— Раймонд, ты вернулся! Пре... прежде чем Иосиф с Рахилью ушли с тобой, они сказали, что, наверное, ты вернешься, но я боялась, что, может быть, нет, и... о... о, Раймонд, как я рада видеть тебя снова!
Голос Д’Арси звучал не так твердо, как ему хотелось бы.
— Значит, ты не сердишься на меня за то... за то...
— За то, что ты украл мою куклу? Конечно нет! Иосиф с Рахилью сказали, что все это — часть замысла; вот почему ты уложил меня той ночью спать, а сам спрятался в соседней комнате. Я тогда не знала, что такое на самом деле эта кукла или что они задумали. Они... они вернутся, как ты думаешь?
Д’Арси покачал головой.
— Нет, Жанна-Мари.
В уголках ее глаз задрожали слезы, а одна покатилась по щеке.
— Как жаль! Они были очень добры.
— Да, — произнес Д’Арси, — и очень смелые.
Смелые, да — но не настолько всесильные, как ему показалось. Бомбой оказалась кукла, в которую они вдохнули жизнь, а не они сами. Они просто послужили детонатором.
— Прежде чем уйти из моих мыслей, — сказала Жанна-Мари, — они настояли, чтобы я кое-что пообещала. — Она выбрала из колчана стрелу и вложила ее в правую руку Д’Арси. — Мне сказали, что, если ты вернешься, я должна заставить тебя выпустить эту стрелу в воздух. И еще сказали, что это тоже часть плана... только они сказали не «плана»... они сказали «замысла».
— Отлично, — сказал Д’Арси. — Я так и сделаю.
И он выпустил стрелу. Она взлетала все выше и выше... а потом развернулась и полетела обратно, прямо на них. Он отпрыгнул в сторону, но лишь внес необходимую поправку, чтобы стрела попала точно в предопределенную цель. Когда стрела попала ему в грудь и пронзила сердце, он не почувствовал ничего. Даже не смог схватиться за нее.
Лук внезапно растворился и исчез. То же самое случилось и со стрелой, пронзившей его сердце. То же самое произошло и с остальными стрелами.
Когда в следующий миг он посмотрел на Жанну-Мари, то вместо юной девушки увидел красивую женщину — ту самую, кого искал всю свою жизнь, но так и не сумел найти. Он еще не понял, что случилось, а она уже оказалась в его объятиях, и он целовал ее.
«Иосиф Благотворитель» и «Святая Рахиль Огненная» верили в счастливые концы.
Святая Джулия и висги
Висги были завоевателями, но не обладали ни одной из обычно приписываемых завоевателям черт — ни жестокостью, ни мстительностью, ни алчностью. Они не грабили, не мародерствовали и никого не эксплуатировали. В их словаре даже не было слова «насилие». Они были завоевателями, ибо завоевание представлялось им смыслом жизни с точки зрения веры.
Висги завоевали Землю в последние годы двадцатого столетия, и оккупационные власти почти сразу заняли все руководящие должности. Первым делом они издали традиционное для висги воззвание — которое, в сущности, устанавливало, что с этого момента планета находится под властью висги, а жители вышеуказанной планеты незамедлительно должны разработать проект ландшафтного редизайна планеты с целью изменения всех особенностей рельефа, принципиально отличающихся от особенностей рельефа планеты Висге. Согласно убеждениям висги, их планета была Моделью, Первообразцом, а желание Первоуправителя заключалось в том, чтобы переделать все остальные планеты в космосе по образу и подобию этой Модели. Вот для чего он создал висги, и вот почему технологии висги шли рука об руку с религией.
К счастью, Висге не очень отличалась от Земли. На ней были моря и материки, реки, равнины, озера, горы и возвышенности. У нее были северный и южный полюса и линия перехода дат. На одном из ее северных континентов был полуостров, весьма похожий на Флориду. По сути, между Висге и Землей было только одно принципиальное различие.
На Висге не было деревьев.
Джулию разбудил металлический визг множества пил и громкие крики людей. Выглянув из окна спальни, она увидела в зеленой листве огромного клена движение одетых в джинсовку тел, а вниз медленно сыпались опилки, похожие на желтые снежинки. Она быстро оделась и сбежала по лестнице. На заднем крыльце стояла мама с очень странным лицом.
В деревне у подножия холма, где жили Джулия с мамой, клены, дубы и вязы гибли, как храбрые солдаты, одну за другой ро-
няя на землю ветви в утреннем солнечном свете. Однако Джулия смотрела только на своего «солдата».
На одном из нижних сучьев все еще висели ее качели. Высоко от его головой от дерева отходила ветвь с особенным изгибом, чьи заросшие листвой тоненькие веточки ободряюще поглаживали оконное стекло комнаты девочки ветреными ночами, когда ей не спалось, а прямо под ней росла ветвь, «предназначенная» для зарянок, которые каждую весну улетали на север.
— Мама, — спросила девочка, — что они делают с моим деревом?
Мама взяла ее за руку.
— Ты должна быть мужественной, детка.
— Но, мамочка, они же делают дереву больно!
— Тихо, милая. Они просто выполняют свою работу.
Со свистом рассекая воздух, упала первая ветка. Утренний ветер развеивал желтые опилки. Джулия вскрикнула и вырвала руку из рук матери. Она увидела здоровенного мужчину в бриджах и высоких башмаках; стоя в ярде от нее, он смотрел вверх на других мужчин и кричал, чтобы те поторапливались. Джулия подбежала к нему с воплем.
