оженный у основания главной двери из нержавеющей стали, — вместе с невидимым силовым полем она незаметно преграждает путь к свободе. Однако, несмотря на все эти прелести, впечатление средневековой тюрьмы сохраняется. Возможно, виновата световая гамма — не только стен и потолка, но и мебели: она варьирует от угольносерого (ковер) до голубовато-серого (потолок). И единственное окно в этом помещении бесспорно дополнительный фактор. Оно маленькое, очень узкое и расположено достаточно высоко, что вынуждает Старфайндера вставать на цыпочки, когда ему хочется выглянуть в него. По правде говоря, он не часто выглядывает в него, ведь там не на что смотреть, кроме обширного пространства похожей на японские кинжалы-кунай травы, протянувшегося до самого горизонта; тем не менее всякий раз, выглядывая в него, он вспоминает строки из байроновского «Узника»:
На лоне вод стоит Шильон;
Тем, в подземелье, семь колонн
Покрыты влажным мохом лет.
На них печальный брезжит свет...
Осужденного убийцу, ожидающего исполнения приговора (если против него на Ренессансе и возбуждено дело о похищении, это известие еще не достигло Гола), его в его квартирке держат взаперти. Теперь вот уже десять дней он видит одни и те же стены, один и тот же потолок, одну и ту же мебель, одни и те же программы на большом голографическом экране-кубе. Да — и, разумеется, одну и ту же картину. Она висит на стене над диваном и изображает свадьбу на Голе. Скучающая жрица «окольцовывает» шею невесты «пятым ребром» жениха, на это глазеют три подружки невесты. Всякий раз, как Старфайндеру попадается на глаза эта картина, он содрогается.
Ему не придется слишком часто поглядывать на нее или долго чахнуть в своем Шильоне — его казнь уже назначена. На завтрашнее утро.
Он встретит смерть с распростертыми объятьями.
Не то, чтобы он считал себя виновным в преступлении, за которое его приговорили. В убийстве Глории Уиш. Глория Уиш жива-живехонька. Нет, он не считает себя виновным в этом преступлении. Его не признал виновным в этом преступлении даже Ареопаг, заседавший на мостике корабля-кита.
Но он считает себя виновным в другом преступлении. В убийстве Мишель Д’Этуаль.
Он не может убедить себя, что ее смерть была свершившимся фактом еще до того, как его злые слова отправили ее в тот роковой космический полет, в котором она решила было не принимать участия. Он не может убедить себя, что сказал то, что сказал, поскольку им это в определенном смысле уже было сказано им; что причина должна предшествовать следствию независимо от того, где имеет место это следствие — в чьем-то прошлом или в чьем-то будущем. И даже если бы ему удалось убедить себя в этом, он никогда бы не простил себе те слова. Не Время вложило эти злобные слова в его уста. Это сделал безумный Монах. А безумный Монах — это он сам.
Во время судебного разбирательства по делу об убийстве Глории Уиш он не произнес ни единого слова в свою защиту, ведь в том зале суда, что был в глубине его души, его судили
как убийцу Мишель Д’Этуаль. И когда его признали виновным в одном преступлении, он с радостью признал себя виновным в другом.
Можно поспорить вот о чем: если он считает себя ответственным за смерть Мишель Д’Этуаль, то он в ответе и за смерть звездных мальчиков. Возможно, да — но их смерть ничего не значит для него, и было бы лицемерием с его стороны утверждать обратное. Нет, он убил только Мишель Д’Этуаль, и только обвинение в ее смерти он готов с радостью принять.
Но у его победы есть изъян. Он убил Мишель Д’Этуаль дважды, а умереть может только один раз.
Но в одном отношении — в отношении безумца в его голове — одного раза вполне достаточно.
Кит, который все эти недели, если не учитывать короткие путешествия в глубины космоса за «едой», преданно оставался «при нем», сообщил, что к Старфайндеру собираются гости:
Один из них, по-видимому, великан. Второй посетитель — женщина.
Великан на поверку оказывается киборгом. Женщина оказывается Глорией Уиш.
Старфайндер ошеломлен. Он не одну неделю ждал, что она свяжется с ним по поводу кита, но полагал, что контакт будет осуществлен через третьих лиц. Ему и не снилось, что она снизойдет до того, чтобы явиться к нему собственной персоной.
Прошло много времени с тех пор, как он впервые увидел ее после своего возвращения. В ходе судебного процесса он видел ее каждый день. И, пока она занимала место свидетеля, давая показания по поводу собственного убийства, она ни разу не отвела глаз от его лица, а после он постоянно чувствовал ее ледяной взгляд на своей шее.
Сейчас ее взгляд застыл на его лице. Несмотря на его знакомство с процессом декриогенизации, он по-прежнему чувствует замешательство в присутствии женщины, которую лишь немногим больше месяца тому назад убил собственными руками.
— Пожалуйста, садись, — говорит он.
Она качает головой. Высокая, холодно-красивая, на сей раз она в зеленых тонах. Зеленый лиф, сквозь который торчат соски. Зеленая полупрозрачная облегающая юбка, которая липнет к ее гибким ногам словно зеленая кожа. Зеленые туфли с чуть загнутыми носами. На голове зеленая лента со сверкающим изумрудом в центре. Волосы, только что уложенные немыслимой волокнистой копной, напоминают настоящий, желтый сноп пшеницы, доставленный с полей Юга.
