достоевского. Вспоминаю его первый том и себя пятнадцатилетнего – и с предвкушением жду того возможного конца, что Бог даст мне встретить с перечитываемым Достоевским.
…И с раннего моего детства отец подарил мне усыпанных постраничными чтениями и часовыми рассказами из мемуаров – пошаговых и постраничных, потом – покартинных – Левитана, Серова, Врубеля, Рембрандта, Рубенса, Тициана, Веласкеса, Иванова, Коровина, Малявина, Архипова. и десятки малых, но великих.
В той точке земли, где вся мыслимая цивилизация была – шахтёрская советская власть и уже затухающее дыхание убиенного крестьянства. Я никогда не сравнюсь с отцом в том, что он сделал для меня.
ЖЕНА
Всякая твоя жена – твоё подсознание, твоё «второе я», твоё зеркало. Можешь рассмотреть и познакомиться.
РОДИТЕЛЬСТВО
Молодой родитель растёт вместе с детьми, всё открывая впервые и заново.
Взрослый родитель не может не видеть, как с младенчества строится и предопределяется внутренняя история душ его детей.
И тщится максимально спасти их от будущей боли, которую уже несёт в себе сам.
ВОПРОС О ЦЕНЕ НЕ ПРАЗДНЫЙ
Моё личное научное творчество оплачено самоотверженным жизненным подвигом моих родителей и моего старшего брата, не говоря уж о подвиге войны и выживания моих предков в целом. Не говоря уж о судьбе моего ангела. Это кладёт тень и свет на очень многое:
Взгляни на ниву: пашни много,
А дня немного впереди.
Вставай же, раб ленивый Бога,
Господь велит: иди, иди!
Ты куплен дорогой ценою,
Крестом и кровью куплен ты…
ПОДЕЛКИ НА ПОЛКАХ
Пока я был юн, отец мой аккуратно – как легендарно аккуратно делал он всё – собирал мои рисунки в отдельную папочку. Я стыдился их, становясь в душе всё более выдающимся рисовальщиком. Мой отец умер и я не успел.
Пока взрослел, я с растущим удивлением наблюдал, как с растущим упорством мать моя собирает мои детские поделки, храня их на видном месте, гораздо более видном, чем мои издания и сочинения.
Пока я искал себя, мой старший брат, внимательно присматриваясь – как всё, что он делал в жизни – собирал мои первые издания, кривые, раздавленные пафосом.
Росло число моих детей, рисуя, чертя и клея. Но в шкафу у моей матери мои поделки стояли твёрдо, как памятники.
Мой брат умер и, разбирая его багаж, где в финале последнего дня на прикроватном столе были «Сахарна» Розанова, «Страх и трепет» Кьеркегора и «Coda» Led Zeppelin, я вспомнил, сколь мало было нам нужно, чтобы сразу выбрать своим любимейшим чтением «Петербург» Андрея Белого, «Пятую язву» Ремизова и максимы Шкловского: они держат в себе пространства.
Дети пошли в рост, оставляя на полках свои поделки, находя на верхней Василия Розанова. Моя мать умерла.
Я выставил поделки и рисунки впереди книг.
ДЕТСКАЯ ЭТНОГРАФИЯ
Прошло 50 лет и моя дочка принесла из детского сада заклинание точно в том же виде, как знал его я.
Мирись, мирись, мирись
И больше не дерись.
А если будешь драться,
Я буду кусаться.
А кусаться не при чём,
Буду биться кирпичом.
А кирпич ломается —
Дружба начинается.
ИЗ ДЕТСТВА
Простыня, высушенная на морозе, раскололась надвое.
Ветхая простыня, выжимаемая двумя (моей матерью и мной ей в помощь), разорвалась пополам.
ГЛОБАЛИЗМ
Как-то после окончания школы я встретил нашу школьную техничку на улице: она шла, останавливаясь, чтобы кому-то в небе помахать рукой. Когда я поравнялся с ней, она узнала меня и сказала, показывая в небо: «Солнце – наша планета!»
ДЕТСКИЙ ПАТРИОТИЗМ
Это когда в самый страшный момент боя и смерти неожиданно приходят долгожданные и победные НАШИ и спасают всех, а враг бежит. Тогда младенец ясно понимает, что его мужество не бессмысленно и Родина всегда слышит и Родина всегда знает.
Взрослый лишь потом узнаёт, что младенец служит своей мистической родине и в общем только вне своей жизни будет мистически вознаграждён. Да впрочем и не нуждается в награде.
УВЫ, НО ЭТО ТАК
Один ребёнок – весь мир (или отрицание его). Двое детей и более – обязанность понимать разные индивидуальности и их судьбы (или отрицать все). И только трое детей возвращают их, самодостаточных и почти изолированных, в семью.
УХОДЯ
(Как стало скоро ясно) уходя, Соня стала меньше читать, больше слушать. Особенно музыкальное радио, чтение вслух и аудиокниги. За телевизором наблюдала с растущим скепсисом и даже простую телевизионную серость встречала с презрением. Последняя оконченная книга – «Капитанская дочка». Последняя проштудированная русская история – Иван Грозный. Последняя не оконченная книга – «Всадник без головы». И я помню – какие последние устные слова: «Это – сон?»
