некоторой данной прямой линии, или же пользуется конусом, усеченным некоторой наклонной плоскостью, причем угол ее наклона больше угла при вершине конуса, или же определяет ее бесконечными другими способами[306].
VIII. Идеи являются тем более совершенными, чем более совершенства некоторого объекта они выражают. Так, мы не столько будем удивляться мастеру, который создал идею некоторой часовни, сколько мастеру, который создал идею некоторого великолепного храма.
На остальных вещах, относящихся к содержанию сознания (ad cogitationem), как то любовь, радость и т. д., я не останавливаюсь[307], так как в данный момент они ничего не прибавляют к нашей задаче[308] и не могут быть конципированы иначе, как при наличности перцепций интеллекта. Действительно, при полном устранении перцепции и они все отпадают[309].
Ложные и фиктивные идеи (как мы показали в более чем достаточной мере) не заключают в себе ничего положительного, благодаря чему они могли бы называться ложными или фиктивными, но они как таковые должны быть рассматриваемы исключительно как результат недостаточности познания (ex solo defectu cognitionis); поэтому ложные и фиктивные идеи, поскольку (quatenus) они являются ложными и фиктивными, ничему не могут научить нас относительно сущности сознания (de essentia cogitationis), сущность же сознания должна быть вскрыта из только что перечисленных положительных свойств интеллекта[310], т. е. теперь должно быть установлено нечто общее (commune), для которого указанные особенности интеллекта будут необходимыми следствиями[311], иначе говоря, — нечто, при условии данности которого (quo dato) необходимо будут даны и все перечисленные свойства и при условии устранения которого будут устранены и все последние.
На выяснении сущности интеллекта Трактат прерывается. Спиноза не формулирует определения интеллекта, т. е. истинного познания, и не заканчивает вполне намеченного им плана. Но, если даже Спиноза и мог бы добавить к сказанному еще очень многое, во всяком случае то, что дано им, заключает в себе все необходимые основы его учения о методе и важнейшие элементы его теории познания. Вне этих данных невозможно понимание философии Спинозы; и не удивительно, что при недостаточном внимании к Трактату de intellectus emendatione учение Спинозы наполняется как бы неразрешимыми противоречиями. В этом отношении, главным образом, надо помнить основное требование Спинозы, проходящее с начала до конца как этого Трактата, так и всех его остальных произведений: не смешивать содержаний истинного познания, «интеллекта», с содержаниями неистинного «имагинативного» познания. Их сущность и области специфически различны. Спиноза проводит до конца положение, ясно формулированное уже Декартом: vires intelligendi et imaginandi non differe tantum secundum magis et minus, sed ut duos modos planos diversos[312].
С другой стороны, данные Трактата de intellectus emendatione открывают широкие горизонты для дальнейшего философского мышления, намечая выходы из многих тупиков современных традиционных воззрений. Для того, чтобы суметь увидеть эти выходы и использовать их, неизбежно, однако, как указывает Спиноза, сосредоточенное внимание и углубленные размышления, свободные от рабства перед такими вещами, quae plerumque in vita occurunt, et apud homines tanquam summum bonum aestimantur, т. е. вещами, обычно почитаемыми людьми за наивысшее благо.
Хорошо известная и великолепно формулированная Спинозой мысль: omnia praeclara tam difficilia quam rara sunt, — все прекрасное столь же трудно, сколь редко, — заключает в себе не только некоторое утверждение, но и налагает обязательства на всякого, кто имеет серьезное намерение res quam optime intelligere, т. e. на всякого, кто стремится к истинному познанию сущностей.
