до того, как упал и рассадил колено — а не наоборот.
Снова начали стучать в заднюю дверь, и Джефф снова поднялся с дивана в гостиной, где он удобно сидел, пил пиво и смотрел «Ангелов Чарли», отправился на кухню, открыл дверь и выглянул наружу через сетку. После первого раза он оставил свет на заднем крыльце включенным, но опять никого не увидел. В досаде он захлопнул заднюю дверь, слегка вздрогнул от холода и сырости ночного воздуха, который запустил в дом, вернулся в гостиную и снова уселся на диван. Какой-то стук в дверь не испортит ему настроение, сказал он себе. Скоро Хэллоуин, и, само собой, соседние ребятишки уже начали свои штучки, а что начали с него, вполне понятно. Сегодня он ночевал в Новом Доме в первый раз, а это означало, что для соседей он новичок, новосел и в силу этого — самая логичная жертва.
Новый Дом стоял на месте Старого. Это был дом в духе Кейп-Кода, с пристроенным двойным гаражом. В одной половине гаража стоял его старый шевроле «Бискейн», с которым он пока еще был не в силах расстаться, в другой части — его новенький кадиллак «Эльдорадо».
Он забрал свое пиво с кофейного столика и почти донес бутылку до рта, но увидел, что она пуста. Он отправился на кухню, достал из холодильника новую бутылку, и вернулся на свое место перед телевизором. На экране Фарра Фосетт-Меджорс саданула коленом одного из троих наседавших на нее мускулистых молодцов, вырубила ударом карате второго и красиво перебросила через себя третьего.
Джефф залпом осушил треть новой бутылки и поставил ее на кофейный столик. Он пил больше обычного, с тех пор как его жена Долорес развелась с ним, обвинив в жестокости, и случайный сторонний наблюдатель мог бы на этом основании прийти к заключению, что он перешел грань, отделяющую «выпивку в компании» от полноценного и регулярного «закладывания за воротник», к которому он медленно, но целеустремленно приближался всю жизнь. Ничто не могло бы быть дальше от истины. Джефф тщательно держал свои возлияния под контролем, до восьми вечера не позволял себе ни капли и никогда не пил ничего крепче пива. И каждое утро ровно в 7 часов появлялся в своем ресторане, аккуратно одетый и тщательно выбритый, шел в кофейню и заказывал яичницу с ветчиной и кофе.
Собственный ресторан был его гордостью и отрадой. Он всегда хотел открыть свое дело, но удача всю жизнь отворачивалась от него, и все его попытки проваливались — пока он не получил наследство. Теперь ему наконец удалось реализовать свой потенциал и занять надлежащее место в деловом мире.
Его столь ранее появление в кофейне имело целью держать персонал в тонусе, но были и другие причины. Ресторан существовал для обслуживания проезжающих путешественников (в миле от него был выезд из города), а кофейня зависела от местного спроса. В основном это были продавцы, помощники водопроводчиков и младшие муниципальные служащие. Ежедневное поглощение хозяином завтрака рабочего человека, его присутствие с клиентской стороны стойки и неизменная традиция здороваться с каждым пришедшим, называя того по имени, служили неопровержимым доказательством того, что, несмотря на внезапный подъем Джеффа в высшее общество, он не считал, будто чем-то лучше других, и оставался все тем же «просто Джеффом». Кроме того, такое времяпрепровождение позволяло ему неизменно быть в курсе всех последних городских новостей — кто в чьей кровати спал, чья жена оступилась или чей муж сбился с пути истинного. С самого своего возникновения кофейня стала неофициальным новостным центром, где можно было изучить подноготную кого угодно и чего угодно.
В заднюю дверь опять начали стучать. На сей раз Джефф решил не обращать на стук внимания. Тот некоторое время продолжался, потом стучать перестали.
Он снес Старый Дом вскоре после того, как умер дядя Джордж. Господи! — да он не мог иначе. Отремонтировать Дом было равносильно тому, чтобы его перестроить. Дом был чертовски, невероятно стар. Надо признать, большая часть домов на Главной улице тоже были старые, но эти дома содержали в порядке и перекрашивали раз в три или четыре года. С недавних пор многие дома стали обшивать алюминиевым сайдингом, и они выглядели новехонькими. Но Дом давно миновал ту пору, когда обшивка его сайдингом могла оправдать затраты на материал и работу. Единственным решением был только снос. Но даже в этом случае Джефф не стал действовать под влиянием момента. Он не торопясь прошелся по всему Дому, проверил все балки пола, осмотрел фундамент, простучал стены. Потом разок переночевал. Одного раза хватило. Из-за поскрипываний, постукиваний, побрякиваний и шорохов, доносящихся из гостиной, кухни, столовой, и бог весть откуда еще, он глаз не сомкнул. Чертов Дом, должно быть, кишел крысами. Как дядя Джордж его терпел, Джефф не понимал.
