Методом проб и ошибок он находит один из иллюминаторов на мостике. Заглядывает туда и видит себя — он стоит перед малюсеньким обзорным экраном, гомункулус не более четверти дюйма ростом.
Гомункулус подается вперед, вглядываясь в экран.
Гомункулус?
Старфайндер выпрямляется. Он взмок. «Где ты, кит?» — спрашивает он.
Он не ждет ответа и поэтому приятно удивлен, когда в его сознании мгновенно возникает иероглифический сигнал:
«Отдыхаю на дне Океана Пространства-Времени».
«Где я?»
«В моем чреве, на дне Океана Пространства-Времени».
Старфайндер утирает рукавом рубашки потный лоб.
Если они с китом оба на дне Океана
,то как может быть, что один из них, уменьшенный, лежит на каминной полке, а другой находится одновременно и в чреве кита, и в комнате, с этими самыми камином и полкой?
Все это сон. Должен быть сон. Он до сих пор крепко спит в капитанском кресле. Ему только снится, что он проснулся.
Он пробует пробудиться, вырваться из сна. Но никакие выкрутасы ни к чему не ведут. Реальность комнаты никуда не девается.
Внезапно он ловит себя на том, что смотрит на одну из расположенных друг против друга дверей комнаты. Ну, ладно, комната. Если ты не хочешь уйти, то уйду я.
Старфайндер идет к двери, открывает ее и выходит в соседнюю комнату. Дверь на пружине мягко захлопывается за его спиной. Комната, в которую он только что вошел, — точная копия предыдущей. Та же обстановка, за панорамным окном в стене — та же лужайка с зеленой травой, деревьями и далекими холмами.
Напротив двери, в которую он вошел, другая дверь. Старфайндер идет через комнату, открывает дверь и входит в третью комнату. Третья комната — точная копия второй.
Влек и меня ученых ореол:
Я смолоду их слушал, споры вел,
Сидел у них... Но той же самой дверью
Я выходил, которой и вошел.[5]
Древнее четверостишие внезапно всплыло из подсознания. Оно не совсем точно подходит к ситуации, но дает ему зацепку.
Дверь, через которую он вошел, закрылась за ним. Он осторожно пересекает комнату, открывает дверь напротив и делает вид, что сейчас выйдет через нее в следующую комнату. Потом, стоя в дверях, быстро оборачивается и смотрит через плечо на другую дверь. Кто бы сомневался — та дверь тоже открыта, и в дверях стоит другой Старфайндер, который быстро бросает взгляд через плечо на «первого» Старфайндера, а тот, насколько понимает «третий» Старфайндер, косится через плечо на еще одного «первого» Старфайндера, и так до бесконечности.
Он не возвращается в первую комнату. Какой в этом смысл? Комната всего одна. Вместо этого он подходит к столу и усаживается в крутящееся кресло.
Некоторое время Старфайндер смотрит в панорамное окно на зеленую траву, на тенистые деревья, не отбрасывающие тени, и на далекие гряды холмов. Он утомленно гадает, что там за этими холмами. Вероятно, опять трава, опять деревья, опять холмы.
У окна нет переплета. Оно даже не кажется проделанным в стене. Оно просто начинается там, где заканчивается стена, и заканчивается там, где стена снова появляется.
Под влиянием секундного порыва Старфайндер снимает ботинок и с силой бьет каблуком в стекло. Стекло, если только это стекло, издает глухой гулкий звук, но не разбивается и даже не трескается.
Он колотит каблуком по стене возле окна. Стена отзывается точно таким же гулким глухим звуком.
Он снова надевает ботинок.
Его внимание привлекает поверхность стола. Она совершенно пуста, за исключением стопки писчей бумаги, увенчанной черным пресс-папье, встроенной чернильницы, из которой торчит гусиное перо, и небольшого черно-белого голографического фото в металлоидной рамке.
Возникает дежавю, и он берет фотографию, чтобы рассмотреть ее поближе. И едва не роняет. Это портрет девушки лет двадцати или чуть старше. На ее лице печаль, словно первая увиденная ею этой весной малиновка была мертва. Ее темные волосы коротко подстрижены, а брови вызывают ассоциацию с летящими черными дроздами... Это лицо нельзя назвать прекрасным. Переносица чуть широковата, скулы чуть высоковаты, щеки чуть полноваты. Белыми чернилами поперек нижней части фотографии выведены слова: «Старфайндеру, с любовью».
Его руки сильно дрожат, но ему все-таки удается поставить фотографию на стол, не уронив. Он долго сидит, пристально вглядываясь в нее. Фотография тревожит, хотя он знает, что она не может быть реальной — не больше, чем этот стол, не больше чем эта комната, чем та шаблонная картина в обрамлении окна. Не больше чем стопка писчей бумаги, лежащая на столе.
