яет получать приглашения на казни. Часть собравшейся здесь публики — это администрация Исправительного Комплекса и представители средств массовой информации. Остальные — бизнесе-леди или чиновники высокого ранга. Все без исключения красивы. И молоды — по крайней мере с виду. Поистине, можно уподобить это сборище саду роз — семи цветникам, расположенным амфитеатром.
Даже в окружении роз роза Глория Уиш выгодно выделяется на общем фоне. Возможно, из-за розового цвета облегающего халата. Возможно, оттого что крошечные бриллианты в ее прическе напоминают капли росы. Возможно, оттого что блаженное выражение ее лица наводит на мысль о дыхании весны. Какова бы ни была причина, Глория в этот день — королева роз в розовом цветнике престарелых девиц.
Женщина-палач уже на сцене, неподвижно стоит возле небольшого столика, на котором разложены ее инструменты. Ее черный капюшон, черная мантия и черная маска, закрывающая нижнюю часть лица, резко контрастируют с яркими, нарядными кринолинами зрительниц. Как будто Смерть вошла в сад — в каком-то смысле так и есть. Но ее присутствие не заставило розы поблекнуть; если уж на то пошло, они стали только ярче.
Она не тратит время попусту. Едва охрана удалилась, она берет резиновый шланг и направляется прямо к капсуле. Она надевает петлю шланга на бицепс правой руки Старфайндера и туго завязывает. При этом она смотрит ему в глаза. Он в ответ смотрит в ее глаза. Они как синие цветы. Вдоль ее висков идут тончайшие шрамы. Прядь темно-каштановых волос, выбившихся из-под капюшона, образует тонкий завиток у нее на лбу. Старфайндер ошеломлен.
Она молчит. Попробуй она вымолвить хоть слово, в Театре с его акустикой оно донеслось бы до самого дальнего угла. Вместо слов она говорит глазами. Но не поддающаяся анализу завеса заволакивает их, и он не может разобрать, что они говорят.
Кит, обнаружив информационный разрыв, заполняет его значком:
Мишель Д’Этуаль, она же Сили Блё, отправилась в прошлое.
Ей не пришлось бы нырять туда слишком глубоко. Возможно, не глубже дня вынесения ему приговора.
Вдруг он вспоминает о разрыве во времени, который возник, когда он связывался с китом всего несколько минут назад, когда за ним явился конвой. Разрыв равнялся времени «нырка» кита — времени, затраченному китом, когда тот возвращал ее туда, «куда бы/когда бы» она ни собиралась.
Вероятно, кит связался с ней и сообщил последние новости сразу после того, как была произведена голографическая запись нескольких последовательных эпизодов, и обеспечил ей доступ к «Старейнджеру». Скорее всего, ее охраняли не слишком строго... возможно, не охраняли вообще. Как бы то ни было, ночью кит помог ей сбежать, и она, получив доступ к «Старейнджеру», присоединилась к киту в космосе.
По-видимому, ее отсутствия так и не заметили. Или, возможно, заметили, но оставили без внимания. Вероятно, все, что требовалось Глории Уиш, — это доказательство декриоге-низации.
Женщины Гола обожают смотреть казни, — об этом свидетельствует толпа, собравшаяся сейчас. Но, за очень редкими исключениями, их не прельщает роль палача. В результате палачей выбирают из очень тонкой прослойки добровольцев, а чаще всего выбирать просто не из кого и палача назначают. Вероятно, все, что потребовалось от Мишель, чтобы стать палачом Старфайндера, — это выдать себя за гражданку Гола и добровольно взяться за эту работу.
«Но почему, кит? — спрашивает Старфайндер. — Она так ненавидит меня, что готова убить собственными руками?»
Кит оставляет его вопрос без ответа.
«И почему ты, кит, до сих пор скрывал от меня все это?»
Молчание.
Его до костей пробирает холод.
Кит тоже хочет его смерти.
А почему бы и нет? Если он умрет, кит получит свободу.
В конце концов любые дружеские узы рвутся.
И Мишель. Почему бы ей не желать ему смерти? После того как он высадил ее на необитаемом острове и проклял за то, что она стала островитянкой? После того как он втоптал в грязь ее любовь к нему?
Почему бы ей и в самом деле не желать ему смерти?
Но желание убить его своими руками...
Она тем временем вернулась к металлическому столику за ампулой и теперь, разломив колбу, скрывавшую смертоносную иглу, вновь приближается к капсуле. Она снова говорит с ним глазами, но снова непонятная завеса скрывает все то, что она пытается сообщить ему.
Второй символ, переданный китом, рассеивает оставшиеся у него сомнения:
Да, все кончено. Он — мусор, выброшенный за борт.
Но это лишь справедливо. Справедливо, что девушка, отвергнутая им, отвергнет его. Что рука той, кого он убил, станет рукой, которая убьет его. В конце концов не никакой разницы, чья именно рука принесет ему смерть. Он достигнет своей цели с помощью Девушки со звезд так же успешно, как с помощью ко-го-либо другого.
Она втыкает иглу в его взбухшую вену, и сразу начинает сгущаться тьма. Как только она заполняет подземную темницу, безумный Монах начинает вопить.
