Сразу за ним расположен смотровой телескоп. За его линзами он видит лицо. Лицо испуганной девушки.
— Я по-прежнему думаю, что не следовало впускать вас. Если бы я знала, что вы просто прикидываетесь умирающим, я бы ни за что не впустила вас.
Причальный отсек звездного угря гораздо меньше, чем у кита. Он может похвастать еще двумя причальными местами помимо того, куда принял «Старейнджера». Одно из этих мест занято спасательной шлюпкой, выполненной в форме миниатюрного угря.
Девушка в укороченном платье из ткани защитного цвета и в парусиновых сандалиях на толстой подошве. Каштановые волосы коротко подстрижены, на лоб падает челка. У нее худое, почти изнуренное лицо. Глаза девушки напоминают ему синие полевые цветы, что растут на пасторальных холмах к югу от Сверца. Единственное, что обрисовывает ее платье, — едва наметившаяся грудь.
Ясно, что на корабле она одна. Иначе к этому времени уже появился бы кто-нибудь более ответственный.
— Я так понимаю, ты и капитан, и экипаж.
Она коротко, нервно кивает.
— И единственная пассажирка.
— Тогда ты — как я. Сколько тебе лет?
— Тринадцать. Ну, не полных тринадцать, но совсем скоро исполнится, так что... Я думала, что существо, которое оседлал Паша, — обычный космический кит. Он напал на него так быстро, что я и глазом не успела моргнуть. Я никак не могла подумать, что это тоже корабль.
— А если бы ты знала, что это изменило бы?
— Вы хотите знать, удержала бы я Пашу от нападения? Нет. Я разрешила ему в таких делах самому принимать решения.
— Паша — звездный угорь?
— Мой звездный угорь. Его сделали рабом, а я его освободила.
— Я думал, звездных угрей убивают, прежде чем переделывать в корабли. Так же, как и китов.
— Да. Но Паша был исключением. Реконструкторы объявили его «благородным экспериментом». Однако не думаю, что сделать из кого-то раба — благородно, как вы думаете?
— Освободив его, ты отправилась вместе с ним — почему?
— Я тоже хотела быть свободной.
Уставившись в ее искренне серьезные глаза, он ищет там тень лицемерия. Поиск оказывается бесплодным и просто служит лишним напоминанием о синих полевых цветах Фарстар****.
— Ты тоже была в рабстве? — наконец спрашивает он.
Она кивает.
— Мой отец — реконструктор на Орбитальных корабельных верфях на планете Мааркен-Стар-6. Это Ренессанс, если вы не знаете. Его профсоюз до того богат и силен, что практически контролирует всю планету. Члены профсоюза называют себя «пролетариями» и ходят повсюду, выпячивая грудь и рассказывая, как они гордятся тем, что простой рабочий люд. А в глубине души они считают себя лучше всех прочих, и чураются всего, что заставляет их казаться другими. Я называю их haute bourgeoisie[7]
— Снобы из среднего класса в спецовках, — говорит Старфайндер. — Их можно найти где угодно.
— Может быть, полно других, но готова поспорить, что никто из них не идет ни в какое сравнение с нашими с Ренессанса. У наших — одна извилина, и жестяные барабанные перепонки. Но именно они решают, чему следует учить в школах и чему не следует. Какие книги читать, а какие нет. Какую музыку играть, а какую нет. Не будь на Ренессансе подпольных библиотек, все дети там росли бы точными копиями своих родителей. Подпольными библиотеками занимаются учителя, которых уволили эти самые haute bourgeoisie — за то, что те не придерживались их правил. Они ведут тайные классы для детей вроде меня и еще дают им читать запрещенные книги. Главным образом, они помогают изучать литературу, ведь ее больше всего ненавидят haute bourgeoisie. Прежде чем выкрасть Пашу, я изучала поэтов викторианской эпохи. Это мои любимые поэты, особенно, Роберт Браунинг и Элизабет Баррет Браунинг. Но там не так уж много детей, похожих на меня. Большинству нравится быть точными копиями родителей. Настоящие рабы. До похищения Паши я тоже была рабом, хотя родительской копией не была. Но я не собиралась вырасти и превратиться во что-то такое, чье представление о культуре ограничивается ящиком пива, программой голографического телевидения и газетой, издаваемой «Содружеством орбитальных реконструкторов». Поэтому я выкрала Пашу, и освободила нас обоих.
Старфайндер вздыхает. На первый взгляд девушка или, скорее, девочка, казалась такой хрупкой, словно первый же порыв ветра унесет ее прочь. Теперь он считает, что даже циклон вряд ли может сдвинуть ее с места.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Сьель Блё[8] Сили. Я знаю, почему вы решили высадиться ко мне на борт. Вы хотите, чтобы я убрала отсюда Пашу. Ну, так я не уберу!
Именно этого он и боялся. Что за невезение! Парки действительно расстарались для него сегодня. Ему, похмельному, вполне хватило бы и одного звездного угря, без упрямой двенадцатилетней девчонки в нагрузку!
«Тише едешь, дальше будешь», — предупреждает он себя. А вслух говорит:
— Я утром не позавтракал. Как тебе кажется, ты можешь выделить своему собрату, космическому путешественнику, чашечку кофе?