НАРАЯМА
Японский фильм «Легенда о Нараяме», где мать-старуху традиционно относят умирать в горы, чтобы не кормить, полностью рифмуется с русской северной, поморской байкой о том, как сын повёз отца в лес на вымор.
И вот моему Андрюше уже 3 года: «Когда ты будешь маленьким, я тоже посажу тебя на колени».
РЕДКОЕ ЗНАНИЕ
Когда от тела отлетела душа, самое последнее тёплое место в нём – верх живота, прямо под грудью, в солнечном сплетении. Бог дал мне это знание лично. А душа во тьме – маленькая мерцающая и движущаяся белая точка.
СЛЫШИТ
Во сне душа моей Сонечки вернулась в её больное тело в постели и жалуется мне:
– Я – трагедия.
– Нет! – немедленно отвечаю я изо всех моих душевных сил, – Ты – счастье!
Она молча смотрит и слышит меня.
СМЫСЛ
С детства, следя за чрезмерно длинной линией жизни на ладони, я всё недоумевал: что за два перелома посреди неё? И вот первым стала инвалидность. А вторым стала утрата. Инвалидность не прибавила никакого смысла. Бессмысленная утрата придала смысл всему.
СОветская власть / СССР
СССР
Фальшь, несвобода, бытовая нищета дефицита, где бытовая власть – в руках мурла возле распределения благ. «А Русь всё так же будет жить, / Гулять и плакать под забором…», – часто с сердцем цитировал мой отец этнографически близкого нам Есенина. И о правящем мурле: «Не хочу лежать рядом с ними.», – говорил он. Лежит рядом. Давно уж на кладбище в Карачево.
БОЛЬШОЙ ТЕРРОР И ГОЛОД
Были гораздо меньше ощутимы большинством народа 1930-х, чей почти единственный социальный опыт состоял из крестьянской нищеты, революции и войн, – меньше, чем об этом написали те, кто руководил революцией и террором, обслуживали их, а затем были ими же съедены.
Социальное рабство не сочувствует лагерным бездельникам-придуркам, давшим главные мемуары о рабстве.
ИЗЖИВАНИЕ КОММУНИЗМА
Бывши октябрёнком с 1971 года, хорошо помню, что тогда традиционные, крупные и железные октябрятские значки-звёздочки начали вытесняться их «модными» аналогами – маньеристскими пластмассовыми, прозрачными, тонкими, где идеология была уже превращена в чисто эстетический жест (кажется, железная стоила 5 копеек, а пластиковая – 10–15 копеек). Так маньеризм изживает канон и делает его декоративным. А потом выбрасывает его вон. А поколения спустя – делает его винтажным материалом.
КОРРОЗИЯ
В 1988–1990 гг. у некоторых русских коммунистов был краткий момент «национал-большевизма наоборот» – как обратный путь от советской лояльности к государственному национализму. Он был пройден очень быстро, ибо государственный национализм был властью выброшен вон.
Первый же национал-большевизм 1920-х (до его управления из ГПУ) был жертвой. Приоритетом государства и личным самопожертвованием. Но эта жертва исходила из презумпции того, что власть действует адекватно национальным интересам. То есть была жертвой не государству, а власти, которая не гарантировала и не собиралась гарантировать жертвователю оправданности жертвы и следования государственным интересам.
ТОЧНЫЙ ПРОГНОЗ О КОММУНИЗМЕ
Весьма точное прозрение экс-посла России во Франции Василия Маклакова в письме экс-послу России в США Борису Бахметеву от 2 января 1923 года (в эпохальном издании их переписки, подготовленном Олегом Будницким):
В России есть достаточно богатств, чтобы, уступая их на эксплуатацию иностранцам под условием отчисления в пользу правительства известного количества продуктов в натуре, можно было бы удовлетворить всем потребностям и прихотям правящего меньшинства. Вот та схема, которую коммунисты-циники излагают без всяких обиняков, чёрным по белому. Достаточно этого, чтобы видеть, где именно может треснуть коммунистическая партия… Сохранить господство коммунистической аристократии можно только этой ценой; страна должна вымереть и отступить назад в своей культуре.
Вымирать в буквальном смысле страна стала после коммунизма.
СССР ПОГУБИЛА ЕГО ПРОПАГАНДА
Многолетняя тотальная ТВ и радиодемонстрация старческой слабости власти, супротив которой даже способные вымолвить «мама мыла раму» аферисты были хороши. Первое время.
Вот именно из этих пропагандистов времени старческой слабости и аферизма и вышли главные деятели перестройки и постсоветского либерализма.
СОВЕТСКИЙ СОЦИАЛИЗМ И ПОСЛЕ НЕГО
Во внешне монотонной русской жизни семидесятых годов человеческая душа была асоциальна и питалась почти исключительно любовью и алкоголем. Даже предельно социализованная западная рок-музыка была средством личной, сугубо индивидуалистической свободы. И было странно видеть, как беспомощны и неестественны становились любимые, несущие каждый свой единственный, редкий выдох и запах, когда нечаянно возникал глупый вопрос об общественном кредо. Когда ожесточённо алкающие любви и свободы люди должны были досказывать свои художественные предпочтения до «миросозерцания». Во внешней жизни своей они послушно-беспомощно плыли за стадом, за гуманизированным и не очень людоедским социализмом. Быть левым, но не террористом, быть розовым – значило быть человеком. Впрочем, человеком частным, коего угораздило вляпаться в общественность. И будущие спокойные и циничные историки непременно заметят и простят ту комичную гонку советских интеллектуалов по идейному спектру слева, направо, правее, правее, что случилась в 1987–1993 годы. Инерция коллективности заставляла их соблюдать последовательность даже у шведского стола миросозерцаний.