Глаза ее холодны, как озера Фригидии. Взгляд остается прикованным к его лицу. Рядом возвышается вошедший вместе с ней киборг. Списанный боевой киборг, превращенный в телохранителя. Его зубы из высокоуглеродистой стали могут прокусить насквозь обычные металлы. Глаза киборга — линзы, рассчитанные на восприятие микро- и макромира и записывающие все, что он видит. Вместо рук у него покрытые искусственной плотью шарнирно-сочлененные стальные профили, способные сносить дома. Пальцы левой руки — втяжные обоюдоострые ножи. Правая рука — самозарядный «Вейканцер» .50. Покрытые искусственной плотью шарнирно-сочлененные стальные ноги приводятся в движение встроенными энергетическими установками, позволяющими ему развивать скорость до 60 миль в час. В мозгу — миниатюрный приемник, настроенный на отпечаток голоса его клиента.
— Пожалуй, возможность оказаться лицом к лицу с собственным убийцей, — вскоре говорит Глория Уиш, — стоит такого неудобства, как смерть.
— Ты сама — свой убийца.
— Я? А я-то думала, это ты совершил этот подвиг, хотя так и не смогла уяснить, почему. Как и то, зачем ты похитил космического кита.
— Я убил тебя, потому что ты убивала меня.
— Правда? Но я делала это таким приятным способом... Однако зачем ты угнал космического кита? Если бы ты попросил, я дала бы тебе одного из них. И почему ты угнал именно этого? Почему именно того, которого полностью реконструировали?
Старфайндер молчит. Она не знала тогда, и она не знает и сейчас, что похищенный им кит был живым и даже сейчас остается живым. Она-то отдала бы ему мертвого кита, наверняка. Но не того, который все еще жив. Она сначала убила бы его, а потом отдала бы. С ее точки зрения, как и для всех жителей Гола, лучшие киты — это мертвые киты. Мертвых можно превратить в корабли, которые, в свою очередь, можно превратить в деньги. Таким образом, сознайся он, что выкрал именно этого кита потому, что тот все еще был жив, она не увидела бы никакого смысла в такой краже. А если бы он добавил, что выкрал кита, поскольку тот заключил с ним договор, Глория лишь посмеялась бы над ним. Общение между человеческим существом и космическим китом дело не просто неслыханное — немыслимое.
— Я не возбуждала дела против тебя. Даже в отсутствии одной из сторон. И было бы тщетно возбуждать его сейчас. Но я хочу, чтобы ты вернул мне кита.
— Полагаю, хочешь. — Он полушутливо добавляет: — В обмен на мою жизнь?
— Нет. В обмен на жизнь той девушки, которую ты пытался декриогенизировать. Той самой, чью жизнь ты просил «возвратить», обращаясь к тюремной администрации, когда тебя впервые доставили сюда.
Он ошеломлен.
— Но ведь уже поздно. К этому времени вы наверняка выбросили ее тело «за борт»?
— Нет. Я устроила так, что оно хранится в одном из криогенных шкафов.
— Почему?
— Потому что мне нужна основа для сделки.
— Но ты могла бы просто конфисковать кита.
— Могла бы... если бы знала, где он.
Он снова умолкает. Она действительно не имеет представления о том, где кит. И даже будь он мертв, как она полагает, на его поиски ушли бы недели, а то и месяцы, и это обошлось бы в целое состояние.
Тем не менее ее предложение по-прежнему не имеет смысла.
Ведь верно?
Он рассматривает его с другой стороны — с ее. Она хочет его смерти, но, что не менее важно, она хочет видеть его смерть. Она хочет видеть, как он отшатнется, насколько позволят его цепи, от смертоносной ампулы в руке палача. Хочет видеть страх смерти в его глазах...
Внезапно ему все становится ясно. Она использует кита как приманку — как приманку, чтобы отвлечь его внимание от своих истинных мотивов. Она хочет вернуть себе кита, да. Он стоит определенных денег, а на Голе Деньги восседают рядом с Афродитой в Зале Богов. Но в их случае это побочное соображение. Чего действительно хочет Глория Уиш, так это преподнести Старфайндеру повод захотеть жить. Ей известно, что он рисковал жизнью в безуспешной попытке «воскресить» мертвую девушку, которую она впоследствии поместила в один из криогенных шкафов в склепе. Она знает и то, что он просил официальные власти о декриогенизации этой девушки, ничего не прося для себя. Следовательно, он должен любить эту девушку так сильно, что, пока она мертва, у него нет желания жить. И Глория Уиш хочет, чтобы он хотел жить. Иначе, когда палач приблизится к нему, в его глазах будет лишь облегчение, а не страх, благодарность, а не сожаление, когда игла возится в его руку.
Но, сама того не желая, эта нимфоманка-олигарх, этот ангел в глазах болванов, расписывающихся в платежной ведомости Верфей, эта размалеванная омолодившаяся ведьма назвала устрашающую цену за декриогенизацию Мишель Д’Этуаль. Ведь, когда Старфайндер откроет местонахождение кита — а он должен это сделать, — и выяснится, что кит все еще жив, его ганглий спешно разрушат.