Это событие показало обоим клирикам, насколько людям необходима их помощь, они поняли, что строящуюся на Эгине больницу надо закончить в кратчайший строк.
К этой цели были направлены все действия о. Василия и о. Пантелеимона, и очень скоро работы по строительству больницы сдвинулись с места.
Тем временем на Эгину, как беженка, приехала Варвара, сестра отца Василия, вдова с двумя маленькими детьми. Когда она вернулась в Грецию и узнала, что отец Василий находится на Эгине, то решила поехать к нему. Отец Василий помогал ей как мог. Попечение о семье сестры не ограничивалось только обеспечением материальными благами (поиском работы и другим), но распространялось и на их духовное совершенствование. Ведь он был таким смиренным, таким кротким, добрым, честным и внимательным, что и одним своим присутствием учил этому других.
Невзгоды эмиграции, переживания и труды имели печальное последствие для о. Василия. Он стал мало— помалу чувствовать утомление, его силы стали ослабевать, и он слег. В больнице его перенесли в одноместную палату, потому что боялись, а вдруг и он заразился чахоткой. Ведь многие утверждали, что он подхватил болезнь, когда хоронил чахоточного. Но вскоре, при помощи Божией и заботами врачей, его здоровье полностью восстановилось.
В больнице он не только лечился сам, но и посещал других больных, утешал их и старался укрепить их дух.
Его терпение и выносливость, приятная наружность и чистота жизни располагали к нему. Все это привело к тому, что, когда его выписали из больницы, руководство и все служащие просили его остаться там духовником.
Отец Василий, испытавший человеческую боль и любивший больных, ответил:
— Если вы мне отдадите ту комнату, в которой я лежал, под церковь, то я согласен.
— Комнату-то мы дадим, но вот денег тебе дать не можем.
— Не нужно ни денег, ни десятины. Я сам с Божией помощью построю церковь.
И отец Василий начал постройку храма в честь святого Дионисия Эгинского. В начале это была маленькая церковь, позже он ее расширял и обновлял несколько раз, до тех пор, пока она не приняла свой нынешний вид.
Для возведения храма и его неоднократных обновлений о. Василий приложил много сил. Он участвовал во всех вспомогательных работах. Как рассказывали его духовные дети, все работы он знал в совершенстве: был и плотником, и строителем, и ремесленником. Ему много помогали благочестивые женщины, которые, видя святость его жизни и нестяжательность, давали ему все необходимое для постройки. Как прежде святого Коему Этолийского, так ныне и о. Василия многие просили принять свои жертвы на храм.
Занимаясь строительством церкви, о. Василий не оставлял и духовного делания: наставления и утешения больных. Как любящий отец, он посещал их каждый день, спрашивал о самочувствии, подбадривал. Это он считал своим главным делом. Его любвеобильная душа согревала всех своим теплом. В начале как хороший наставник он изобильно источал любовь и доброту. Затем стремился передать им свою горячую и крепкую веру, через которую они обретали терпение, столь необходимое в перенесении болезней. Его приход в палаты, его тихое и внушающее почтение присутствие было радостным событием, осиянием Духа, согревающим страждущие души. Больные после бесед о. Василия переставали считать свою болезнь испытанием и смотрели на нее как на дар Божий, ниспосланный им для духовного совершенствования. Они благодарили Бога за то, что узнали этого земного ангела, который мог возвысить их к духовным высотам и обратить тяжкое испытание в Божие благословение.
Одновременно с их душевным утешением и наставлением он не переставал заботиться и об их телесном лечении. Его собственный опыт в лечении ушибов и язв помог ему лечить и других больных.
Во всех его действиях ощущалась бескорыстная любовь к Богу и человеку. Никогда он не был тщеславен, и выполнял свое дело любви, поскольку любил Бога и ближнего, а не для стяжания похвал или сомнительной преходящей славы. Поэтому он нисколько не заботился о том, чтобы прозвучало его имя в деле любви, ведь он знал тлетворную для души силу похвал и славы и избегал их. Он старался оставаться в безызвестности, ожидая воздаяния только от Мздовоздаятеля Христа.
Показателен такой случай. Отец Василий помог выздороветь одному крестьянину. В день выписки этот крестьянин старался найти батюшку, чтобы его отблагодарить, но не нашел. Спустя некоторое время он встретил его на Эгине и подошел, чтобы выразить свою признательность. Отец Василий остался невозмутимым:
— О чем ты говоришь? Я не понимаю.
— Но разве ты не тот батюшка, который вылечил
меня в больнице?
— Нет, чадо, ты ошибаешься.
Крестьянин был поражен. Разве может быть такое сходство в людях? Его стало разбирать любопытство.
Почему батюшка прячется? Другие, наоборот, все средства используют, чтобы выглядеть благодетелями, а этот избегает и благодарности.
Не теряя времени, крестьянин поспешил в больницу и ждал там до тех пор, пока не увидел о. Василия, переступающего порог.