Счастлив тот, кто писать начал в 1991-м, сборник его художественно-публицистических произведений, в отличие от книжек прорабов перестройки и зачинателей «религиозно-философского ренессанса», не уподобится гамме от красного к белому.
24 марта 1994
МЕРА СВОБОДЫ ПРИ КОММУНИЗМЕ
Владимир Александрович Козлов и Ольга Валериановна Эдельман, опираясь на документы надзорного производства Генпрокуратуры СССР, убедительно показали, что практически весь антивластный протест в СССР был в рамках «возрождения принципов социализма и советской власти» и следования сталинской конституции. В моём родном маленьком городе, в середине 1950-х ставшем ареной крупных беспорядков, о чём я знал по рассказам с детства, а потом прочёл у Козлова по хрущёвским бумагам, в моей юности диссидент тоже был. Один мужик по фамилии на букву П. Он мощно, громко и непрерывно ругал власть, писал бранные жалобы объёмом больше, чем «ПСС Ленина в кабинете секретаря горкома партии». И ничего ему за это не было, ибо он имел некую невинную психическую справку и считался инвалидом. Он, крупный и грузный, действительно порой застывал посреди тротуара, пристально вглядываясь в асфальт.
Жил он выращиванием кроликов. Неподконтрольная советской власти система сбыта их меха и тел делала его вполне независимым человеком.
СОВЕТСКОЕ ОФИЦИАЛЬНОЕ ИСКУССТВО
Входя в зеркала и мрамор шахтёрского Дома культуры, поднимаясь по широким лестницам, невольно запрокидываешь голову: там, в потолках, ренессансные краски и формы пролетарских росписей, в небесах изобилие, детство, свет и антифункциональная роскошь. Свет, чёрт побери, и никакого социализма. Кто помнит воздух шестидесятых, вспомнит и резкое пред этой безмятежностью художественное помрачение жизни, почему-то обнажившуюся в хрущобах бедность, почернение пленэрных работ и растущее абстрагирование колористических (под Машкова, а не под Крымова) поисков от всякой предметности. Упорное самопреодоление реалистического канона, стимулируемое не блекнущими и обсыпающимися картонками авангардистов, а самим бессмысленным светом потолков шахтёрских ДК.
23 октября 1993
РАДИКАЛЬНЫЙ РАЗРЫВ
Чем дальше в XXI-й век, тем труднее знающему историческому сознанию будет отделять с бытовой, потребительской, масскультовой точки зрения (вне пропаганды) 1900-1910-е годы России от 1920-1950-х годов СССР – в народном большинстве и в столичном масскульте – это мало различимый социальный континуум. ТЕМ ОСТРЕЕ будут мифологические усилия радикализировать и риторически углубить политический и пропагандистский разрыв между Россией дореволюционной и советской до самого адова дна. (Придя на работу в строительное управление в 1980 году, я в Красном уголке его обнаружил натуральный огромный стол с зелёным настольным сукном вполне в духе XIX-го века, а в его огромном и легко движущемся нижнем ящике – нетронутую, будто вчерашнюю, инструкцию по сборке финского дощатого домика 1948 года издания.)
ПРИЗНАНИЕ ОБ ОТРИЦАНИИ
Живя в СССР, я НИКОГДА не признавал его инобытием России и продолжением Российской империи и хотел России, только России.
АНТИСОВЕТЧИКИ И ЗАПАДНИКИ
В позднем СССР антисоветчиками и западниками были, как правило, дети номенклатуры и романтики.
Теперь же антисоветчиками выступают, как правило, романтики или дураки.
Надо быть романтиком или дураком, чтобы считать Запад образцом жизни, и просто дураком – чтобы видеть достойное место для России на Западе.
3 ОКТЯБРЯ 1993 ГОДА
Зашла речь об идеологиях поддержки Ельцина, на чьей стороне я тогда был. Надо прямо сказать: для меня это был книжно-исторический мимесис: за Корнилова против большевиков.
СССР
Люблю 9 мая и 12 апреля, созданные СССР. Но СССР убил себя. Он самоубийца. Он недостоин любви.
ЕСЛИ БЫ НЕ БОЛЬШЕВИКИ
– увы, русский «всечеловек» Достоевского остался бы пустым звуком провинциальной тщеты.
ИДЕОКРАТИЯ
Старшее поколение коммунистических вождей, генетически связанных с русской революционной интеллигенцией, меньшевистской по происхождению доктриной тоталитаризма и интеллигентской же евразийской идеократией, – даже в худших своих примерах оставалось идеократическим, особо чутким к идейно-литературной стороне и идейно-пропагандистской практике мировой борьбы (столь трудно понимаемой в России сегодня).
