, и, он был бы уяснен, если бы левиафан, озабоченный безопасностью Сили, не указал после этого, что ганглию угрожает опасность скорого взрыва, желая загнать Старфайндера на отбывающий с ней корабль.
Старфайндер спускает в отверстие оборудование и спрыгивает следом. И снова оказывается возле той же розы.
Сто свежих роз приносит утро в сад;
Одной, вчерашней, не вернуть назад.
И первый летний месяц, месяц роз,
Вас бросит кит, Старфайндер, в вечный хлад.
Его подсознание, столь участливое, когда кит впервые «заговорил» с ним, на этот раз опустилось до пародии.
Неважно. Он смотрит на ганглий-розу.
Он не такой большой, как положено ганглию. Это потому, что первый, подлинный ганглий кита взорвали раньше, чем этот, второй, полностью развился. Но хотя он и не достиг полного физического совершенства, он все равно способен вобрать в себя все то, что заключал в себе первый, и многое другое. Мощность ганглия кита, подобно мощности человеческого мозга, не обязательно сопоставима с его размером.
Хотя синева этого ганглия значительно поблекла, красота сохраняется. Огромные лепестки изящными арками расходятся в стороны, словно стремятся поймать свет несуществующего солнца. Утонченность во всех мелочах искупает внешнюю асимметрию, о которой кит знал еще до того, как его отбуксировали на Орбитальные корабельные верфи Фарстар****, и которую местные реконструкторы так и не смогли полностью устранить. Стебель — проводник энергии 2-омикрон-vіі, синтезируемой в «желудке» кита, напоминающем открытую топку, — не менее изящен, чем лепестки, и вырастает из трансстальной ткани пола камеры так же естественно, как вьющийся стебель настоящей розы мог бы подниматься из земли.
Но этот стебель черный, а не синий.
Старфайндер проходит вперед, опускается на колени. И сразу фосфоресцирующее свечение снова начинает мерцать. На этот раз мерцание не прекращается.
Он включает фонарь на шлеме своего защитного костюма и в его холодном чистом свете внимательно обследует стебель.
Найдя узкий шов — след старой сварки, — он начинает внимательно вглядываться в него. Никаких видимых признаков трещины нет. Он проводит по шву указательным пальцем в перчатке. Осязаемых признаков тоже нет.
Чернота стебля не абсолютна: синие вертикальные прожилки свидетельствуют о том, что некоторое количество энергии достигает розы. Однако стебель, как ни крути, мертв. И Старфайндер знает почему...
Звездный угорь...
Стебель розы — проводник ганглия — на самом деле нечто большее, чем просто проводник энергии 2-омикрон-vіі; он регулирует ее поступление в ганглий, повышая или понижая свою проводимость. Когда угорь истощил энергетические запасы кита, то проводнику пришлось поднять свою проводимость до максимума и удерживать ее на этом уровне достаточно долго. Слишком долго. Результат: выгоревшая ткань. Позже, когда кит пополнил свои запасы энергии, проводник начал работать в нормальном режиме, используя остатки здоровой ткани... Пока и она не «переутомилась» до того, что тоже выгорела, уступив свои функции нескольким наружным «капиллярам», которые, разумеется, все еще никак не влияли на выполнение масштабной задачи сохранения жизни ганглию, а в расширенном смысле и киту. Когда это произошло, кит, до тех пор не подозревавший о неполадках, понял, что умирает, и, испугавшись, что энергия 2-омикрон-vii, которая больше не поступает в его ганглий, просачивается в его внутреннее пространство, вынудил Старфайндера вместе с Сили покинуть корабль.
Его страх был необоснован. «Закупоренная» энергия не просачивается внутрь; несомненно, она уходит в космос. Но конечный результат — дисфункции стебля — это не меняет. Звездный угорь даже после смерти сумел отомстить.
Старфайндер, не отрываясь, смотрит на стебель.
Он может привести его в порядок не больше, чем справиться с префронтальной лоботомией.
Он знахарь в защитном костюме.
Может быть, исполнить ритуальный танец вокруг розы, выкрикивая заклинания, изгоняющие бесов?
Раздавленный своей беспомощностью, он отходит от стебля и садится в дальнем углу камеры.
По крайней мере Сили уцелеет. Выживание дастся ей нелегко, но сообразительность поможет ей пройти через грядущие земные годы, провести дикарей, среди которых она застряла, и найти свое жизненное пространство.
Сам он погибнет вместе с китом.
Он выключает нашлемный фонарь. Мерцающей фосфоресценции хватит, чтобы освещать его могилу.
Это место не обязательно должно стать его могилой. Он может легко прожечь себе путь обратно, туда, откуда пришел, и провести все оставшееся ему время в любом другом месте внутри кита. Более того, его кончина совершенно необязательно последует сразу за кончиной кита. Он может он жить в его чреве еще много лет. Тот факт, что вскоре после того, как Старфайндер похитил кита, тот взял на себя управление всей сложной системой жизнеобеспечения, установленной преобразователями, не означает ровным счетом ничего. Система не прекратит функционировать из-за отсутствия внешнего наблюдения. Она просто возьмет наблюдение на себя. Возможно, она уже это делает.