В итоге он нанял аукциониста и избавился от всего содержимого Дома — от мебели, кухонной плиты, посуды, кастрюль и горшков, от викторианских книг, старых журналов и старых газет, от ящиков и коробок с хламом, распиханных по углам (люди, словно обезумев, скупали эту дрянь по фантастическим ценам; купили даже старые газеты). После этого Джефф привел подрядчика и сровнял Дом с землей. Он не сомневался, что дядя Джордж перевернулся в гробу, но тут уж ничего не поделаешь. Старик все равно никогда не чувствовал веяний времени, вечно сидел сиднем. Посиживал себе на крыльце, покачиваясь в кресле-качалке, пока Дом покрывался плесенью; пока сирень перед домом разрасталась так густо, что крыльцо нельзя было увидеть с дорожки; пока амбар не завалился и не рухнули стены сараев, где хранился сельхозинвентарь. Пока бывший мельничный пруд не превратился в рай для сумаха; пока яблоневый сад не превратился в бескрайнюю чащу; пока лес возле ручья не превратился в заповедник для ворон и граклов обыкновенных... Джефф со всем этим разобрался. После того как он снес Дом, он продал инвентарь в утиль, привел бригаду с бульдозером, бензопилами и корчевателями для пней, снес сараи и то, что осталось от амбара, наполнил мельничный пруд и проредил яблоневый сад и лес, а потом устроил симпатичное искусственное озерцо, а также фервец, грины и лунки... Когда работы закончились, получилось красиво. Просто прекрасно!
* * *
Беда с воспоминаниями в том, что как только одно из них прокрадется в голову, за ним у дверей выстраивается очередь. Другая беда в том, что плохие воспоминания порой отпихивают локтями хорошие. «Ладно, — говорит Джефф матери, — схожу-ка я в Дом». А мать отвечает: «Только недолго, я хочу, чтобы ты вернулся к ужину», и он берет в сарае удочки, и выходит в летний денек, и шагает по улице Вязов к Главной улице, и переходит Главную к Дому. Он идет по тропинке между кустов сирени и коврами колокольчиков, поднимается на крыльцо, где сидит да качается в качалке дядя Джордж, и здоровается: «Привет, дядя Джордж», а дядя Джордж отвечает: «Привет, Джефф. На рыбалку собрался, ага?», а Джефф заходит в Дом и здоровается с дедушкой, который сидит у печки (он сидит там и зимой и летом), и дедушка отвечает ему теплой улыбкой, которую бережет для своего единственного внука, и тоже здоровается с Джеффом, и Джефф радостно проходит через Дом, спускается по ступенькам заднего крыльца и топает по тропинке мимо амбара и покосившихся сараев, через дамбу, и дальше через яблоневый сад к берегу, а там через платаново-ивово-тополиную чащу — к ручью.
Летом ручей мелеет и почти везде становится по щиколотку глубиной. Джефф снимает ботинки и гольфы и закатывает штаны сильно выше колен и бредет по воде. Начинает он с того, что пытается удить пескарей при помощи загнутой булавки, которая заменяет ему крючок, но потом бросает это неблагодарное занятие и принимается выискивать раков, которым так здорово отрывать клешни. Он пугается, когда что-то длинное, похожее на веревку, внезапно змеясь проскальзывает мимо его ног. Но затем его охватывает невероятное волнение — водяная змея! Он идет за змеей вниз по течению, но та исчезает раньше, чем он успевает сделать хотя бы дюжину шагов. Раздосадованный, он выбирается на берег. Там он решает оставить раков в покое и пойти на разведку в лес. Он будет Даниелом Буном; удочка станет его ружьем. Он снова надевает гольфы и башмаки и углубляется в чащу. Крадется от дерева к дереву, остерегаясь медведей, волков и рысей. Через некоторое время он выходит на берег старого ручья. В этом месте берег крутой, однако неподалеку свалка старых консервных банок и пустых бутылок заменяет довольно пологий подъем к самой вершине. Джефф осторожно начинает карабкаться по нему, избегая острых рваных краев жестянок и бутылочных осколков. У самой вершины он вдруг поскальзывается и падает, но быстро выпрямляется — и через секунду спасен. Но он чувствует странное покалывание в правом колене. Посмотрев вниз, он обнаруживает, что на колене его гольф разорван наискось, словно разрезан острыми как бритва ножницами. Он раздвигает ткань и содрогается при виде розовых половинок мяса и виднеющейся между ними серой кости...
— Дядя Джордж!
Он ковыляет через сад, подволакивая правую ногу и стараясь как можно меньше наступать на нее.
— Дядя Джордж! — Теперь он орет, а по щекам текут слезы ужаса.
— ДЯДЯ ДЖОРДЖ! — кричит он снова, хотя знает, что дядя Джордж, который далеко и, скорее всего, качается в качалке на крыльце, не может его услышать.
Смеркается. Какая нелепость! Да, уже клонится к вечеру — но до ночи все еще очень далеко. Вместе с сумерками появляется туман, выползает из-за кривых деревьев. Он больше не смотрит на свое колено. Духу не хватает. Он знает, что колено вовсю кро-вит, что, наверное, из рассеченных вен и артерий выплескиваются целые ведра крови.
Тьма сгущается, туман тоже. Внезапно его охватывает слабость, он, всхлипывая, опускается на землю. Вокруг в траве он слышит таинственное шуршание; тонкие, писклявые голоса. Он знает, что они не могут быть настоящими, что они ему чудятся. Постепенно голоса исчезают. Тьма мстительно надвигается. Когда снова наступает день, его куда-то несут. Вверх по склону на дамбу, через дамбу по лужайке. Мимо амбара, через Дом и дальше, по Главной улице к дому врача. Несет его дядя Джордж. Который не мог услышать его криков, но, видимо, все-таки услышал.