Поэтому их чуткость к идейной борьбе и поставила на советскую службу Пастернака, Мандельштама, Эренбурга, Якобсона, Шульгина – и она же казнила тех из них, кто оказался негодным, поступив во внутреннюю номенклатуру такой борьбы.
Чтобы побеждать в такой мировой борьбе, надо было ОСТАТЬСЯ пастернаками и эренбургами, надо было идти рядом с Шульгиным и Маклаковым, но советская власть стала изображать из себя смесь Окуджавы и Евтушенко, заигрывать с Пикассо и Сартром. И проиграла.
МЕРИТОКРАТИЯ И СОЦИАЛ-ДАРВИНИЗМ: ОТ СССР К РОССИИ
Шестидесятническое утверждение морального, научного и культурного лидерства наличной номенклатуры и её обслуги в коммунизме, поиск «своего права на власть» стал утверждением своей МОНОПОЛИИ на власть над народом, а не борьбой за его освобождение.
Либертарианская капиталистическая диктатура коммуниста Гайдара – и есть право на власть для тех, кто сидя у власти просто меняет ей санкции для себя: то моральные идеалы, то высшее знание, то «эффективность».
К счастью, бОльшая часть их оказалась ни на что позитивное не способными в деле.
К несчастью, они оказались таковыми во главе нашего народа и нашей страны.
ТЕПЕРЬ они перешли от научного коммунизма и далее научного либерализма – к научному православию и научному монархизму. Любой каприз для монополии на власть над тобой, любимый народ!!
ЦАРИЗМ, КОММУНИЗМ И СТАЛИН: КРЕСТЬЯНСКАЯ ПРАВДА ПРОТИВ ИНТЕЛЛИГЕНТСКОГО КОНСЕРВАТИЗМА
Воспитавшие меня мои родители, моя бабушка и мой брат (крестьяне, шахтёры, их дети) относились к царизму, коммунизму и сталинизму почти равно отрицательно. Сами они были скорее стихийными социалистами.
Но в понимании своего места в истории все они ясно определяли судьбу нашего народа как эсхатологически неизбежную ГЕКАТОМБУ, которой наш народ так и не выработал альтернативы. И прошёл СКВОЗЬ неё, чтобы выжить.
И теперь в своих исследованиях контекста Сталина, которые лжецы-агитаторы клеймят «сталинистскими», я в итоге следую общему пафосу моих воспитателей, концентрируясь на контексте: сталинизм – неизбежное зло, коренящееся в модерне, капитализме и царизме.
И прав Олег Рудольфович Айрапетов: наши прямые крестьянские предки, наши бабушки – ПОСЛЕДНИЕ крестьяне старой России, для которых прежде всего были важны: своя земля, свой круг солидарности, равенство и справедливость – вот их социализм, равно противостоявший феодализму, капитализму и коммунизму. Их больше нет. Но мы это знаем из первых уст и рук и помним очень хорошо.
СССР
Глядя сейчас на хрестоматийно известный в СССР рисунок Гуттузо «Девушка, поющая «Интернационал», я вспомнил своё детское удивление от него тогда. Удивление было от живого пафоса вокруг Интернационала, которого вокруг себя в советской жизни 70-х я не видел никогда: публичного, политического требования социальной справедливости, равенства, народной свободы.
Советская власть, законно требуя, как всякое государство, лоялизма, сама кастрировала внутри страны свою социальную риторику и тем сама погубила себя.
Классическое исследование В. А. Козлова и О. В. Эдельман показывает, что абсолютное большинство «антисоветских» выступлений в СССР было именно в защиту советской риторики, за советскую власть против переродившихся коммунистов.
ПОЛИТИЧЕСКИЙ КЛАСС СССР
30 лет спустя после развала СССР во главе с КПСС наблюдаю с растущим вниманием за способностью представителей того политического класса мыслить и критически анализировать события и себя в них.
Они живы, внятны и почти ничего не скрывают. И вот вывод: абсолютное большинство из них интеллектуально совершенно не годны даже сейчас. Страшно думать, что они являли собой тогда, у тонущего руля.
УРОКИ БОЛЬШЕВИКОВ И КОММУНИСТОВ: как воссоздать государственное единство после 1917-го и как уничтожить его к 1991-му.
МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ
Не люблю мировую коммунистическую революцию. Не ищу ей оправданий. Но не могу не видеть, что она – лишь отражение мирового господства Британской империи и глобального либерализма, и прочего глобализма.
ОТВРАЩЕНИЕ
Я хорошо помню широко рассеянный стыд и отвращение от поздней геронтократической советской власти, из ряда коей Горбачёв выпал лишь в первые два года своей власти.
И теперь хорошо знаю об отвращении моих героев от царской России.
При этом ясно, что и Российская империя, и СССР имели свои несомненные подвиги и, собственно, дали жизнь нашему народу.
Надо иметь мужество знать, чтобы быть достойным русским человеком.
Справедливость: Василий Перов
Даже простейший русский художник-передвижник свидетельствует: социальная революция – требование элементарной социальной справедливости. Современный букварь приклеит к этому художнику целый набор отработанных штампов: народник, реалист, передвижник. Голова добавит к наклейкам главное – социальный критик. А искусствовед будет презрительно морщиться от примитива живописи и сюжетов, ища в кадриках вкусные детальки, лишь бы не говорить о главном – о том, что его, жертву пластических операций и гламура, и случайного посетителя Третьяковской галереи, жертву многодесятилетнего тяжёлого физического труда и запоя, до сих пор объединяет одно – абсолютное знание главных картин этого человека. И это ни придумать, ни опровергнуть нельзя.
