Только три номера на пятом этаже были заняты: 502 — Джоном Олмсом, 507 — Клинтоном Адамсом и 510 — Чарлзом Провено. Вычислять псевдоним несложно, а я искала именно псевдоним. Почему? Потому что псевдопрестижные отельчики вроде «Прист-Инн» предназначаются для обслуживания иногородних постояльцев со средним достатком, а иногородние постояльцы со средним достатком, любящие покувыркаться с девушками по вызову, как правило пекутся о своем добром имени.
Я остановила выбор на «Клинтоне Адамсе». От него тянуло как раз тем самым псевдопрестижным душком.
Прежде чем подняться, я немного подождала. Этикет — de rigueur — требовал, чтобы девушки по вызову немного поболтали с клиентом, прежде чем прыгнуть к нему в постель, и вряд ли голодевушки Курилмана стали бы нарушать эти правила. Клиента тоже следовало учитывать. Иногда они зажаты и их требуется расслабить.
Откуда я знаю? Вращалась в близких кругах, вот откуда.
Ожидая, я проверила «Лазероид» и убедилась, что тот полностью заряжен. Через десять минут я вошла в лифт, который должным образом вернулся в вестибюль, и велела поднять меня на пятый этаж. Узкий коридор с кричаще-пестрым ковром. В концах коридора по сорокаваттной лампе. Стены в неряшливых, словно вырастающих из них, розах. Остановившись напротив номера 507, я положила «Лазероид» на пол, достала из сумочки пузырек и выдавила в замочную скважину несколько капель жидкой отмычки (по очевидным причинам в гостиницах никогда не использовались замки, распознающие отпечатки пальцев). Потом убрала пузырек и вооружилась «Лазероидом»
Планировка псевдопрестижных гостиничных номеров — сама простота: кровать у одной стены, напротив на стене Три-ви; два стула: один напротив арки, ведущей в душевую кабинку, другой у кровати; столик. Освещение обеспечивает единственная лампа на потолке, один включатель помещается на панели в изголовье кровати, другой — слева от двери.
Я выждала шестьдесят секунд, необходимые для того, чтобы жидкая отмычка сделала свое дело, потом повернула ручку двери, вошла и включила свет. «Лазероид» я заранее нацелила в нужную сторону. Когда в видоискателе появилась кровать, я повернула записи, и недолгая вспышка лазерного луча явила моему правому глазу то, что записывала голокамера: клиент Курилмана яростно трахал...
Меня!
Маленькая шлюшка дематериализовалась без пятнадцати восемь на следующее утро. Всю ночь я простояла у двери на страже, чтобы эта штучка не улизнула и еще больше не опорочила мое доброе имя.
Я затолкала ее пошлую одежонку под кровать (а до того заставила ее снова одеться). «Клинтон Адамс» давно уже сделал ноги. Не знаю, что потрясло его больше — то, что, оглянувшись на дверь, он увидел через плечо меня, или выражение моего лица. В любом случае он оделся и спешно отбыл.
Когда я снова уселась за руль своего «Блю-Джея», меня еще потряхивало, и, чтобы успокоиться, я прокатилась по парку. Ближе к десяти я поднялась на лифте на четырнадцатый этаж сеспу-ловского небоскреба. Первым делом я треснула с размаху сумочкой по стеклянной двери ящика, в котором лежал старинный пожарный топор. Стекло разлетелось, я схватила топор и вошла в приемную «Содействия талантам». Златовласка и Три Медведя уже были там, а еще Берни и Сэм. Мисс Сесилия Сторми Курилман сидела за своим столом красного дерева, спокойная, точно смуглый военный крейсер, и пристально смотрела в точку пространства прямо над головой Златовласки. Ее муженек метался по ворсистому ковру, заламывая руки, и твердил: «Что за другие девушки? Что за другие девушки?»
Все разинули рты, когда вошла я с топором.
Я пошла мимо них, пинком выбила внутреннюю дверь, вошла во внутреннюю комнатку ожидания и вдребезги разбила там чертово зеркало. За зеркалом стояло нарядное, словно рождественская елка, многоярусное сооружение из кристаллов, трубочек, проводков и прочих деталек. Его я тоже грохнула. За устройством открылись, отделенные от меня звуконепроницаемым парастеклом, сливки вчерашнего урожая голодевушек — они в поношенных пижамках полулежали на студийных кушетках, не отрывая глаз от экрана обучающего внушителя. Бракованных не было ни одной.
* * *
Никто не пытался помешать мне уйти. Я вернула топор в его держатели в разбитом ящике, спустилась вниз, села в «Блю-Джей» и укатила домой.
По дороге я остановилась возле городской публичной библиотеки и предприняла кое-какие запоздалые поиски.
— В лазерной голографии, — объясняла я на следующее утро Сеспулу, — лазерный луч разделяется посредством зеркал. Один из двух результирующих лучей используется для освещения объекта, а отражение объекта проецируется на фотографическую пластинку. Второй луч зеркало отражает прямо на пластинку. Это опорный луч. На пластине опорный луч встречается с отраженным от объекта лучом; происходит интерференция, создающая рисунок. При направлении на пластину одного только опорного луча, проходящие через нее лучи создают на основе интерференционной картинки точную трехмерную копию объекта. От этого и отталкивался Томас Вентворт, когда взялся изобретать свой «голопликатор».