— По моим часам уже день. Но одну чашечку я могу выделить. Как вас зовут?
— Старфайндер, — говорит он.
Камбуз на борту звездного угря небольшой и компактный. Две двери с магнитными замками ведут одна — в полную продуктов кладовую, другая — в большой обеденный зал. Корабль, сделанный из звездного угря, предназначался для перевозки пассажиров, возможно, целую тысячу. Сейчас их ровно два.
Сидя напротив Сили за маленьким кухонным столом, на котором перед ним стоит кофе в пластмассовой чашке, Старфайндер замечает:
— Паша очень много значит для тебя, верно?
Она серьезно отвечает:
— Паша — моя жизнь.
— А кит — моя.
— Вы не дали ему имени?
— Нет.
— Вам следовало подумать об этом.
— Зачем, если ему суждено погибнуть?
Молчание. Потом:
— Я... Я забыла.
Старфайндер отпивает глоток кофе. Он черный и горький, но, возможно, смягчит похмелье.
— Что тогда станет со мной, Сили?
— Не беспокойтесь. Мы с Пашой доставим вас на ближайшую обитаемую планету... Зачем вы так вырядились, Старфайндер?
Она имеет в виду его белую капитанскую форму. Она почти не сводит с нее глаз с той самой минуты, как он снял скафандр.
— Стараюсь подавать хороший пример самому себе.
— Почему у вас так дрожат руки?
— А у вас не дрожали бы руки, если бы смертельная опасность грозила Паше?
— Да, думаю, дрожали бы... Что это за шрам у вас на щеке?
— Нечто вроде сувенира. След от ожога от 2-омикрон-vіі.
Несмотря на различие двух ситуаций, он невольно вспоминает о Наиси Но-Ку и о словах, сорвавшихся с его губ, когда она глазела на его шрам. Им вновь овладевает тот же порыв. И, словно Старый Мореход, он ощущает потребность время от времени излагать кому-то свой «назидательный рассказ».
— Его оставил еще не полностью умерший кит, когда я впервые отправился в космос. Излучение 2-омикрон-vіі еще и ослепило меня. Я был абсолютно слеп целых два года. Затем я услышал, что на Ренове-1 есть хирург-офтальмолог, тот, умеющий подсаживать искусственную сетчатку. И я отправился к нему. Восстановив зрение, я стал Ионой.
— Чтобы расквитаться.
— Да. Я разрушил ганглии тридцати двух китов. Вышиб им мозги. Сквитался.
— Если вы так сильно их ненавидите, почему же вас так заботит участь этого кита?
— Теперь я больше не испытываю к ним ненависти. Разглядывая тридцать второго, я увидел на нем лицо — знаешь, как иногда люди с Земли видят лицо на Луне. Лицо, увиденное мною на этой «луне», было моим собственным.
— И вы прекратили убивать их.
Старфайндер кивает.
— Я устроился реконструктором на Орбитальные верфи Фар-стар-Четыре. Я работал внутри этого кита, только что преобразованного в корабль и, как естественно полагали все работавшие там, мертвого, когда он установил со мной контакт. Оказалось, что у него два ганглия, а обработавшие его Ионы знали только об одном из них. Не уверен, но я подумал, что он вот-вот должен был начать деление, когда его загарпунили, и что разрушение первого ганглия прервало процесс репродукции. То есть он как бы стал собственным потомством. Я никогда не спрашивал его об этом и никогда не спрошу, потому что он осведомлен о моих мыслях не хуже, чем я сам, и сам добровольно просветил бы меня, если бы считал, что я вправе это узнать. В любом случае, вернемся к тому, как я впервые сделал это открытие. Я тогда сказал киту, что готов восстановить его второй ганглий, поврежденный при уничтожении первого, если он заключит со мной договор о праве пожизненного его удержания. Он согласился. У него не было особого выбора.
— Чистый эгоизм, — замечает Сили. — Неслыханный эгоизм.
— Но я не принуждал его связывать себя договором.
— Подумаешь. Вам следовало предложить ему партнерство, а не превращать его в своего раба. А затем вы вдвоем должны были начать защиту всех прочих китов от интриг и козней человечества. То, что мы с Пашой собираемся сделать для звездных угрей.
— Именно так поступают все герои и героини романтической литературы, несомненно, — говорит Старфайндер. — Но в реальной жизни это не работает. Борьба за недостижимые цели — пустое занятие. Кит знает это не хуже меня.
— Вы циник, — говорит Сили. — Почему?
— Болезнь возраста.
— Но вы еще не такой старый. Да вам наверняка еще нет пятидесяти!
— Мне всего лишь тридцать три!
Сили хихикает.
— Купились.
Старфайндер улыбнулся.
— Туше! — И продолжает: — Когда я работал на верфях Фарстар-Четыре, я был, в общем, таким же рабом, как и ты. Но когда кит предложил мне заключить договор, я увидел в этом нечто большее, чем просто шанс получить свободу. Кит — нечто большее, чем просто космический корабль, он еще и машина времени. Отзови Пашу, и мы поднимемся на борт кита и нанесем визит ко двору короля Артура. Заглянем к Чарлзу Доджсону, пишущему «Алису в Зазеркалье». Будем наблюдать, как Армстронг делает свой первый шажок по Луне.