2 января 1834 года (по старому стилю – 21 декабря 1833) родился Василий Григорьевич Перов (умер в 1882-м) – русский художник, которого обычная человеческая молва легко назовёт великим. Вот уже почти 150 лет простейшее знание о художестве, которое просыпается в русском человеке, первые же шаги делает рядом с картинками, тянется к картинкам Василия Перова. И потом всю свою жизнь все эти полные шесть поколений сквозь катастрофы и революции наш человек переходит от календарей к открыткам, плакатикам и обложечкам, ведомый до банальности известными и порой примитивными картинами Василия Перова. Перов занимает для них почти весь социальный горизонт изобразительного искусства, как Репин и Суриков – историческую живопись, Левитан и Куинджи – пейзажную, Васнецовы и Билибин – почти всю национальную сказку.
Когда вдруг и отныне оказывается срочно нужным для каждой новой государственности и революции научить человека не только инженерной азбуке, но и азбуке знаний о человеке, обществе и справедливости, на помощь элементарному зрительному просвещению приходит Василий Перов. Особенность нашего до сих пор не уничтоженного либеральными экспериментаторами и вивисекторами народного просвещения, которому враг приклеивает то избыточный лоялизм, то чрезмерный советизм и «тоталитаризм», состоит, однако же, в том, что в его основе лежит последовательная, тотальная социальная критика, где образами отвергаемого зла служат не только азбучные грехи, но прежде всего – оскорбление бедности, злоупотребление слабостью беззащитных, наглое презрение к окружающей нищете, самодовольное бытовое палачество мизерных начальников…
Детальную галерею этого отвергаемого зла (как А. Н. Островский – полный репертуар национального драматического театра) дал русскому народу именно Василий Перов.
Именно Василий Перов сопроводил эту галерею предметного и очеловеченного руками и ногами зла – индивидуальными образами его жертв: маленьких, стареньких, убиваемых и унижаемых, в защиту которых от зла у каждого живого зрителя в душе поднимается совесть верующего человека, а как максимум – воля социального революционера. С таким просвещением не могла и, главное, не хотела бороться в России ни одна власть, ибо против такой справедливости может быть только стадо самопожирающих зверей.
Сталин
СЛУЧАЙНОСТЬ НЕ-РУСОФОБИИ
Вслед за русофобом (в силу «борьбы с царизмом») Марксом, русофобом (в силу своей первобытной мизантропии) Лениным, русофобом (от мании величия) Троцким, одновременно с русофобом (от быдлячести) Демьяном Бедным, так и квакал бы свою шестёрочную русофобию Бухарин, если бы однажды его – и соответственно всех – громко и примерно не одёрнул Сталин.
Зачем это стало нужно Сталину во главе «социализма в одной стране» – в целом ясно. Но кто – кроме Сталина – рискнул бы пойти поперёк этой мощной традиции?
Да и Сталин пошёл лишь на время.
МОИ РОДИТЕЛИ
Отец мой смертной ненавистью ненавидел Сталина. «Всё испортил», – говорил он о Сталине. Зная это, моя мать иной раз едко подтрунивала над ним: «а ты ведь плакал после ХХ съезда, когда Хрущёв разоблачил Сталина…» – отец мой с гневом отвергал свои слёзы.
Мать моя имела моральное право напоминать: в марте 1953-го она двинулась из тульского Сталиногорска хоронить Сталина и попала в страшную давку на Трубной площади в Москве. Вспоминала это о себе со смехом – как о глупости. Хрущёва они оба просто презирали.
СОЦИАЛЬНОЕ
Давно уже я решил сравнить практику питания и жилья сталинских заключённых, военнопленных и «свободных».
Итог ясен давно – они в массе почти равны.
ИМЕННО ЭТО, прежде всего, порождает во мне классовую ненависть к номенклатурному «либерализму» в его дедах и внуках.
ДИЛЕММА
Против Гитлера или против Сталина? Ответ русского эмигрантского социал-демократического (меньшевистского) «Социалистического Вестника» 23 июня 1941 года: сначала против Гитлера.
НИЧТОЖЕСТВО КАДРОВ СТАЛИНА
1. Допустим, Берия и Маленков не торопились спасать Сталина, чтобы он их не убил, – но ясно, что они не убили Сталина.
2. Допустим, что Сталин спокойно реализовал план XIX съезда и заменил ближний круг своими условными новичками.
3. Кто эти новички? Сталинцы нового поколения? Мы их знаем: Суслов, Устинов, Брежнев, Андропов, Громыко.
4. И их воспитанник – Горбачёв.
СТАЛИН и ПРОПАГАНДА
Стремление Сталина любой ценой оттянуть время войны с Германией хотя бы до 1942 года, много говорит о его уме, знании возможностей СССР и свободе от собственной пропаганды.
Свобода от собственной пропаганды – большая редкость.
