Наконец он заставляет себя отвернуться. Он исследует внутреннюю обстановку корабля, в поисках причины трагедии. И находит ее почти сразу: примитивный реактивный двигатель сгорел. Эта история написана на приборной панели на языке индикаторов, цифровых шкал и счетчиков. И оплавленная схема за панелью недвусмысленно подтверждает, что, когда вышел из строя двигатель, вся система электропитания корабля вышла из строя вместе с ним.
Простые рассуждения подсказывают ему, что испорченный автопилот чересчур резко отреагировал на предстоящее столкновение с метеоритом и так изменил курс корабля, что от двигателя потребовалась гораздо большая мощность, чем он мог обеспечить. Столкновения с метеоритом удалось успешно избежать, но страшной ценой, и «Звездный ястреб» на своей новой траектории начал, кувыркаясь, следовать к неведомому месту назначения, куда мог не прибыть даже через тысячелетие, а может быть, и вообще.
Ну и что? В Океан обломков
ничто не ново под лунами. Что меняет еще один обломок?
Просветленный взгляд Старфайндера покидает приборную панель и бесцельно бродит по остальному пространству корабля. Свет фонаря заливает три противоперегрузочных кресла, стоящих так тесно, что кажутся одним целым, чем-то вроде огромной кровати. Свет падает на иллюминаторы правого и левого борта. Затем луч фонаря высвечивает два встроенных шкафчика. На одном из них большими печатными буквами написано слово «СЛАСТИ», на другом — «ВЫПИВКА». Это было частное путешествие. Веселое развлечение. Пикник в космосе. Трое молодых людей пили, пели песни... а затем «бип-бип» сигнала тревоги, и лихорадочное натягивание скафандров. Потом темнота и дрейф, ужас, неумолимо заползающий внутрь холод... Хотя в известном смысле холод был милостью. Видно, что по меньшей мере один из них умер, не мучаясь.
Что-то толкает Старфайндера в плечо. Он оборачивается и видит вытянутую руку девушки. Проплыв почти рядом с ним, она толкнула его одетой в перчатку мертвой рукой. Будто хочет что-то сказать ему. Что? Он вглядывается в ее лицо сквозь лицевой щиток шлема. Оно ничего не подсказывает ему. Возможно, будь ее глаза открыты, в их мертвых глубинах могло бы храниться какое-то послание, которое он сумел бы расшифровать. Но они закрыты. Это лицо нельзя назвать прекрасным. Это не совершенный овал, не идеальное сердечко, а что-то среднее. Переносица чуть широковата, скулы чуть высоковаты, щеки чуть полноваты. Есть и другие несовершенства. Шрамы. Шрамы на линии волос у висков, на щеках. Нет, это лицо нельзя назвать прекрасным, но Старфайндер находит его именно таким. Возможно, молодость и покой придают этому лицу нечто такое, к чему он особенно восприимчив. Возможно, трогательность замерзших на щеках слез переносит это лицо через границу раздела между привлекательностью и красотой... Он с легким удивлением осознает, что держит ее на руках. Она — Волшебница Шалот — «мерцало платье белизной, как хлопья снега под луной» — уплывает по реке в Камелот. А он — Ланселот, пристально глядящий на нее. Он не знает, кто она, но откуда-то знает, что она любила его, знает, что любит ее, пусть даже она мертва, знает, что не может позволить ей уплыть по реке, что обязательно должен вынуть ее из лодки, перенести на берег, найти подходящий склон под милосердным голубым небом и положить отдыхать.
Он толкает ее безжизненное негнущееся тело к причальной камере корабля, через нее — в стыковочный узел «Старейндже-ра», а оттуда прямо в кабину. Вернувшись в чрево кита, он быстро переносит ее по носовому трапу в трюм. Там он «ставит» ее вертикально в один из холодильных шкафов и понижает температуру в нем до -150 градусов по Фаренгейту. На поверхности гласситовой двери и на скафандре двери высыпают кристаллы льда. Тонкая пленка изморози появляется на лицевом щитке ее шлема, придавая нечто неземное ее лицу. Так она и стоит, протягивая к нему руки, словно умоляет его вернуть ее к жизни.
Если бы он мог вернуть ее к жизни, возможно, его болезнь исчезла бы навсегда.
Пожалуй, он может.
Если бы в его власти было приказать киту пройти по траектории «Звездного ястреба» назад к пространственно-временной точке, которая предшествовала этому несчастью, разве не смог бы он предотвратить его?
Вероятно. Если бы сумел попасть на борт космического корабля и убедить трех его пассажиров, что их автопилот неисправен и что им следует завершить свое путешествие, перейдя на ручное управление.
Разумеется, тут же возник бы вопиющий парадокс. Девушка существовала бы сразу в двух местах: живая на корабле и мертвая в чреве кита. Но, возможно, это не имело бы значения, и вообще — как только он избавит ее от смерти, вариант бытия, включающий ее раннюю смерть, просто прекратил бы свое существование.
Но окажись его миссия успешной, не стало бы и мертвого тела, не так ли? Фактически не осталось бы никаких мертвых тел, никаких обломков.
