6 февраля 1849. Представлялся сегодня государю благодарить за Станислава. Кажется, с 39-го или с 40-го года не был я во дворце. Государь говорил мне о моей пирушке в честь Жуковского и о желании, чтобы он скорее возвратился. Я нашел, что государь очень переменился в лице. Что-то как будто растянулось в чертах и поблекло.
Адам Смит, самый ревностный проповедник свободной торговли, умер главным управляющим таможен шотландских.
Титов передал мне слово, сказанное Карамзиным о политической экономии: «Эта наука – смесь истин, известных каждому, и предположений весьма гипотетических».
Франклин провел несколько из последних лет жизни своей во Франции. Перед отъездом, когда уговаривали его остаться в Париже, он отвечал друзьям своим: «Я очень приятно провел мой вечер, когда настает час ложиться спать, надобно каждому возвратиться домой. Мне очень тяжело уезжать, часто даже колеблюсь; но надеюсь, что исполню то, что прилично».
Можно каждому применить эти слова к жизни своей; перед тем, чтобы вкусить вечный покой, хорошо бы каждому возвратиться домой, то есть в себя, и отказаться от света и от всех житейских попечений и удовольствий. Так сделал Нелединский.
Москва, 5 октября 1860. Два раза был я у Ермолова. Ум и память еще очень свежи, но иногда говорит как-то с трудом, тяжело и невнятно. Разговор зашел об умении выбирать людей и о том, как редко это умение встречается в правителях…
При Павле, когда Ермолов служил в Петербурге по артиллерии, он неизвестно за что был сослан в Калугу. Через несколько времени объявлено ему высочайшее прощение. Он возвращается в Петербург. Спустя две недели сажают его в крепость в казематы – также не сказавши ему ни слова о причине и поводах к заключению его. Просидел он там два месяца – и сослан на жительство в Кострому, где нашел сосланного Платова.
Говорили о смерти Хомякова. «Очень жаль его, большая потеря, да нельзя не пожалеть и о семействе его», – тут кто-то сказал. «Нет, – продолжал Ермолов, – что же, он семейству оставил хорошее состояние, а нельзя не пожалеть о ***, который без него остался при собственных средствах своих, то есть дурак дураком».
После причащения Бажанов спросил императрицу Александру Федоровну, простила ли она всем, против которых имела она злопамятство. Она призадумалась и отвечала: «Нет». Духовник увещевал ее держаться христианского правила.
«Если так, – сказала она, – прощаю австрийскому императору все зло, которое он сделал покойному императору и нам».
Это повторение того, что было при кончине Николая Павловича. Когда сама императрица спросила его, не осталось ли на душе его озлобления против кого-нибудь, он отвечал: «Нет, прощаю и австрийскому императору, который так жестоко переворачивал нож в ране, им нанесенной мне, и готов молиться за него и за султана», – последнее слово проговорил он улыбаясь. (Рассказано мне Блудовым, который слышал это от императрицы Александры Федоровны.)
Книжка 12. (1838–1843)
10 июня 1843. Ревель. Прочитал «Князя Курбского» Бориса Федорова; читается, хотя и с трудом, по историческим подробностям, но романтическая и драматическая часть – ребячество; а славный сюжет, достойный Вальтера Скотта.
27 июня 1843. Приехал в Мануилово к Мещерским в 11 часов утра. В Мануилове крестьяне не говорят: дождь идет, дождь шел, а дождь летит, летел.
Гёте говорит: я каждый год перечитывал несколько пьес Мольера, также как я время от времени любуюсь гравюрами с картин итальянских мастеров. Ибо мы пигмеи, мы не в состоянии сохранить в уме нашем возвышенность подобных предметов; нужно нам по временам возвращаться к ним, чтобы возобновлять в себе впечатления такого рода.
Гёте же: Шекспир предлагает нам золотые яблоки в серебряных чашах. Изучением творений его нам удается перенять от него серебряные чаши, но нечем пополнить их нам как картофелем. Вот что беда.
Он говорит, что если Байрон имел бы случай излить жестокими выходками в парламенте все, что было в нем оппозиционного, то поэтический талант его был бы гораздо чище. Но он мало говорил в Парламенте и хранил на душе все, что имел враждебного против нации своей, потому и вынужден был облечь свое негодование поэтической формой. Я охотно назвал бы большую часть отрицательных действий Байрона: Verhaltene Parlamentsreden (парламентские речи, приведенные в действие).
Он же: Я сказал, что классическое есть здравие, а романтическое – болезнь. В таком смысле Нибелунген так же классический, как Гомер, ибо в обоих есть здоровье и сила. Большая часть новейших произведений не потому романтические, что они новейшие, но потому что они слабы, болезненны или больны, а творения древние не потому классические, что они древни, но потому что в них есть сила, свежесть и здоровье. Если мы по этим приметам различили бы классическое от романтического, то легко бы поняли друг друга.