«Умри, проклятый! Умри!» — шепчет Старфайндер... и неожиданно стены темницы рушатся и хоронят Монаха под грудой пыли и щебня, и его вопли обрываются, и одновременно страшное бремя спадает с плеч Старфайндера и впервые в жизни он чувствует себя свободным. Он ликует — он свободен, а казалось бы невозможное воскрешение Девушки со звезд удалось, — но его радость омрачена горькими сожалениями. Он свободен — да, но он не может жить, потому что прикован к Смерти.
Он беспомощно вливается в черный фон, на котором разыгрываются все драмы действительности. Очень скоро наступит полное бесчувствие... и окончательный переход от света к полной тьме проходит незаметно.
Глава 11. Строительная компания
В ночи, поглотившей Старфайндера, возникает символ:
Он на некоторое время зависает в темноте его сознания, затем постепенно тает.
Для начала, ему там нечего делать.
Он ведь умер, верно?
— Попробуй еще раз, Чарлз, — слышен где-то рядом голос.
И снова темноту ночи рассеивает тот же символ:
Глаза Старфайндера плотно закрыты. Он отказывается их открывать. Если, как кажется, смертельная сыворотка не подействовала в полной мере и он галлюцинирует, тьму его сознания просто заменит тьма внутри капсулы, ведь, жив он или нет, логика подсказывает, что он благополучно направляется к месту своего назначения и, возможно, уже в плену гравитационного притяжения огненной Фарстар.
Он чувствует на губах ласковый поцелуй. Мягкий, теплый и слегка влажный. Тот же голос шепчет:
— Продолжай попытки, Чарлз.
Теперь он понимает, чей это голос.
Третий символ куда более определенный:
Глаза Старфайндера открываются сами собой.
Прямо над его лицом — другое. Не вполне сердечком и не вполне овальное. Такое среднее. Когда-то это было детское лицо, лицо двенадцатилетней девочки, похитившей звездного угря. Сохраняются следы его прежней худобы, ровно столько, чтобы намекнуть на подростковую миловидность, скрытую под нынешней классической, с его точки зрения, красотой. Это же и лицо мертвой девушки, которую он обожал, которой поклонялся, мертвой девушки в белом скафандре, с замерзшими на щеках слезами, мертвой девушки, которая ненадолго восстала из мертвых и вернула к жизни умирающего кита, а потом возвратилась в свой ледяной гроб. И это лицо той самой девушки, которую он, обернувшись, увидел в ту судьбоносную ночь в «Доме безмятежности». И все-таки другое лицо: лицо, от которого отхлынула кровь, лицо той, кого он оскорбил за соглашательство с тем образом жизни, который в своей наивности она принимала за нравственный и который, несмотря на прямо обратные утверждения так называемых моралистов всех времен, возможно, был — нет, возможно, является — не менее нравственным, чем любой другой.
Многоликая девушка в чреве кита.
Да, он в чреве кита. Он узнает помещение, в котором находится, койку, на которой лежит. И то, и другое его. Кит, после того как «палач» снова оказался на его борту, должно быть, догнал капсулу и, воспользовавшись психокинезом, поместил ее в причальный отсек. После чего Сили\Мишель как-то умудрилась доставить его сюда. Возможно, он пришел своими ногами, сам того не сознавая. Можно спорить, могут ли мертвецы ходить, но никто не может утверждать, что они возвращаются к жизни.
Тем ему ясно, что он не умирал.
Сили\Мишель — нет, он должен думать о ней исключительно как о Мишель, раз уж она выбрала себе это имя — Мишель уже сняла маску палача и сбросила черный капюшон, закрывавший волосы и лицо. Но она еще не избавилась от одеяния. Вероятно, у нее не было на это времени. Или, возможно, его освобождение всего лишь сон, и он по-прежнему в капсуле, летит к солнцу. Он закрывает глаза, затем снова открывает их. Нет, это не может быть сон. Она по-прежнему там, сидит около его койки, цветочно-синий взгляд мягко касается его лица.
Внезапно его охватывает ужас. Если он не умер, то, вполне возможно, не умер и безумный Монах.
Но взгляд цветочно-синих глаз сообщает ему, что это не так. В их мягком сиянии он видит свое нутро... Видит рухнувшие стены темницы, отмечающие могилу мертвого Монаха. Requiescat in расе...
— Как, — шепчет он. — Как вышло, что я все еще жив? Я знаю, ты перемещалась в прошлое. Но эта сыворотка... Я видел, ты впрыснула ее. Или ты впрыснула вместо нее наркотик? Такой, который просто заставил меня заснуть?
— Нет, это была сыворотка. У палачей не доступа в лабораторию Комплекса. Не было никакой возможности подменить яд.
— Тогда как? Действие сыворотки нельзя остановить.
— Нет, нельзя, а предотвратить — можно. — Последнее слово она выделила. — Помнишь, Старфайндер, ты когда-то был реконструктором и жил в Сверце? А помнишь девушку, которая перехватила тебя на темной улице, после того как ты вышел из кафе, и поцеловала прямо в губы?