Доказывает ли присутствие этого корабля здесь и сейчас, что он уже пытался сделать это, но потерпел неудачу?
Есть только один способ выяснить. Он поднимается на мостик. Там он обращается к киту. «Ты следил за ходом моих мыслей, кит. И очень хорошо знаешь, что я хочу сделать. Мы должны воссоздать пространственно-временной вектор того корабля, пока не окажемся в моменте времени перед чрезмерной реакцией их автопилота. Это повлечет за собой серию неглубоких «нырков», после каждого из которых тебе придется локализовать корабль и идти на сближение с ним, подходя не очень близко, прежде чем нырнуть в очередной раз. В каждом случае прежде чем вынырнуть на поверхность, тебе придется учитывать смещение. Когда ты вынырнешь в точке перед сбоем автопилота, я подойду к кораблю на «Старейнджере» и попытаюсь известить его пассажиров — с помощью радио, или просто перейдя к ним на борт, — об угрожающей им опасности. Надеюсь, они поверят и завершат свое путешествие на ручном управлении.
К этому времени кит уже усвоил, что одежда не единственный признак пола у людей, и осознает, что тело, которое Старфайндер доставил на борт и поместил в холодильный шкаф носового трюма, — женщина. Но хотя человеческий разум кит читает почти как открытую книгу, определенные страницы ее неизбежно остаются для него малопонятными.
спрашивает он.
Старфайндера затрудняется ответить. Космические киты размножаются за счет деления или распада, и существует большая вероятность, что данный экземпляр — собственный потомок. Следовательно, хотя он сознает, что вид Старфайндера и делится на два слегка различных пола, на данной стадии обучения кит пребывает в неведении относительно понятия любви и вследствие этого совершенно неспособен понять то чувство, которое представитель одного пола мог пробудить у представителя другого. И даже будь он сведущ в таких делах, ему все равно было бы нелегко понять, как живой представитель одного пола может влюбиться в мертвую представительницу другого.
Старфайндер долго молчит, отыскивая лучший ответ, и говорит: «Волшебница Шалот. — И быстро добавляет: — Ныряй, кит!»
Есть история, к счастью, похороненная в рассыпающихся от времени архивах прошлого, о путешественнике во времени. Тот отправился в прошлое, в Англию начала девятнадцатого века, чтобы выяснить, кто таков посетитель из Порлока, который помешал Кольриджу записать свое опиумное видение, поэму «Куб-ла-хан», только для того, чтобы узнать, что этим «посетителем из Порлока» был он сам.
Кит выполняет семь последовательных неглубоких прыжков, плавно продвигаясь назад по пространственно-временной траектории «Звездного ястреба». На восьмом прыжке он терпит неудачу — оказывается на поверхности менее чем в четверти мили от маленького корабля. Автопилот «Звездного ястреба» взбесился, и смертельное путешествие, которое Старфайндер стремился исключить из процесса, началось.
Кит, осознавая свою ошибку, глубоко ныряет в тщетной попытке исправить ее. Землю, голубую на обзорном экране, поглощает
,а Соль сжимается до световой точки.
Боги в своей темной горной обители смотрят вниз и смеются, а на лице Времени на миг появляется самодовольная улыбка.
Не сразу, но все-таки Старфайндер шевелится. Он тяжело двигается к лестнице, по которой совсем недавно поднялся наверх, и спускается по ней на палубу. Переходит по носовому трапу на палубу номер 4. Там он заходит в носовой трюм и подходит к шкафу, где за покрытой инеем дверью стоит, протягивая руки, замороженная девушка, чью смерть он пытался «отменить», а вместо этого стал ее причиной. Кристаллы льда покрывают ее белый скафандр, переливаясь разными цветами в мягкой фосфоресценции трюма.
О, ты прекраснее небес вечерних,
Одетых красотой несчетных звезд[3]..
Он разглядывает застывшие на ее щеках слезы — и вдруг сам плачет. Имя для нее само слетает с его губ: «Девушка со звезд»... Он покидает трюм и идет к корме, в гидропонный сад. Там среди зелени фотосинтезирующих растений расцвели сотни синих цветов. Цветы печали и раскаяния. Он рвет цветы и относит синий букет в трюм и кладет его возле шкафа-холодильника, который стал могилой Девушки со звезд. За время его отсутствия кит, осведомленный о его мыслях, произвел в трюме едва заметные изменения. Теперь боковые шпангоуты как будто бы сходятся, образуя над головой свод. Фосфоресценция стала и ярче, и мягче. Ярче всего она там, где стоит Девушка со звезд, и кажется, что свечение исходит из ее вертикальной могилы. За время его отсутствия кит превратил трюм в алтарь.
Глава 4. В нарисованной воде
Человек, который в серый ноябрьский день держит речь перед огромной молчаливой толпой, высок, худ и чернобород. Он снял свой нелепый цилиндр и теперь стоит на промозглом холоде с непокрытой головой. Окрестные акры поля битвы уже не красны от крови собратьев; вокруг, там, где всего месяц назад грохот мушкетной пальбы смешивался со стонами умирающих и криками тех, кто скоро умрет, теперь снова царят мир и покой.