Он может долгие годы жить в чреве кита... Да, но только там. Ведь когда кит умрет, его выбросит в настоящее, и шанс, что он вынырнет на поверхность на расстоянии полета «Старейнджера» от пригодной для жилья планеты, очень мал. Правда, кит не умрет в Аристотелевом смысле этого слова, но едва ли космос проводит такое разграничение. Нет, кит обречен стать руиной в дальнем космосе, а Старфайндер обречен жить в его чреве остаток своих дней, на что была бы обречена и Сили, если бы он не отправил ее на Землю. Возможно, в этом настоящая причина, почему кит выгнал его из корабля вместе с ней.
Он испытывает извращенное мимолетное удовольствие от перспективы провести остаток дней в чреве мертвого кита с единственной собеседницей — мертвой женщиной. Он будет каждое утро приносить ей свежий букет печальниц и «беседовать» с ней по вечерам. Каждую ночь, покидая ее гробницу, чтобы удалиться к сладким снам о ней, он будет посылать ей воздушный поцелуй. Затем здравый смысл возвращается к нему, и он понимает, что не хочет такого существования. Он останется там, где есть, и, когда кит умрет, умрет тоже. От истощения или от удушья — что придет первым.
Вдруг он сознает, что не один в своей «могиле».
Он смотрит, как она появляется из синевы, и не может шелохнуться в своем углу.
На ней белый скафандр, в котором она умерла. Ее руки, когда-то одеревенело вытянутые вперед, расслабленно висят вдоль тела.
Он наблюдает, как она медленно идет к розе, и его разум, мгновенно оцепеневший при ее появлении, вновь обретает способность функционировать, и он понимает, как у нее появилась возможность восстать из мертвых.
В Бездне узкой границы, разделяющей жизнь и смерть, нет. Жизнь переходит на сторону смерти, смерть переходит на сторону жизни.
Но почему она возвратилась к жизни? И зачем появилась в его «могиле»?
Синева смазывает ее черты, и ему не видны ее глаза. Но он уверен — они открыты. Если она видит его, то ничем этого не выдает и продолжает идти к розе.
Он по-прежнему не может пошевелиться.
Подойдя к розе, она опускается на колени и кладет руку на почерневший стебель, и смерть, которая не есть жизнь, и жизнь, которая не есть смерть, устремляются в мертвую ткань и одолевают тот привычный круговорот жизни и смерти, который стал причиной гибели стебля... и стебель меняет цвет на синий, и синева мчится к лепесткам розы. Лепестки светлеют, а еще более глубокая синева заполняет камеру.
Тогда она выпрямляется и разворачивается.
Она уходит тем же путем, каким пришла.
Ему хочется окликнуть ее, умолять не возвращаться в свою могилу. Но губы точно срослись, и он не может проронить ни звука. Фосфоресценция перестает моргать. Синева усиливается, превращается в занавес, который скрывает от глаз силуэт девушки. Паралич отпускает его, и он громко кричит: «Вернись!» — и бросается вперед сквозь синий занавес, опустившийся между ними. Но за ним никого нет.
Он находит ее очень нескоро — после того как снова запечатал камеру и механическую мастерскую и восстановил контакт с китом; кит всплывает из Бездны к поверхности, и тогда он находит ее в ее гробнице. За покрытой изморозью лицевой пластиной шлема ее глаза закрыты; замерзшие слезы по-прежнему побле-
скивают на щеках. На льду, превратившем ее скафандр в сияющие доспехи, нет никаких повреждений. Все так, словно она никогда не покидала свой холодильный шкаф-гроб. В Аристотелевом смысле это так и есть.
Он вздыхает. По крайней мере я видел, как она шла. Не по весенней улице, не с развевающимися на апрельском ветру волосами. Но по крайней мере я хоть какое-то время видел, как это могло быть. До того как я объявился и убил ее.
Он отправляется на корму, срывает новый букет и, вернувшись, кладет у ее ног.
Глава 8. Космический кит, пространство-время
Первой заботой кита — а как же иначе — после полного восстановления сознания стала Сили:
Старфайндер, погруженный в печальные раздумья, сидит на мостике. Почему кит, ты не спрашиваешь меня, как вышло, что ты жив и здоров, когда согласно всем руководствам ты должен быть мертв?
Но кит не обращает внимания на его вопрос.
И снова спрашивает:
Он явно еще не полностью восстановил свои способности, иначе он сам бы провел обновление данных, используя разум человека. Старфайндер сообщает киту обо всем, что произошло с тех пор, как тот потерял «сознание». Они сошлись на том, что должно пройти еще два часа, прежде чем Старфайндер возвратится за Сили. Тот факт, что на обратном пути к киту он не «совпал» с самим собой и не заметил никаких признаков своего присутствия, означал только одно: их решение выполнимо — или будет выполнимо. Они пришли к согласию и по поводу того, что кит должен подняться на поверхность значительно дальше своего исходного положения, хотя и это решение тоже чисто теоретическое.