Упавшая звезда лежала на лесной поляне за отцовской фермой, неподалеку от края оврага, куда судьба назначила ей рухнуть под напором бульдозера и исчезнуть под завалами земли. Кое-где обомшелая, на первый взгляд она казалась просто крупным яйцевидным камнем. Только при ближайшем рассмотрении глаз обнаруживал трещины и подпалины — великолепное, пусть и обыденное, свидетельство бурного пролета сквозь атмосферу.
Настоящий метеорит, конечно, выбил бы в земле кратер и повалил бы часть леса, но дети, жившие по соседству, дареному коню в зубы не смотрели, и меньше всех Ларкин.
Даже тогда он держался особняком и на поляну, где лежала звезда, чаще приходил один. В ту пору он пребывал в блаженном неведении насчет того, что звезда обречена — что по весне лес вырубят ради строительства жилого массива.
Долгими летними днями он сидел там на теплом солнышке, глазел на звезду и сочинял истории о ней. В одной из историй она была инопланетным звездолетом, кораблем, который сломался в окрестностях Солнечной системы и совершил вынужденную посадку на Землю. Кораблем, чей пилот погиб во время прохождения сквозь атмосферу или, неспособный выбраться из корабля из-за травм, полученных при посадке, погиб от голода или от отсутствия кислорода.
В некотором смысле упавшая звезда определила жизнь Ларкина.
— Ах, так вы мистер Ларкин! Тот самый мистер Ларкин! Извините, не узнал, сэр. Проходите.
— Спасибо, — ответил Ларкин, застегивая молнию на нейлоновой куртке, под которой к карману рубашки была пришпилена карточка, удостоверяющая личность.
— Понятно, отчего вы в последнюю минуту надумали провести инспекцию, — продолжил охранник у ворот, ведущих к стартовой платформе. — Будь это мой корабль... если б я его построил, ну вот как вы... я б захотел удостовериться, что все путем. Сэр... у вас, случайно, нет соображений, чего они ждут? Почему прервали обратный отсчет и всех отправили по домам?..
— Никаких, — соврал Ларкин.
Стартовый комплекс «Брунгильда-Валькирия» (скандинавская мифология недавно стала в космических кругах последним писком моды) сильно смахивал на комплекс «Аполлон-Сатурн» (он же «стартовый комплекс 39»), теперь хранившийся в нафталине. Длинный прямоугольник Центра управления полетами стоял рядом с гигантским Цехом вертикальной сборки и из-за такого соседства походил на строительный модуль средней величины, дожидающийся установки. Собственно платформу (в отличие от «комплекса 39», единственную в своем роде) соединяла с ЦВС трехмильная трасса для гусеничных тягачей, по которой три дня назад подвижная пусковая установка доставила ракету-носитель «Валькирия» и космический корабль «Брунгильда-2».
Ларкин двинулся к массивному опорному столу, где разместились подвижная пусковая установка и комплекс «Брунгильда-2» — «Валькирия». Пока он ехал по новому шоссе, которое тянулось вдоль трассы и заканчивалось парковочной зоной, он все больше проникался тем, какой корабль высоченный. Сейчас, когда он шагал по озеру света, созданному прожекторами, это ощущение усилилось. Корабль с его узкой башней системы аварийного спасения, смонтированной на носу командного модуля, казалось, упирался в край Небес. Башня обслуживания рядом с ним, и того выше (хотя все ее выдвижные сегменты, кроме трапа, ведущего к люку, были убраны), заставляла вспомнить исполинский ясень Иггдрасиль.
Венчавшая третью ступень «Валькирии» «Брунгильда-2» была вторым детищем двадцатипятилетнего союза Ларкина с Мечтой. Ее чуть менее сложная старшая сестра «Брунгильда-1» с тремя астронавтами на борту, облетев вокруг Нептуна, продемонстрировала перспективность Космического Движителя Ларкина, по крайней мере, в том плане, что его полный потенциал, 0,99с, можно было задействовать в межпланетных перелетах. «Брунгильде-2» тоже предстояло принять на борт трех астронавтов — и на сей раз облететь с ними звезду Барнарда в 6,2 светового года от Солнца.
Что у звезды Барнарда есть спутник, было известно давно, с 1963 года; факт существования этой планеты установили по гравитационному воздействию этого небесного тела на его солнце. Во много раз больше Юпитера, она ex officio не годилась для жизни человека, однако наличие одной планеты (доказывал Ларкин, ведя успешный джихад против выбранной НАСА альфы Центавра), в сущности, гарантировало наличие других, и одна из них могла бы оказаться стратегическим решением проблемы перенаселенности Земли.
Уверенный в своем Движителе Ларкин даже подверг сомнению необходимость испытательного полета, утверждая, что целью «Брунгильды-1» должна стать звезда Барнарда, не Нептун. Но в НАСА не было места подобным безрассудствам. Даже после того как корабль безупречно проявил себя в деле, даже после того как аэрокосмическая компания Ларкина построила еще более сложный летательный аппарат, НАСА по-прежнему артачилось, настаивая на новом испытательном полете вокруг Нептуна и запуске зондов и автоматических межпланетных станций в предполагаемую систему звезды Барнарда. На них ушло бы много лет — лет, которые Ларкин не мог позволить себе профукать. Ему уже перевалило за сорок, а к концу экспедиции, даже если бы ее предприняли немедленно, исполнилось бы шестьдесят. В отчаянии он пригрозил, что уйдет из генеральных подрядчиков, и ликвидирует свою компанию, и поневоле начнет судебные тяжбы, если НАСА и дальше будет тянуть. НАСА сдалось. Там не хуже Ларкина знали, что без его руководящего гения новая космическая программа разлетится на куски, как ракета «Авангард».
Теперь космический корабль неясно вырисовывался почти прямо над ним, исполинская богиня из далекого прошлого. Расширяющийся книзу «колокол» нижней ступени фантазия Ларкина превратила в край бробдингнегской юбки.
Скоро объявленная им отсрочка закончится, и на пусковой площадке вновь станет роиться технический персонал. Сейчас здесь, кроме Ларкина и охранников, не было ни души. Пусть НАСА — Хозяин, но он, Первый Слуга, достаточно влиятелен, чтобы остановить процесс. И успеть попрощаться как следует.
Завтра его возлюбленный корабль полетит к звездам. Полетит к звездам, быстро разгоняясь до скорости света.
Идея Движителя возникла у него еще в молодости. Возникла ночью — или так ему казалось, когда он оглядывался на прошлое. Он мысленно увидел чрезвычайно сложное устройство, нечто вроде многофасеточного отражателя, который замедлял бы световые волны, отбрасывая их назад, на самих себя, причем степень замедления зависела бы от числа задействованных фасеток. Запаздывание было бы аналогично эффекту, вызванному попаданием гаечного ключа в механизм физической вселенной, и вселенной пришлось бы, компенсируя результирующую погрешность, гнать Движитель (вместе с кораблем, в который он встроен), к источнику света со скоростью, соизмеримой с величиной запаздывания.
Теоретически, если бы приближающиеся световые волны удалось заморозить, такой движитель сумел бы обеспечить скорость, равную с — скорости света. Практика, однако, опровергла это предположение. Неведомая космическая сила, помогавшая в первом случае, во втором помогать отказалась, и хотя доведенный до ума Движитель Ларкина выжимал 0,99 с, выйти на скорость света он не мог. Существовало и еще одно ограничение. Природа Движителя был такова, что он мог работать лишь в глубоком космосе, а это ставило использующий его КЛА в частичную зависимость от тех самых систем действия и противодействия, которыми он иначе пренебрег бы.
Идеи дают бесплатно, но на их претворении в жизнь болтается ценник. Ларкин заплатил за свой Движитель. Дорого. Годами изнурительных трудов. Душевными страданиями. Безбрачием и воздержанием. Правом обзавестись сыном, доверенным представителем в царстве Жизни. Бессонными ночами. Иногда отчаянием. Но он получил то, за что заплатил. Истинную дорогу к звездам. С учетом ускорения и торможения предстоящая экспедиция грозила растянуться на десять с половиной лет, но благодаря сжатию Лоренца-Фитцджеральда для астронавтов на борту прошло бы меньше трех. Если бы у звезды Барнарда действительно обнаружилась планета земного типа, незаселенная или заселенная низшими относительно человека существами, можно было бы начать колонизацию.
Похолодало. С моря прокрадывалась сырость. Подняв воротник куртки, он преодолел остаток расстояния до стартового стола. Сердце, казалось, расплющивается о ребра, горло перехватывало. Как будто он был астронавтом, летящим на звездное рандеву, а не усталым конструктором-предпринимателем, который идет попрощаться с воплощением своей Мечты. Отлученным от полетов на скроенных им из света крыльях конструктором, в чьих силах только одно: отправить к звездам, по которым он так тоскует и к которым так жаждет прикоснуться, своих представителей.
Однажды, когда Ларкин пришел в лес, случилась любопытная вещь. Кролик высунул длинноухую голову из сухих листьев и сломанных прутьев, которые ветер нагромоздил у подножия упавшей звезды, потом целиком выбрался на свет и ускакал в подлесок.
Кроличья нора под камнем — не диво, но кроличья нора под этим валуном широко распахивала дверь к сонму интригующих возможностей, и самой захватывающей из них был шанс, что предполагаемый пилот-инопланетянин все-таки не погиб от голода или удушья, а выбрался из своего корабельного заточения через расположенный снизу люк и прокопался к свободе.
Вероятно за годы, протекшие с тех пор, прорытый им туннель частично обрушился или забился сухими листьями и прутьями. В любом случае кролик, попавшийся на глаза Ларкину, получил сделанную как по заказу нору.
Расширив дыру, можно было бы получить доступ внутрь корабля или хотя бы к люку (или шлюзу). Ларкин незамедлительно принялся копать. Сперва голыми руками, потом, когда сухие листья и прутья сменила сырая земля, — лопатой, принесенной из дому, из амбара, вместе с фонариком из отцовского пикапа. Он не был инженером (тогда), но ему хватало здравомыслия, чтобы понимать: если чрезмерно расширить отверстие, корабль может провалиться и придавить его. Поэтому даже сильнейшее — и все нарастающее — волнение не помешало ему ограничить размер проема шириной своих плеч.