Варвара Половцова
К методологии изучения философии Спинозы[313]
Философия Спинозы с 1661 г. (см. Письма Спинозы) и до настоящего времени является поводом к самым разнообразным ее истолкованиям. При этом исследователи Спинозы приходят как по отношению к содержанию его учения, так и по отношению к историческим сопоставлениям, к прямо противоположным заключениям. В настоящее время трудно найти выдающуюся философию или направление, с которыми философия Спинозы не была бы поставлена, нередко как в положительное, так и в отрицательное отношение. Обильно вытекающие отсюда трудности и недоразумения ставятся при этом, обыкновенно, на счет самого Спинозы, как «недодуманности» и «противоречия» его со своими собственными воззрениями. Facit такого разнообразия мнений находит себе, может быть, особенно наглядное выражение в таких произведениях последнего времени, какими являются, например, книги Эрхардта или фон Дунин-Борковского. Эрхардт в своем произведении: «Die Philosophic des Spinoza im Lichte der Kritik»[314], быстро и незаметно для себя переходя на всевозможные точки зрения, «освещает» учение Спинозы так, что в «свете его критики» оно представляется приблизительно как бессмысленный набор противоположных друг другу заблуждений и иллюзий; его книга кончается весьма понятной при таких условиях надеждой, что скоро всеми будет признано, что подобная философия недостойна занимать то выдающееся положение, которое ей отводилось в
истории философии. Иезуит Дунин-Борковский[315] подобным же образом «освещает» философию Спинозы, главным образом сточки зрения ее исторических зависимостей. Результат его сопоставлений учения Спинозы более или менее со всеми его выдающимися предшественниками и течениями тот, что Спиноза заимствует свои воззрения направо и налево, причем, в конце концов, Спиноза, лишенный всякой самостоятельной мысли, остается в руках Дунин-Борковского как Analogiegeist и Sammelgenie[316].
Несмотря на все это, философия Спинозы, пройдя через века, стоит сейчас на высоте, которую оценивать можно как угодно, но которую обойти не заметив уже нельзя. И, действительно, со времени знаменитой переписки Якоби и Мендельсона по поводу спинозизма Лессинга, мы не видим ни одного из больших философов, который прошел бы ее молчанием.
Как же отнестись к такому положению дел, где при колоссальной массе исследований (см. ниже указатели литературы о Спинозе) мы, с одной стороны, почти не находим ни одного толкования с положительным характером, которое являлось бы общепризнанным, с другой стороны, видим, что «противоречия» у Спинозы не только не устраняются, но все более и более накопляются, к тому же в прямо противоположных направлениях. Понятно, что такое положение дел невольно вызывает сомнение: так ли подходит исследование к философии Спинозы, как это было бы необходимо для ее понимания? И нет ли условий, выполнение которых дало бы возможность более строго и методически подойти к самой ее сущности? Именно здесь лежит, может быть, основной момент, который в настоящее время требует главного внимания и сосредоточенной работы многих исследователей, и не только во имя предотвращения указанного состояния дела в будущем, но и, вообще во имя требований методологии истинного философского исследования.
Я пользуюсь недавно появившейся в «Вопросах философии и психологии» статьей о Спинозе как поводом, чтобы привести некоторые результаты моих специальных исследований в этом направлении. Я имею в виду статью г. Франка об атрибутах у Спинозы и об отношении души и тела в связи с 7 положением II ч. «Этики»[317]. Как справедливо указывает ее автор, учение Спинозы об атрибутах и их отношении к субстанции есть как раз «один из наиболее спорных и трудных вопросов истории философии» (Фр. 523). Вопрос об атрибутах, кроме того, так же как и примыкающий к нему вопрос о так называемом параллелизме и о положении 7 II ч. «Этики», имеет настолько важное самостоятельное значение и так тесно связан со всеми другими воззрениями Спинозы и с вытекающими из них следствиями, что является чрезвычайно существенным и естественным именно по его поводу отметить те стороны, которые должны подчеркнуть необходимость крайней осторожности при попытках разрешения вопросов учения Спинозы, а главное, обязательность выполнения некоторых предварительных условий, без которых немыслимо понимание учения Спинозы ни вообще, ни в частности. Признавая таким образом обсуждение именно этих сторон в данный момент наиболее существенным, я и останавливаю на них главное внимание; только в связи с ними будут указаны некоторые важнейшие моменты, относящиеся к разъяснению сначала вопроса об атрибутах, затем и вопроса о параллелизме или отношении духа (не души) и тела в учении Спинозы. Детальное обоснование и развитие предлагаемых здесь взглядов и данных войдет в содержание другого специального исследования. Ограничиваясь указанными задачами, я по этому самому не имею в виду входить здесь в подробный разбор изложения