Разумеется, он может хотя бы предупредить ее.
— Сили... Мишель... прежде чем ты решишь, что именно делать, тебе нужно кое-что узнать обо мне. Первую часть своей жизни я провел на планете под названием Дёрт. Возможно, ты слышала о ней, но ты не могла слышать о том, что на самом деле представляет собой эта планета. Люди, живущие там, исповедуют искаженное ессеями христианство; любовь между мужчиной и женщиной там по сути запретна, счастье считается грехом. Я покинул Дёрт, когда мне было семнадцать, но он оставил на мне свою отметину. Это не могло помочь, но помогло. Так что видишь — я не совсем такой, каким могу казаться.
— Ты хочешь сказать, что у тебя трудности с сексом? — спрашивает Сили\Мишель. — Ха! Не верю! Кроме того, я уже решила, что мне делать. Где «Старейнджер»? Я хочу взять с собой несколько своих картин.
Он вздыхает.
— На крыше.
— Однако сначала я хочу забрать кое-какие вещи из своей квартиры и попрощаться кое с кем из друзей. Поедем на моей машине, а Чарлз может подогнать туда «Старейнджер», забрать нас оттуда, а потом назад. — Она делает паузу, запоздалая мысль туманит ее синие глаза-цветы: — Может быть, я слишком многое принимаю как само собой разумеющееся. Может быть, ты больше не хочешь видеть меня на борту кита?
— А зачем мне иначе быть здесь?
— Но ты ожидал встретить маленькую девочку.
С притворной веселостью, которой вовсе не чувствует, он говорит:
— Меня устроит и большая.
Насмешливая гримаска, которую вызывает это его замечание, это Сили, и только она.
— Ну ты и скажешь! — замечает она — так, как всегда. Почти.
Когда они выходят из здания и забираются в ее автомобиль, его одолевают новые сомнения. Не пустить ли все на самотек? Не передал ли он бразды правления Времени, оказывая столь слабое сопротивление?
Но что такое этот самотек, естественный ход событий? Если бы он просто ушел и оставил ее, не было бы это частью их естественного течения? И не будет ли его частью любое его действие или бездействие? Разве движущийся палец уже не оставил надпись. Разве уже не предначертано все то, что он делает или не делает? Не будет ли любое принятое им решение тем, какое требует от него Время?
Разве сами его мысли не суть часть или части той роли, для которой он был избран?
Возможно. Но у него есть туз в рукаве. В обычных драмах ни один из участников не знает заранее, что должно случиться. А в этой драме один из них знает это наверняка. Он сам. Да, он не знает деталей сюжета. Но знает, что если дать ему развиваться точно как написано, то Мишель Д’Этуаль, урожденная Сили Блё, отправится в космический рейс, из которого уже не вернется.
Несомненно, если один из персонажей пьесы знает, чем она должна кончиться, он обязан найти в себе силы выйти из своей роли достаточно надолго, чтобы обеспечить совсем иную развязку.
Но, возможно, он — не один из персонажей. Или в лучшем случае он, возможно, играет одну из второстепенных ролей. Бессловесного оруженосца. Он может только ждать и смотреть.
Автомобиль у Сили\Мишель электрический. Она едет, опустив стекло, ночной ветер играет ее волосами. Ему неловко сидеть рядом с ней. В последний раз он сидел рядом с ней, когда она была в детской ночной рубашке — и очень тринадцатилетней.
Она говорит:
— Когда меня выпустили из больницы, меня забрала социальная служба. С самыми благими намерениями они передали меня приемным родителям, которым хватало ума пропивать большую часть денег, которые выделяли на мое содержание, ни разу не выдать своего пристрастия к алкоголю сотруднику соц-службы, который периодически приходил к ним с проверкой. В школе я уже знала большую часть того, чему меня собирались учить, и еще много другого. Это не значит, что я многому выучилась в школе на Ренессансе — нет. Школы на Ренессансе очень напоминают школы на Земле: большая коробка — спортзал, коробки поменьше — классы. Haute bourgeoisie обожают легкую атлетику, почти так же, как земляне. Я должна бы сказать «будут обожать» и «когда-то земляне», правда, ведь Ренессанс — это будущее Земли, а Земля — прошлое Ренессанса. Но, если прыгать во времени то назад, то вперед, как делали мы, начинаешь путаться, а цивилизация, в которой я частично росла, во многих отношениях напоминает ту цивилизацию, частью которой я стала.
В любом случае, в школе на Ренессансе я выучилась не многому, и не будь там подпольных библиотек, на Земле мне пришлось бы корпеть над уроками столько же, сколько другим детям. Но в подпольных библиотеках было то, что «отверженные» учителя называли «обучающими машинами»: такая машина всего за час могла научить тебя гораздо большему, чем учитель на Ренессансе или на Земле — за неделю. Поэтому для меня учиться на Земле было как бревно катить с горки. Я мигом разделалась с образованием, выиграла стипендию и окончила школу в шестнадцать лет. Другая стипендия позволила мне уехать в Париж. Когда я вернулась и мои картины начали продаваться, я осела здесь, в Буффало. Мое лицо пострадало от огня не все, но оно не помогало мне на приемах и фуршетах, и в прошлом году я сделала пластическую операцию. Ведь мой талант совсем не велик. То, что я из другого мира, из другого времени, дает мне уникальный взгляд на вещи. Вот что помогает мне продавать картины. Большую часть своих работ я рисую по памяти, и, возможно, по этой причине критики называют мои полотна высокохудожественными и «несущими в себе глубокую мысль». Хотя в них нет ни того, ни другого. Я всего лишь выражаю так ностальгию... Ну вот, я столько наговорила тебе, Старфайндер... Теперь твоя очередь рассказывать.