Он сосредоточивается на этой стопке, отчаянно стараясь выбросить из памяти фотографию. Заметив, что верхний лист исписан, он пододвигает стопку бумаги поближе к себе и убирает с нее черное пресс-папье. Затем быстро перелистывает исписанные страницы и обнаруживает, что все они заполнены одним и тем же почерком.
Чей это почерк?
Господа Бога?
Старфайндер всматривается внимательнее. Почерк странно знакомый. Через какое-то время до него доходит. Это его собственный почерк.
Но к этой минуте он уже не в состоянии удивляться, человек, не ведающий ни страха, ни ужаса. Он спокойно пробует прочитать то, что как будто бы написал он сам, но слова расплываются и набегают одно на другое, и ему так и не удается разобрать ни одно из них. Он невозмутимо возвращает рукопись — потому что это должна быть рукопись — на то самое место на письменном столе, где она изначально лежала. И уже
собирается снова водрузить на стопку листов пресс-папье, когда вдруг замечает, что пресс-папье представляет собой идеальный куб с парой крохотных петелек, вставленных в две его соседние грани.
Это не пресс-папье, а ящичек. Или это все-таки и пресс-папье, и ящичек.
Открыть его?
Почему нет?
Вопрос чисто академический — он уже сунул ноготь большого пальца в щель на грани куба на противоположной от петель стороне. Легкое давление — и крышка открывается со щелчком, который словно бы отдается эхом под потолком.
Еще не заглянув внутрь, Старфайндер уже знает, что он там увидит, и видит именно это: крохотного Старфайндера, сидящего за крохотным письменным столом в крохотной комнате и глядящего вниз на что-то уже совсем крохотное у себя в руках.
Глядящего вниз, вне всякого сомнения, на содержимое микроскопического ящичка, в котором уже совсем мелкий Старфайндер сидит за совсем уж маленьким столиком, глядя внутрь невидимого глазу ящичка, где незримый Старфайндер сидит за совсем-совсем крошечным столиком и таращится внутрь крохотной комнаты с микроскопическим Старфайндером — и так до бесконечности.
Сидя за столом и глядя в затылок своей уменьшенной копии, Старфайндер вдруг чувствует чей-то взгляд и, оглянувшись, видит на месте потолка массивную голову, склоненную набок под точно тем же углом, под которым склонена его голова. Старфайндер усмехается и быстро отводит взгляд, вновь принимаясь рассматривать свой ящичек, но, конечно, не успевает застигнуть внутри его коробочки уменьшенного Старфайндера за тем, как тот мгновенно отворачивается к собственному ящичку.
Он закрывает крышечку пресс-папье, и щелчок звучит одновременно с более громким щелчком над головой. Он возвращает ящичек на рукопись. Вновь поглядев наверх, он видит, что потолок вернулся на прежнее место.
Старфайндер задумывается.
Путем умственного напряжения и самокопания ему удается вспомнить небольшой отрывок из «Критики чистого разума», который он запомнил во времена слепоты:
«...пространство и время... суть лишь субъективные условия всякого нашего созерцания, в отношении к которому поэтому все предметы суть только явления, а не ... вещи сами по себе; поэтому о том, что касается формы их, многое можно сказать a priori, но никогда ничего нельзя сказать о вещи самой по себе, которая могла бы лежать в основе этих явлений[6].
Само собой, Кант говорил не об Океане
;однако выводы философа были применимы и к невероятной ситуации Старфайндера.
Принимая во внимание факт существования дна Океана, упомянутое дно по самой своей природе было бы лишено и пространства, и времени.
Но должен ли Старфайндер поверить, что бесконечная последовательность комнат/ящичков, в которых он как будто бы сидит (в то время как на самом деле он находится только в одной комнате — если только он вообще сидит хоть в одной), представляет собой именно так называемую «вещь в себе»?
Нет. Комнатки/ящички плюс их содержимое, плюс стереотипная картина в обрамлении панорамного окна в стене представляют собой его интерпретацию «вещи в себе».
Голографическое фото Девушки со звезд? Возможно, он выдает желаемое за действительное.
Вся эта модель, по сути, мало (если вообще) напоминает истинную основу, но так близка к ней, как только может подойти его восприятие.
Прошлое, настоящее, будущее — он явно существуют одновременно во всех этих плоскостях. И все три плоскости есть одна.
Возможно, его восприятие пытается подсказать ему, что нет ни Начала, ни Конца: человек воспринимает реальность сразу как то и другое, так же, как воспринимает и пространство-время.
Что Вселенная — это одновременно и микрокосм и макрокосм.
Что каждый индивид — автор того, что он видит и переживает.
В любом случае, теперь до обидного понятно, что «Книга Космоса», если только подобная книга существует, не содержит в себе Высшего Замысла.
В этот самый миг возникший в голове знакомый образ-ребус прерывает его напряженные раздумья:
Раздосадованный, он спрашивает:
И что же общего наш договор имеет с ценами на яйца, кит? И почему это ты видишь дно Океана
как