— Оставьте мое дерево в покое! — кричала она. — Оставьте! — И забарабанила маленькими, сжатыми в кулачки руками по его ремню.
Он схватил ее за запястья и отпихнул. У него было серое лицо, под блекло-голубыми глазами — темные грязные пятна.
— Черт подери! — заорал он поверх головы Джулии. — Разве у нас и без того недостаточно тяжелая работа? Уберите ее отсюда! Да уберите же!
Джулия почувствовала на плечах ласковые руки мамы.
— Извините, — сказала мама. —1 Она не хотела вам мешать. Видите ли, она не понимает.
— Чего это — не понимает? — заорал здоровяк. — Она же ходит в школу, а? Висги во всех школах планеты читают ликвидации деревьев. Теперь дети должны ненавидеть деревья.
— Но она не ходит в школу. Понимаете, она не вполне...
Мама умолкла. Здоровяк внимательно посмотрел на Джулию. С его глазами случилось нечто очень странное. Зимнюю стужу в его взгляде сменило летнее тепло. Взгляд стал ласковым, глубоким и затуманенным. Он снова посмотрел на маму.
— Простите, — извинился он. — Я не знал.
— Разумеется, не знали, — сказала мама. — Все в порядке.
— Ненавижу рубить деревья. Вы понимаете, да?
— Понимаю, — ответила мама. Она крепче сжала руку дочери. — Пойдем, Джулия, вернемся домой.
Здоровяк порылся в карманах бриджей. Потом протянул Джулии четвертак.
— Вот, возьми, — произнес он. — Ты будешь храброй девочкой, не так ли?
Джулия не обратила на четвертак никакого внимания. Снизу вверх она посмотрела здоровяку прямо в глаза.
— Пожалуйста, не обижайте мое дерево.
Здоровяк беспомощно замер.
— Пойдем, Джулия, — повторила мама. — Нельзя мешать этим людям работать.
Джулия с явной неохотой пошла вместе с ней к дому.
— Сейчас мы войдем и позавтракаем, — говорила мама. — Съедим яичницу-болтунью, такую, как ты любишь.
— Нет!
— Да, Джулия.
Джулия заплакала, но мама заставила ее вернуться в дом и сесть за кухонный столик. Свист падающих ветвей и стук их падения на землю то и дело проникали в открытое окно кухни. Металлическим голосом пели пилы. Мама взболтала яйца и поджарила тост. Затем налила Джулии стакан молока. Джулия прислушивалась к звуку пил. Вот опять зазвенела пила — другая, громко, визгливо.
Внезапно кто-то крикнул: «Берегись!», и сразу после этого раздался тяжелый удар, от которого екало сердце. Джулия хотела подбежать к окну, но мама обхватила ее обеими руками и очень крепко прижала к себе.
— Ничего, дорогая, — приговаривала мама. — Ничего. Не плачь, детка, не плачь.
Однако Джулия плакала и плакала.
Ночью ей снилось дерево. Снилось таким, каким бывало зимой, — темное и одинокое, а его ветки казались нарисованными углем на мрачных металлических небесах. Оно снилось ей таким, каким бывало весной, когда новые почки окутывали его ветви бледно-зеленой дымкой. Но больше всего оно ей снилось таким, каким становилось летом — зеленое облако над головой, когда она сидела на качелях, прекрасное облако, в котором вздыхал ветер, а вокруг — небо, голубое, как яйцо малиновки.
Маленькая девочка и облако кроны вольно плыли над вершиной холма.
На следующий день вернулись люди, изменяющие местность. Джулию разбудило пыхтение гигантского подъемного крана. Выглянув в окно, она увидела, как огромная когтистая лапа крана вцепилась в оставшийся от дерева пень и стальные тросы натянулись. Пень с треском вырвался из почвы, все вокруг осыпало землей. Он выскочил из земли, как гнилой зуб, отчаянно размахивая корнями. Кран резко развернулся и сбросил его в поджидающий мусоровоз, и мусоровоз с ревом покатил с холма в долину. Другой грузовик задним ходом подъехал к зияющей на месте пня темной глубокой ране и вывалил туда красноватую почву Висге; затем запыхтел бульдозер, ярд за ярдом выравнивая землю, подобно механическому динозавру.
Джулия медленно одевалась. Мама была на кухне, сидела за белым столиком, глядя себе на руки. Когда Джулия вошла, мама подняла глаза.
— Доброе утро, милая, — сказала она. — Ты хорошо спала?
— А они посадят новое дерево? — спросила Джулия.
— Нет, Джулия. Они посадят траву. Такую траву, какая растет на Висге.
— Но почему, мамочка?
Мама снова посмотрела себе на руки.
— Потому что они должны, дорогая. Потому что они такие... Хочешь болтунью?
— Я не голодна, — ответила Джулия.
Бульдозер работал все утро. К полудню земля, где некогда росло дерево, стала ровной, а после перерыва на обед люди, занимающиеся местностью, достали из грузовика-пикапа длинные грабли и стали разравнивать ими почву Висге. (Почву Висге насыпали только на вершинах холмов, где опасность эрозии была максимально высокой.) Они разравнивали граблями почву до тех пор, пока в ней не осталось комочков, а потом посадили траву с Висге. Они сажали ее так, как велели висги: таким толстым слоем, чтобы длинные корни образовали густые сплетения и защитили почву от воздействия дождя и ветра. Они закончили работать уже под вечер, влезли в грузовик и поехали с холма в деревню.