Для разнообразия взгляд Сеспула был направлен не на мои колени, а поверх стола мне в лицо.
— И вы ее разбили — эту машину?
— Вы отлично знаете, что да. Вы же меня покрываете, верно?
— Да. Но не ради вас. А ради «Сеспул билдинг»... Но зачем вы разбили машину? Явно не для того, чтобы помешать Одрусси наложить на нее лапу? Он не смог бы это сделать — не в присутствии РБИ.
— В присутствии Сесилии Курилман все-таки мог. Машина Вентворта, — продолжила я, — использовала только основные принципы лазерной голографии. И выходила за их рамки так же далеко, как четырехмерная геометрия выходит за рамки планиметрии. Машина могла создавать полноразмерные 3D-образы в пространстве, причем такие убедительные, что они обретали собственную реальность. Для неодушевленных объектов продолжительность такой реальности столь мимолетна, что практически равна нулю. По причинам, о которых мы никогда не узнаем, только объекты, состоящие из живых клеток, существовали в собственной реальности в течение заметных промежутков времени — для человека это около сорока шести часов. Но целью Вентворта не была голопликация людей — он не любит людей. Ему хотелось собирать неисчезающие голокопии objects d’art.
После того как выяснилось, что голокопии отказываются быть реальными дольше мгновения, он разочаровался в своем устройстве, и когда Курилман предложил выкупить ее — машина, созданная во время существования компании, принадлежала компании — тот ухватился за этот шанс. Благодаря своей милой натуре, жена Курилмана мгновенно увидела возможности нового аппарата. По заключении сделки она прошла интенсив по ускоренному преподаванию. Через шесть месяцев они создали «Содействие талантам».
— А зачем ускоренное преподавание? — спросил Сеспол.
— Голопликатор, ясное дело, не мог голоплицировать разные тонкости вроде индивидуальности черт характера, полученного образования и т. д. Вероятнее всего, все, что доставалось копии, была телесная оболочка и пара-тройка основных физических возможностей. Сесилия Сторми Курилман располагала чересчур малым временем, даже при наличии внушителя, чтобы многому обучить голодевушек, но ей это и не было нужно. Какое образование нужно ходячей говорящей развратной кукле?.. Теперь вы все поняли, мистер Сеспол?
— Теперь понял.
Сеспол улыбнулся мне. Злобно.
Он знал! Он знал!
— А теперь, мисс Райнхарт, — сказал он мне, протягивая руку, — поскольку я платил вам не за расследование деятельности Курилмана, то если вы просто передадите мне порнофото, за которые я вам заплатил, обещаю не держать на вас зла, забыть о негативной атмосфере, которую вы создали вокруг Небоскреба Сеспула, и с легким сердцем уйти своей дорогой.
Я вытащила из сумочки полученные от него четырнадцать пятидесяток и положила на стол.
— У меня нет порнофото. Я забыла зарядить «Лазероид».
Не переставая улыбаться, он расстегнул свою сумку, вытащил и отсчитал еще четырнадцать пятидесяток и положил рядом на стол.
— Думаю, фото есть.
— Забирайте ваши грязные деньги и проваливайте!
Он хихикнул. Потом медленно поднялся, собрал со стола все двадцать восемь пятидесяток и засунул в сумку. Когда он еще раз усмехнулся, я повернулась к нему спиной. Я услышала, как
он вышел в дверь. Смеялся, смеялся и смеялся, удаляясь по коридору...
Нэнси Дрю, девушка-детектив.
Ди Ди Райнхарт, частный сыщик.
Иногда по ночам я поднимаюсь на крышу своего дома и сижу там в шезлонге, смотрю на звезды. На свою звезду. На Арктур, если вам интересно. Красно-оранжевый, холодный, далекий. И все же он вовсе не моя звезда. У виноградной лозы множество лиц, вино получают тысячей способов. Мое тело — весенний сад, вокруг которого я воздвигла стену. Когда я пишу, я подражаю Чандлеру, Хэммету и Спиллейну, но все это время мне дико хочется написать нечто прочувствованное в духе бедняги Скотта.
Я сижу в шезлонге под звездами и плачу.
Ди Ди Райнхарт, частный сыщик...
Крутая Нэнси Дрю.
Принцесса Аккира
Гарри Вествуд, веривший в чудовищ (он убил семерых), остановился на ночевку у извилистого ручья, стекавшего по склону Алого Холма. Надув палатку, он включил переносной походный очаг; потом открыл термоупаковку с ужином и термобанку кофе и присел у очага. Ужинал он под звездами.
Ружье Гарри держал под рукой. Это был новенький «Фольц-Хедир», собранный так мудрено, что ствол, спусковой механизм и обтекаемый приклад казались единым целым. Ружье он предпочитал держать поближе, потому что сразу за холмами был замок Папсукила и огр мог бродить неподалеку. Вествуд на это и рассчитывал. Если бы сегодня ночью ему удалось убить Папсукила, половина работы была бы сделана. Вторая половина — освободить принцессу — тогда бы стала пустячной.