ТЕЛЕФОНИСТ РЕДЬКИН
Военный телефонист Пётр Редькин был поставлен ночью дежурить на канале правительственной связи между их участком и соседним. Его задачей было простым подключением наушника контролировать: есть связь или нет, если нет – поднимать тревогу среди начальства. Конечно, было сказано: «по этой связи может позвонить товарищ Сталин». Редькин обмер и решил не подвести товарища Сталина.
До армии в клубе он видел кинофильм про Октябрьскую революцию, где революционеры бесперебойно кричали в телефон и из телефона: «Смольный! Смольный» и в ответ «Смольный слушает». «Нет связи!» – иной раз трагически звучали слова, и сердце падало у всего зрительного зала. Ведь это значило, что весь массовый героизм революционной борьбы зря, и партия никогда не узнает и не поможет решительным ударом… Редькин решил не доверять телефонным гудкам и проверять связь личным звонком на соседнюю станцию. Каждый час в эту ночь он будил соседних военных телефонистов звонком и отчаянным криком: «Проверка связи!». Телефонисты истратили на него весь свой запас матерных слов, но уснуть так и не смогли. На утро начальству пошёл доклад «уберите этого сумасшедшего». После утреннего построения Редькина подозвал к себе ротный старшина и сказал ему, что он больше не пойдёт в ночной наряд на канал правительственной связи, потому он что он свиное рыло и козёл. Молодой лейтенант из среды советской интеллигенции, страдая от скуки, зацепился ухом за этот отеческий разговор и лениво полюбопытствовал: «Петя, а штотам было-та?». Редькин, не выходя из ноосферы Смольного, всё рассказал, как есть, а именно, что товарищ Сталин будет звонить, а наушники могут обмануть. И поэтому в наряде на правительственной связи спать нельзя.
Лейтенант тут же написал донос. Старшину отправили командовать постирочным взводом, а Редькина оставили на ночном дежурстве, но уже еженощно. Гром неспящего Смольного гремел на телефонных станциях год за годом.
Сталин не позвонил. Но с годами, уже после службы, Петру Редькину, который так и не удостоился даже устной благодарности командира отделения без занесения в личное дело, стало казаться, что иногда товарищ Сталин всё-таки поднимал свою далёкую телефонную трубку и молча слушал, как надёжно, раз в час, на линии звучит истерический проверочный вскрик телефониста.
Да ведь так оно и было на самом деле.
СТАЛИН
Сталин – зло, равное злу капитализма, колониализма, империализма.
Он не создал НИ ЕДИНОГО инструмента государственного террора, принуждения и мобилизации, который не создал бы капитализм. Только трусливые лжецы, осуждая Сталина, отказываются это признать и осудить капитализм, колониализм и империализм с такой же решительностью. Что расистски пряталось капитализмом от метрополий и реализовывалось им в колониях, Китае и Индии, Сталин реализовал в отношении своей страны. Кроме геноцида.
Старая Россия
КРАТКИЙ КУРС РУССКОЙ ИСТОРИИ: ЗАПАД
Сначала Орда уничтожила Русь. Затем остатки Руси поглотила Литва. Затем Литву поглотила Польша. Затем Польша и Швеция подчинили себе Московию. Затем Швеция победила Польшу. Затем Россия отняла у Швеции Прибалтику. Затем Россия отняла у Швеции Финляндию. Затем Россия уничтожила этническую монополию шведов в Финляндии в пользу финнов. Затем нейтральная Швеция поступила на службу к Гитлеру, а Польша не смогла. Затем Швеция и Польша создали «Восточное партнёрство» для поглощения Белоруссии и Украины, но кончились деньги.
ЗАКЛИНАНИЯ
1. будь сильным прежде всего и в конце концов;
2. привлекай на службу и награждай верных;
3. не лезь в веру и душу тем, кто не трогает твоих основ;
4. двигайся быстро;
5. не покупай лояльность деньгами, плати только тем, кто уже сделал свой выбор и гарантировал его своей жизнью;
6. построй имперскую школу сверху донизу рядом с национальными;
7. развивай имперские коммуникации раньше локальных;
8. не имей заморских колоний.
РУССКИЙ ИМПЕРИАЛИЗМ И РУССКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ
Русский империализм и русский национализм – все разговоры о них останутся интеллигентским пустословием до тех пор, пока политическое сознание России не сделает для себя самые принципиальные выводы из двух фактов:
1. создания Николаем I и Александром II экономического гиганта Польши за счёт всего имперского рынка;
2. создания Сталиным экономического и демографического гиганта Советской Украины, на фоне которого хрущёвская сдача Крыма – сущая мелочь.
РУССКИЙ (ПОЛИТИЧЕСКИЙ) НАЦИОНАЛИЗМ
Его последние дозы я вычихал в начале 2000-х, после ряда лет работы в регионах России и в начале работы в ближнем зарубежье.
Но не сразу понял, что альтернативой ему не глобализм-интернационализм, а империя.
КУЛЬТУРА РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ
Культура старой России была несомненно великой, но велика была в том числе мощной самокритикой и самосознанием, если и падкой до всечеловечности, то прежде всего в осознании своей вселенскости и предельной ответственности, а не от провинциальной фанаберии, как сейчас. Её клоуны-наследники ныне – спесивые царебожнические стилизаторы и жертвы жабьей гордыни. Но не наследники они, а подражатели. Чаадаев-та
ки выше Солоневича.