— Почему, отче, ты сказался незнакомым, когда я встретил тебя на Эгине? — воскликнул он с досадой.
— Я? Да что ты, ошибаешься. Ты, верно, встретил кого другого.
Недоумение крестьянина сменилось восторгом. Этот батюшка, думал он, необычный человек. И он вернулся к себе в деревню с двойной пользой.
Его смирение и желание остаться незамеченным не ограничивалось только тем, что отец Василий избегал похвал. Часто он, ради восстановления мира и любви, брал на себя ответственность за проступки и ущерб, нанесенный другими, шел к начальству больницы и говорил, что причинил тот или иной ущерб, чтобы предупредить возможное наказание, делая это по просьбе виновного или даже без его ведения. И ради всеобщего уважения к нему тогда уж никто не искал виновного, и на этом все прекращалось.
Проводя дни в трудах по строительству и благоустройству храма или среди больных, он по ночам погружался в любимую молитву, воссылая вздохи, как благоуханный фимиам, к Престолу Божию и проливая непрерывно слезы. Его уединенная и чувствительная душа находила утешение только в молитве. У него был редкий дар слез, так что он никогда не молился без плача. С первых же слов «Молитвами святых отец наших…», которыми начинается любая служба, у него перехватывало дыхание и наворачивались слезы. И так, на коленях, он молился за себя, за больных, за своих духовных детей и за весь мир, после чего ненадолго засыпал, но вскоре поднимался, чтобы продолжить свои подвиги.
Богоизбранный священник
Тем временем архимандрит Пантелеимон Фостинис был избран митрополитом Каристийским. Но не забывал Эгины и отца Василия, которого полюбил и особенно чтил. Часто он звал его к себе в патриархию, и они вместе посещали свою паству для духовного служения.
И чем лучше он узнавал его, тем больше возрастало уважение к нему. Однажды он сказал:
— Я думаю, тебе надо стать священником. Верующим нужны пастыри. Подумай о той ответственности, какую ты несешь перед Богом за людей, духовно к тебе привязавшихся. Если не будут становиться священниками те, кто имеет к тому призвание, кому же тогда и быть ими?
Отец Василий не хотел этого. У него было возвышенное представление о таинстве священства, и, как он нам позже говорил, он хотел до самой смерти оставаться дьяконом. Чувствуя себя великим грешником, он не мог представить себе, что будет своими «грешными руками» касаться Господа Славы. Поэтому он деликатно, но твердо ответил митрополиту, что не хочет быть священником.
Но в один из его визитов в митрополию, 29 августа 1923 года, во время Литургии, митрополит приготовился рукоположить его в священники, о чем и сказал отцу Василию.
— Но, Ваше Преосвященство…
— Никаких но. Окажи послушание.
Отец Василий был застигнут врасплох. Но по смирению не хотел противиться епископу. Может, он думал, если так все складывается, это и есть воля Божия. И он послушался.
Он подошел к Царским Вратам, дрожа всем телом.
Слова молитв глубоко проникали в его душу и еще больше усиливали чувство ответственности.
Закончилась Божественная литургия, митрополит назначил его на должность архимандрита. Благодать священства заставила о. Василия воссылать благодарственные молитвы Богу, сподобившему его получить столь великий чин.
Отец Василий вернулся на Эгину в священническом сане. Скоро по просьбе управляющих больницей он получил должность священника в храме святого Дионисия, который он сам построил. Но его мучило чувство ответственности.
— Я был дьяконом одиннадцать лет, — говорил он. И даже не думал о священстве. Меня сделали им насильно.
Таким же тяжелым и рискованным делом он считал духовничество.
— Многие становятся духовниками, не имея должного опыта. Не исцелившись сами, они учат и наставляют других. И это опасно. Когда меня сделали духовником, то дали мне книгу об исповеди, чтобы я прочел ее. Из нее я узнал о таких грехах, о существовании которых даже и не подозревал. Прочитав несколько страниц, я закрыл книгу и отдал ее пожилому священнику. «Возьми ее, — сказал я, — мне она не нужна, я не хочу исповедовать».
На Эгине к нему часто обращались благочестивые женщины, жившие под его духовным руководством. Те, кто сподобился побывать на Литургиях, которые он служил, рассказывали о возвышенных чувствах, которые они переживали на них. Для отца Василия Литургия была не обычной службой, но вознесением к Горнему. В ней прослеживались все периоды земной жизни Господа, шествие на Голгофу и сама величественная и душеспасительная Жертва. Тут о. Василий останавливался и долгое время не мог сдержать своих слез, напоминая собой блаженного о. Иоанна из Гельвери.
— И как неприступный и недосягаемый Бог соизволяет осязаться руками грешными и тленными? — говорил он позже и начинал плакать.
Присутствие Бога и Ангелов было очевидно для отца Василия. Он ощущал это рядом и исполнялся Божественного страха и умиления. Для него было так очевидно и привычно это присутствие бесплотных сил, что однажды он сказал посетившему его клирику: