У стола на специальном металлическом столике стоит портативная «Смит-Корона». Ее прозрачная крышка треснула в трех местах. Она окутана такой густой аурой неупотребления, что хоть режь ее ножом.
Лоури невидяще смотрит на пишущую машинку. Одна из стен от пола до потолка целиком заставлена книжными полками. Он закуривает сигарету и выпускает дым на «Эмму», «Тома Джонса» и «Молль Флендерс»; на «Бекки Шарп», «Джейн Эйр» и «Лорда Джима»...
— Милые мама и папа,
посылаю вам весточку, чтобы вы знали: здесь, в далеком прошлом, я чувствую себя прекрасно. Мои тесть с тещей только что приехали на еженедельный племенной ритуал, на котором жертвоприношение жареного мяса проведет ваш сын Виктор. Жить среди человекообразных обезьян Технической Эры поначалу было трудно, но с тех пор я изучил их образ жизни и создал своего рода место для себя в их обществе. Даже, как вы уже знаете, женился на одной из них. Конечно, крупный недостаток — парнасский блок, о котором я много раз писал вам прежде. Но этого следовало ожидать. Как вы знаете из моих предыдущих эпистол, в первые годы моего заточения я тщетно пытался расстроить эти планы; однако с тех пор я недурно вошел в роль бесхитростного директора школы, вливал по капле ошибки и неправильные представления в умы своих учеников и откровенно лгал им в лицо. Чтобы не создать впечатления моего полнейшего ничтожества, позвольте поспешно добавить, что я научился довольно сносно прыгать по ветвям и даже до определенной степени радоваться обычному здесь времяпрепровождению, заключающемуся в собирании всяких пустяков на лесной почве. Что ж, повторюсь, — снова пришла Ритуальная Пора; поэтому я должен завершить это последнее из длинной вереницы писем, которых я никогда не напишу.
Надеюсь, вы благополучны —
Ваш любящий сын, Виктор.
— Вик, — зовет Нора от подножия лестницы. — Они уже здесь.
Больше медлить нельзя. Он деревянно спускается в гостиную. Картина 5. Мезоморфное тело папы облачено в двубортный серый клетчатый пиджак; мама, тонкая как тростинка — в зеленовато-голубом костюмчике. Папин одеколон наполняет комнату густыми
миазмами; мамины духи — прозрачным туманом. Как всегда, она очень расположена к Лоури и целует его в щеку. Она считает себя его второй матерью. Папа стоит в сторонке. Нора предлагает сесть, и все садятся. Нора между мамой и папой на софу, Лоури — в свое кресло. Папа довольно долго и подробно распространяется о том, как ему удалять простату, потом переходит к более веселым темам, например, что у мамы постоянно болит бок, а доктор Келп говорит, это нервы. Разговор неизбежно переходит на Тома, старшего брата Норы; у папы как раз есть с собой полароидные фото троих обожаемых детей, Тома и Барбары, сделанные на прошлой неделе. С сознанием выполняемого долга Нора с Лоури изучают многоцветные снимки; Нора передает их Лоури, Лоури складывает снимки на коленях, а потом возвращает папе.
Самое время, чтобы папа помянул, как хорошо у Тома идут дела в Строительстве. Папа — каменщик на пенсии, и когда-то у него тоже отлично шли дела в Строительстве. Свидетельство тому — его двухуровневый загородный дом в провинции; свидетельство тому — его «Империал» ’74 модели на подъездной дороге. Лоури ерзает в кресле. Нора закуривает. Папа сердито смотрит на нее. Папа бросил курить шесть лет назад. Мама говорит: «Если бы все были каменщиками, мы ездили бы на автомобилях из кирпича!» Это ее излюбленная шутка, всегда в запасе для подобных ситуаций.
Нора встает и включает телевизор. Как раз начались 12-часовые новости. В Чили потерпел крушение воздушный лайнер. Пока что лишь 102 пассажира считаются погибшими, но это число не окончательное и может в любой момент увеличиться. Под тем предлогом, что ему надо уйти, чтобы взять древесного угля, Лоури извиняется, встает и выходит из гостиной. За спиной он слышит мамино замечание:
— Бедняга. Каждый раз, когда разбивается самолет, он обо всем вспоминает.
Она имеет в виду катастрофу самолета двадцатилетней давности: среди 114-ти погибших находились его предполагаемые родители.
Картина 6. Поварской передник Лоури висит в кухонном шкафчике. Его стирали после прошлого Дум-Дума, на котором Лоури председательствовал, но, хотя сальные пятна и пятна от сажи сошли, избитые остроты остались («ШЕФ-ПОВАР, МОЙЩИК БУТЫЛОК, ХВАТАЙ, ПОКА ГОРЯЧО!», «ЭЙ, СОСЕД! МЕСТО ЗАКАЗАНО!»). Он надевает передник — мазохист! К переднику прилагается смешной поварской колпак. Он нахлобучивает и его, натягивая так глубоко, что ободок больно врезается в его куполообразный лоб.
Он добывает в гараже банку жидкости для розжига, откупоривает ее и совершает возлияние; потом отступает назад и бросает зажженную спичку на пропитанные горючим брикеты. Над ним взвивается священный огонь, он на миг охватывает их все, потом уменьшается. Вскоре брикеты начинают краснеть, как тускло тлеющие угли По[41]
На заднем дворе Джека семеро его сыновей играют в бейсбол. Сам Джек, по профессии воскресный коп, уехал на патрульной машине на вечернюю подработку. В патио выходит папа в рубашке с короткими рукавами, несет банку «Шлитца». Он усаживается на диван-качели, а банка покоится у него на колене. В кухне мама с Норой готовят тушки цыплят к пропариванию. Солнце достигло зенита и его резкий золотой свет заливает каждый квадратный дюйм заднего двора, кроме зоны, занятой пятнистой тенью Шведлера. Небо безоблачное и должно быть голубым. Но нет: оно приобрело тусклый металлический отлив.
В окружном суде мой день рождения официально записан, как 10-е июля 1932 года. Я, который не будет рожден две тысячи лет! Четырехсторонские несоответствия охватывают без счета районов, но они так ловко умеют предвосхитить физические и метафизические возражения, что это просто бесподобно.
Тем не менее фальсификация даты моего рождения составляет только вступительную фразу сомнительной инструкции касательно моего псевдопрошлого, так действенно используемой их агентами. Измышления, связанные с моим фиктивным существованием в 1932—1958 гг. можно в изобилии найти в школах, которые я предположительно посещал и в памяти учителей и профессоров, которые предположительно меня учили. «Одноклассники» несут внедренные воспоминания обо мне в своей коре головного мозга, а «старые добрые подружки» — мнимые фаллические воспоминания обо мне в утробах. «Соседи из родного города» помнят меня как единственного сына бездетной пары, сгоревшей в пламени сотого бензина. Каждое Рождество я получаю открытки и/или подарки от совершенно незнакомых людей, которые претендуют на то, что они — мои тети и дяди, и которых я якобы считаю таковыми. В каком-то военном архиве подшит служебный рапорт о некоем Викторе Лоури в связи с «полицейской операцией», в которой он никогда не участвовал. Где-то среди моих бумаг похоронена пугающе реалистичный документ о Почетной Отставке.
Когда в последние годы Режима ученые Сарна разработали путешествия во времени, им и не снилось, как в конце концов станут использовать их открытие в своем окончательном виде. Равно как психохирургам Сарна и не снилось, когда они изобрели парнасскую связь, что та может впоследствии превратиться в парнасский блок.
Подобное отсутствие предвидения равноценно измене. Ибо как надежнее всего диктатуре можно избавиться от гения солже-ницынского толка, если не заточить его в прошлом? И как эффективнее диктатуре можно наказать человека, порочащего государство, если не погасить пламя, которое тот раздул?
Иногда в своей муке я громко сетую не только на силы зла, укравшие у меня день рождения, но и на силы добра, которые сделали такое ограбление осуществимым...
Угли По пылают вовсю. Папа идет на кухню за второй банкой. Нора выносит ошпаренных цыплят, и Лоури раскладывает их на гриль при помощи большой двузубой вилки. Мама накрывает стол для пикника. Послеполуденное марево усиливает тусклый металлический блеск неба. Старший сын Джека отбивает мяч за пределы поля.
«Шлитц» естественно ложится в папину квадратную ладонь каменщика. Мама приносит Лоури мисочку с приправой «Каталина»[42] поливать жаркое. Поверх синего костюма на ней один из Нориных ситцевых пестрых фартуков. На губах — теплая материнская улыбка. Соседка, жена Джека, вываливает брикеты из сумки в уличную жаровню Джека и пропитывает их той же жидкостью для розжига, которую использовал Лоури.
— После обеда, — заявляет мама, — мы все отправимся в Приятную Поездку.
Папа мелкими глоточками пьет «Шлитц». Куриный жир и приправа «Каталина» брызжут на бедные угли По; вверх поднимаются небольшие клубы дыма. Мама забирает у Лоури вилку.
— Почему бы тебе не пойти в патио и не составить компанию папе?
Пойманный в ловушку, Лоури избавляется от колпака и передника; папа и «Шлитц» на диване-качелях дают место еще одному человеку. Нора ставит кипятиться воду, чтобы сварить кукурузу в початках. Папа на некоторое время возвращается к воспоминаниям о том, как ему удалять простату, затем воскрешает в памяти свои каменщицкие дни. Время от времени он украдкой поглядывает на бледные, изнеженные руки Лоури. На середину подмостков неизбежно возвращается сын Том.
— На прошлой недели он заработал чистыми $666,75.
Лоури молчит.
— У него вычеты и то больше, чем у большинства — зарплата.
— Больше, чем у меня, — отзывается Лоури.
— Может, и так. Но не сказать, что сейчас вам, учителям, не доплачивают. Да и твоя библиотечная летняя работа не лишняя.
Прямо перед глазами у Лоури — Шведлер. Он пристально разглядывает арабески из небесного серого «металла», образованные темно-красными пучками листьев. От их медной яркости болят глаза, и он опускает взгляд. Н