ЧТО ПОЛЕЗНО ЗНАТЬ ЗАРАНЕЕ
Если бы двум миллионам сливок и молока нации сказали в 1905 или в 1917 году, что через 15 лет или 3 года их навсегда лишат родины, а их дети и внуки на 99 % перестанут быть русскими, они уже в 1905 году покончили бы с Николаем II, а в 1917-м с Керенским и т. п.
ЧТО ТАМ БЫЛО
Мои родители и далее род в род – деревенские. Но в жизни моего поколения деревня – это уже убитый осколок.
К счастью, содержащиеся ныне в 99 % в отличном состоянии деревенские мемориалы погибших в Великой Отечественной войне – это по 50—200–300 мужчин на одну фамилию – с одной деревни. И война очевидно убила больше крестьян, чем загубили коммунисты. Россия ещё вчера была крестьянским океаном.
Вот что надо держать в уме, говоря о старой России и про «хруст французской булки», который потеряли ряженые разной степени мастерства.
ДВОРЯНСТВО
Сусальный миф о дворянстве конца Российской империи с его этикой, нравами и культурой победил. И победил потому, что зеркально противостоял массовой социально-культурной ненависти времени революции.
«Ба-а-арин!», – было самое страшное социальное ругательство моей бабушки-крестьянки в отношении того, в ком предполагались чрезмерная личная требовательность и индивидуализм.
На самом же деле – и эти деклассирование, маргинализация, разрушение сословных границ историкам хорошо известны – массовое дворянство конца империи задолго до этого конца превратилось в класс государственных служащих либо профессиональных прожигателей жизни.
Главные вожди Белого движения в большинстве своём – не потомственные дворяне, а военные или политические служители государства. Они не смогли защитить государство от белого классового эгоизма. И масса офицерства военного времени в 1915–1918 гг. – вовсе не дворяне: тем легче ей было пойти на службу к большевикам. Социальное же лицо этого дворянства ярко описал в 1907 году левый либерал А. С. Изгоев:
Необразованный, жадный холоп, низко льстивый перед сильным и богатым и вызывающе наглый перед бедным и слабым – таков тип пореформенного дворянина, заветным идеалом которого было войти винтом или колесом в бюрократическую машину.
Вот что «мы потеряли». И вот чему на деле молится кухонная клака декоративных белых и клоунадных монархистов.
Если опыт с введением конституционной монархии окончится полной неудачей, нас ждёт не возрождающая революция, а чёрная анархия… В этой анархии погибнет всё.
ДЕТСТВО
Я помню даже то время, когда колготок не было, а маленькие мальчики носили чулки на широком поясе на талии, называвшемся лифчиком. Я сам носил их так. И когда колготки появились, то считались они чисто женской одеждой. С лифчика свисали застёжки идентичные женским чулочным – с резиновой головкой. Очень практично. Живой XIX век. В нашей местности это было в 1967-м (без колготок) и в 1968-м (с их единичными экземплярами) годах. И сам был одним из колготочных мальчиков-пионеров.
СТАРАЯ РОССИЯ И СССР
Трудно, но важно представить себе, каким было человеческое лицо нашей страны ДО миллионных жертв Первой мировой войны и Гражданской войны. Ещё важнее понять её человеческое лицо ДО десятков миллионов жертв Великой Отечественной войны. Важно учесть и более 600 тысяч расстрелянных и миллион умерших в ГУЛАГе. Это, конечно, иное лицо, нежели изображают из себя белые и красные клоуны и пошляки.
ОКНО В ЕВРОПУ И НА ВОСТОК
Первые маршруты регулярной правительственной почтовой связи в России: 1665 – Москва – Рига (Ливония), 1668 – Москва – Вильна (Речь Посполита), 1693 – Москва – Архангельск, 1698 – Москва – Сибирь.
МАСШТАБ ЦЕН
В 1602 году на территории нынешних русских областей России один килограмм ржаного хлеба примерно стоил 1 копейку того времени, лошадь стоила 3–5 рублей, бык – 1 рубль, корова – 80 копеек, килограмм соли – 0,75 копейки, изба новая с обстановкой – 10 рублей, пивная бочка – 75 копеек, книга «Нового Завета» – 50 копеек, ведро вина – 8 копеек, шкура бобра – 1 рубль, шкура соболя – 1,5 рубля.
За месяц работы плотник получал 25 копеек, чернорабочий – 9, рыбак – 14, грамотей при работе – 40, сторож – 3, человек при торговле – 30 копеек.
МИЛЬ ПАРДОН, ДВОРЯНЕ
Но непрерывные массовые указания на то, что некто на момент 1917 года был «дворянином», отражает массовое непонимание давно свершившейся к 1917 году (уже к 1913-му!) гиперинфляции и крайней деградации сословного строя, его ничтожного качества и значения для политической и экономической реальности России, прежде всего в части дворянства, принадлежность к коему уже буквально не значила ничего ни в культурном, ни в политическом, ни в экономическом смысле, кроме учёта населения.
А сколько царских наград и чинов автоматически, за выслугу лет, на университетской и иной службе получали радикальные враги царизма! Ими полны массы их личных дел.