Возвратился из Мануилова в Петербург 3 июля в полдень.
Книжка 13. (1849–1851)
Буюкдере. 28 июля (9 августа) 1849
«Очерк путешествий по Европейской Турции» Виктора Григоровича. Казань. Путешествовал в 1844 – 1845 гг.
Солунь (Фессалоника). Святая гора (Афонская гора). Монастырей Афонских 20, с принадлежащими к ним 10 скитами, 400 кельями и многими каливами; разделяются на киновии и идиоритмы. Одни подчинены в своем внутреннем управлении одному игумену, другие – многим распорядителям. Миханович, австрийский консул, ученый путешественник, был в Македонии и посетил некоторые монастыри Афона. Пешеходца Василия Григоровича Барского монаха путешествие к Святым местам, издание 1778.
Конок (место остановки), Метохи (мызы). Монастыри Зограф и Эсфигмене. Первый лежит на половине пути к Корее, монашескому городу, где находятся только кельи и бедные лавки. Скит пророка Илии, тут погребен отец Аникита, известный наш поэт Шихматов. Монастырь Руссика; монастырь Пандократор, скит пророка Илии принадлежит к нему. В монастыре монахи из Малороссии.
Корея за три столетия была первым монастырем под названием Великой Лавры. С XVI столетия лишилась монастыря и, состоя из монашеских келий, служит средоточием всего полуострова, куда стекаются монастырские выборные для совещаний и торговли, для сбыта товаров. Здесь любопытны: соборная церковь, кельи св. Саввы Сербского и архив протата (святогорское собрание, в котором присутствуют пять старшин, назиров, избираемых поочередно из 5 монастырей, и представители каждого монастыря).
На пути к монастырю Павлуса всходишь на вершину Афона. Он носит название Сербского, но ныне совершенно присвоен греками. В нем иконы со славянскими надписями, славянские поменники и множество рукописей сербской рецензии; житие св. Саввы, св. Антония (Печерского) и св. Афанасия Афонского. Скевофилакия (монастырская ризница).
Монастырь Хиландар с храмом Введения Божией Матери, знаменитый своим ктитором, Симеоном Неманьем, и участием в событиях Сербии. Он имел свой собственный типик, данный ему св. Саввой, был общежительный и назначен для монашествующих сербов. Теперь он идиоритм, в нем без типика преобладают болгары, часто под руководством грека. В нем хранится житие св. Панкратия с любопытной следующей отметкой: «Сию книгу читал и аз многогрешный иеромонах Прохор Сербии, постриженец монастыря Крушеделя, иже такожде именуется царска деспотска лавра в Фрушской горе, в пределах Сирмских, обаче за скудоумие мое или что ино препятие бяше весьма мало пользовался. Даруй же, Господи, прочим и могущим вникнути в ню лучший разум и полезному чтению слышание».
Монастырь Зограф с храмом великомученика Георгия – населен молдаванами, греками, болгарами и очень немногими русскими. По мнению Григоровича, самая важная рукопись, и единственная теперь на Св. Горе, есть глаголитское Евангелие, хранящееся в Зографе. Открыта она Михановичем в 1843 г. Над строками слова Кирилловскими буквами, дополнения и поправки глаголитского текста. Монастырь Руссика с храмом великомученика Пантелеймона отличается от прочих строгостью правил и достоинством своих обитателей русских и греков.
Начало поселения отшельников на Св. Горе должно относить к IX столетию. Начало сооружения обителей к X. Император Василий Македонский первый грамотою, данною Иоанну Колову, определил Афонский полуостров исключительным местом отшельников. Монастыри Афонские, славящиеся своей древностью, благодеяниями многих царей и участием в событиях церковных, до сих пор не имеют своей истории. В путешествии нашего монаха Василия изложены все догадки, которые делали и делают о своих монастырских калогеры, – и замечается несообразность их.
Еще до взятия Константинополя и покорения Солуня 19 монастырей добровольно подчинились покровительству султана, пребывавшего в Бруссе. Преимуществами, им тогда данными, пользуются они доныне. Весьма любопытны известия, сохраненные в Русских сборниках о девяти Славянских монастырях (Сборник Погодина № 94. Статья Шевырева). Из всех событий сохранилось только воспоминание о нашествии императора Михаила Палеолога (отступившего от православия) с патриархом Векком и, как некоторые прибавляют, с папой. Тогда многие монастыри были разорены до основания, другие разграблены или осквернены. В главной Зографской церкви стенная живопись изображает это происшествие в неприличных для церкви образах.
В прошедших столетиях Афонские библиотеки были наполнены редкими рукописями, ими обогатилась Флорентийская библиотека Лаврентия Медичи и Патриаршая Московская в XVII столетии содействием Арсения. Ныне, по соображению Григоровича, находится в них до 13 000 книг печатных, до 2800 рукописей греческих и 455 славянских. В числе последних нет особенно достопримечательных, за исключением глаголитской в Зографе.