Он рассказывает ей про Бездну. Про сбой в поступлении солнечной информации, из-за которого компьютер пропустил восемь лет. Про то, как кит едва не погиб. Но опускает часть, касающуюся Девушки со звезд, позволяя ей предположить, что кит ка-ким-то образом излечился сам. Для него по-прежнему невозможно рассказать ей про Девушку со звезд. Никогда.
Сам того не желая, он мысленно снова воспроизводит этот момент. Снова наблюдает, как она материализуется из синевы и приближается к розе. Снова смотрит, как она кладет руку на стебель, как поворачивается, уходит в глубокую синеву и исчезает... И, когда она исчезает, он чувствует всю важность этой минуты и понимает, что само его присутствие рядом с живой девушкой неопровержимое доказательство того, что ей предназначено умереть, погибнуть в космосе, в маленьком корабле, что именно ему предначертано забрать ее тело на борт кита, где, когда время придет, оно пробудится от сна, и вылечит розу, и сделает возможным его присутствие рядом с живой девушкой. Что независимо от того, что он делает или не делает сейчас, ее смерть — будущий совершившийся факт.
Несомненно, киту известно об этом с тех самых пор, как он выяснил, кем стала Сили. И, несомненно, он не мог заставить себя выдать этот секрет Старфайндеру. Так же, как не мог заставить себя до последней минуты не просто намекнуть, а внятно объяснить, что вместо месяцев прошли годы, и что маленькая девочка, которую они оставили на поляне, выросла.
Но, конечно же, рассуждает Старфайндер, конечно же, Вселенная без начала и без конца должна быть безгранично большой. И, будучи безграничной, она должна быть безграничной в безграничном множестве аспектов. Не может быть единственным результатом для любого данного хода событий. Должны быть отражены все возможные результаты, даже если это означало бы создание всех возможных вселенных. Так что если ему удастся прервать роковой космический полет и тем самым предотвратить смерть Мишель\Сили, никакой парадокс не возникнет. Просто родится альтернативная вселенная — такая, в которой нет никакой Девушки со звезд, такая, в которой кит излечился совсем другими средствами, такая, которая во всех прочих отношениях будет полностью идентична этой.
Мишель свернула на улицу, застроенную по обеим сторонам высокими многоквартирными домами с множеством балконов. На первый взгляд они кажутся точными копиями друг друга, но более близкое их изучение выявляет отличия в конструкции и отделке. Она останавливается перед одним из них и глушит мотор.
— Тебе надо зайти и познакомиться с Тодом и Тедом.
Тод и Тед... По спине Старфайндера пробегает предупреждающий холодок.
— Кто они?
— Звездные мальчики. Ты наверняка видел их портреты на моей выставке... Они ужасно огорчатся, когда узнают, что я не смогу отправиться с ними. Что уезжаю. Но тут ничего не поделаешь.
С ними...
— Куда с ними?
— На космический пикник. Сейчас это очень популярное развлечение. Наш был назначен на завтра. Мы планировали его несколько недель. И должны были лететь сегодня вечером. Звездные мальчики богаты, как Мидас — вернее, богаты их родители, — и у них есть собственный маленький космический корабль. «Звездный ястреб». Они уже дважды облетели вокруг Луны.
Ночь, такая теплая всего минуту назад, становится холодной. Время наконец раскрыло карты, сюжет обретает форму. Старфайндер должен каким-то образом изменить ее, пока она еще податлива. Он должен перехитрить Время. Время, эту сокрушительную силу, сметающую все на своем пути, неумолимо катящую вперед. Но сначала он должен определить точное направление сюжетной линии.
— Ты не зайдешь?
Мишель вышла из электроавтомобиля и подошла к тротуару. Она стоит там и ждет; ветер по-прежнему перебирает ее волосы. Старфайндер присоединяется к ней, и они идут по бетонной дорожке к входу. Привратник в униформе приветливо кивает Мишель, бросает косой взгляд на Старфайндера и распахивает двустворчатую стеклянную дверь. Старфайндер, внезапно осознав всю странность своего наряда (голубая куртка, широкие брюки, широкий красный кушак и черные «луноходы»), следует за Мишель через небольшой, приятно обставленный холл к лифту. Лифт поднимает их на девятый, самый верхний этаж, и они выходят в устланный ковром коридор. Коридор пуст; толстый ковер поглощает звуки шагов, пока Мишель ведет его мимо широко распахнутых дверей к двери с номером 909. Дверь приоткрыта, но войти они не успевают — в коридор выскакивают двое молодых людей. Их яркая безвкусная одежда делает наряд Старфайндера заурядным.