НАДО ПРИЗНАТЬСЯ
Борьба интеллигенции в 1905–1906 гг. за отмену смертной казни была борьбой за безнаказанность красного террора.
ЧИТАТЕЛЬ. ШТУДИЯ
В отличие от столетней давности работ Н. Рубакина о русском читателе и подобных им, опирающихся, как правило, на формулярные данные общественных библиотек, настоящая заметка не оперирует статистикой. Напротив, нам представляется возможность проследить за индивидуальным чтением анонима – по одной лишь книжке журнала «Дело» (1878, № 6): благо, он заявил о себе чернильными и карандашными заметками на страницах этого журнала. Старательно исправив опечатки в нумерации страниц и в правописании «фиты» и «ятей» и не задерживаясь на статье А. Михайлова о «производительных ассоциациях», читатель принялся за роман Омулевского (И.В. Фёдорова) «Шаг за шагом». Отмечая следы своего внимания к традиционно народническому тексту столь же многочисленными, сколь и неудобочитаемыми комментариями и штрихами, аноним подчеркнул между прочим:
– У нас на фабрике ничего без баб не делается, – пояснила она.
– Хороший обычай, – похвалил Светлов. – Не мешало бы и городам поучиться у вас, как жить.
От внимательного читательского взора не укрылось и место с очевидной (как ему показалось) логической лакуной. Подозревая руку цензуры, аноним твёрдо подписывает отмеченные абзацы: «пропуск». Роман заканчивается так:
Часу в пятом утра, начинавший уже засыпать, Светлов слышал ещё, как мимо окон их комнаты, незапертых ставнями, прошла кучка фабричных, с шиком напевая самую лихую фабричную песню (…)
От фабричных кулаков Возлетишь до облаков.
(…) Свободно и размашисто неслась по улице эта песня, и под её разудалые звуки Александру Васильевичу стал сниться какой-то волшебный сон.
Читатель не удержался от приписки: «Мысли хороши! Но скоро ли оне осуществлятся?»
Пристально было прочитано и окончание повести К. Долгово «Гордая воля». Здесь крестиком отмечены слова:
Он выстрадал свои впечатления, оттого-то от них веяло правдой, такой силой»; «я решилась быть свободной и равноправной и если не рождена такой, то хочу заслужить эту равноправность умственным развитием в уровень с людьми ума и дела»; и наконец, – «умственное развитие ведёт к нравственному освобождению.
Как всегда, в подобного рода литературе, концептуален финал повести:
Промелькнули годы борьбы, невзгод и светлого труда – восходит новая заря! Мы встретимся ещё с Лизой и её мужем на новом пути.
Поклонник «нового пути» далее с лёгким сердцем пропускает статейку по русской истории XVIII – начала XIX веков и «Последнее слово науки». Он принимается за «Современное обозрение» Н. Шелгунова, целиком посвящённое седьмому тому сочинений И.С. Тургенева: «Неустранимая утрата». Читатель отмечает для себя резюме тургеневских заслуг, – особенно «женские типы». И тут карандаш более не отрывается от журнальных страниц: то ведь огромная цитата – исповедь любящей девушки. Сплошь подчёркнут «тонкий анализ безвыходного настоящего»: под гипнозом любви девушка ещё не знает «как ничтожно и пусто, и ложно может быть слово, (…) как мало заслуживает оно веры». И рядом карандаш уверенно поддерживает шелгу-новский выговор Тургеневу за «Накануне»: «когда он попытался указывать выходы – жизнь от него отвернулась».
Писателю отводится место лишь в сороковых годах:
Как нельзя молиться двум богам, так нельзя переживать и двух жизней», «с момента освобождения крестьян Тургенев умер (…) Тургеневу следовало тогда же прекратить свою деятельность, и для прогрессивной жизни он её прекратил действительно.
«Смерть Диккенса», однако, читателя не привлекла: некролог, помещённый двадцатью страницами далее, не тронут. Впрочем, внимание не ослабевает, – и в рецензии на книгу «Продажные женщины (проституция)» нещадно отмечено:
Победа над нею (проституцией) будет принадлежать не полицейским мерам, не моральным назиданиям, а коренным улучшениям во всех отраслях общественной жизни.
И вновь – чистые листы «новых книг», «политической и общественной хроники», даже разбора «Женского вопроса» Н.Н. Страхова.
Закрыв последнюю страницу журнала, внимательная почитательница (ведь так!) тургеневских девушек, в гармонии с расшифрованными ею эвфемизмами (да и «Дело»-то значит – «революция»!), на форзаце вывела: «Книга достойная чтения особенно «Шаг за шагом» Омулевского соч.». Жизненный реванш ей, юной разночинке, виделся в знании, – но как оно, право, было ей скучно – в пору первых сердечных волнений. Непререкаемыми оставались лишь общие мечты и места эзопова языка: «коренные улучшения» на «новом пути», смутный радикализм, умудряющийся тем не менее безоговорочно вычленить «наших» и «не наших».
Если «народничество» девушки всё-таки переросло её юность, Манифест 17 октября 1905 года она отпраздновала уже старухой за пятьдесят, а до декретов 1917 года вряд ли дожила.
Январь 1991