Он осторожно вошел в механическую мастерскую, хотя никакой осторожности не требовалось. Камера, заключавшая в себе второй ганглий, должна быть хорошо отгорожена стеной от остального пространства внутри кита, в противном случае и он, и остальные реконструкторы умерли бы давным—давно.
Он закрывает за собой дверь. «Прислушивается». И ничего не «слышит». Тогда он сосредоточивает все свое внимание на первом послании кита, стараясь увидеть его мысленным взором:
Никакого ответа долго—долго нет. И вдруг:
Он снова сосредоточивается: «Где?»
На сей раз ответа нет.
Он не удивлен. Разве может единственное слово, переданное без визуального аналога, хоть что—нибудь значить для космического кита? Так что он до поры отвергает слова и сосредоточивает внимание на ближайшем трюме, на ближайшем отсеке и наконец на камере движущей ткани, воображая в каждом из них ((*)). Затем он полностью освобождает сознание и начинает ждать.
Он чувствует тень. Бледную и холодную, как смерть, исчезнувшую через доли секунды после того, как он начал осознавать ее. Он может без труда истолковать это. Это страх. Отчаяние толкнуло кита к тому, чтобы выдать наличие второго ганглия, но отчаяния недостаточно, чтобы преодолеть недоверие к человеку.
Нужна хитрость. Старфайндер каким—то образом должен обмануть кита, заставить его показать, где второй ((*)).
Поэтому он мысленно воображает кита — таким же образом, как прошлой ночью, когда лежал в постели, ожидая появления Глории Уиш; воображает его полностью реконструированным, за исключением движущей ткани, и себя полноправным капитаном на нем. «Ну, ныряй, — мысленно произнес он, закрепляя эти слова в сознании кита. — Ныряй, кит, черт тебя дери!» В его, Старфайндера, сознании кит ныряет, унося его, своего единственного пассажира, в прошлое. «Поднимайся на поверхность, кит! — командует он. — Возвращайся туда, где мы были». Кит послушно выныривает в настоящем.
Затем Старфайндер представляет, что кит — это грузовое судно, которым тот может стать в недалеком будущем. Он рисует себе, как трюмы кита до краев заполняет разнообразное сырье, а еще — угрюмого, злого капитана на мостике, насупленного мужчину, меряющего шагами его верхнюю палубу, тучного штурмана, размышляющего над картой в своей рубке, мрачного кока, готовящего на камбузе, и неопрятный экипаж, размещенный как попало в чреве кита. Наконец, желая удостовериться, что кит получил его послание и понимает, что из двух вариантов первый куда предпочтительней, Старфайндер, по—прежнему мысленно, изображает камеру движущей ткани так, как она будет выглядеть после установки и подключения двигателя Эйнштейна—Розена. Конкретное свидетельство того, что человек полностью подчинит себе кита и тот будет мертв.
Потом он ждет.
А пока ждет, с опозданием смекает, что заключил сделку с китом. Намекнул, что если тот выдаст ему место расположения второго ((*)), то он, Старфайндер, исправит любое из причиненных киту повреждений, а взамен кит должен стать его личной собственностью и подчиняться любому его приказу. В своем стремлении обмануть кита он сам угодил в ловушку.
Но это же нелепо. Человек не может заключить сделку с разумным астероидом. А даже если и может, где гарантии, что кит выполнит свою часть соглашения? И как, в этом отношении верить человеку? Все это лишь бесполезные гипотезы, ведь ни один кит, в каком отчаянии он ни был, никогда не согласится попасть в подобную зависимость.
Изображение из непонятных знаков, которое внезапно возникло в сознании Старфайндера, можно представить так:
Старфайндер потрясен.
Кит согласен пойти в рабство.
По—видимому, для космического кита смерть — такая же ужасная перспектива, как и для человека.
Второй ганглий помещался прямо под той палубой, где находился первый, в естественной камере или полости, пропущенной реконструкторами, вероятнее всего, из—за ее близости к внутренней ткани в брюхе кита.
Теперь, выяснив, где второй ганглий, Старфайндер должен уведомить о его наличии начальника смены, с тем чтобы можно было принять надлежащие меры. Поскольку механическая мастерская расположена не слишком высоко над внутренней брюшной тканью кита, то палуба, отделяющая мастерскую от этой полости, не может быть очень толстой. Транссталь, сталь с измененной структурой, которая и есть эта внутренняя ткань, — это сверхпрочный металлоорганический материал, но легко сдается на милость гиперацетиленовых горелок, созданных на корабельных верфях Фарстар**** и усовершенствованных так, чтобы обрабатывать ее. Сама же палуба состоит из менее твердой транс—стали; чтобы прожечь ее насквозь потребуется всего несколько минут. И чтобы взорвать и полностью уничтожить ((*)), времени понадобится ненамного больше... Одно дело — мечты о том, чтобы командовать космическим кораблем—китом и держать прошлое на своей ладони, и совершенно другое — превратить такую мечту в явь, когда подобный поступок означает неизбежное изгнание навеки из принявшего тебя общества и расставание навсегда с женщиной, по—видимому, с женщиной обожаемой. Старфайндер осознал, что вплоть до этого момента вел себя как безумец. Теперь, слава богу, здравый смысл вернулся к нему.
Он выходит из механической мастерской и плотно закрывает за собой дверь. Свое намерение немедленно отыскать начальника смены и все рассказать ему он еще не изменил. Но почему тогда он повернул направо, вместо того чтобы пойти налево, и идет к камере движущей ткани? Причина проста, как дважды два: второй ганглий не представляет непосредственной опасности, и начальника смены можно уведомить о его наличии и сейчас, во время обеда.
Старфайндер возобновляет вчерашнюю работу. Большая часть второстепенных изменений ткани завершена. Главные потребуют гиперацетиленовой «хирургии», баллоны и горелки для которой дожидаются его поблизости, в дальнем углу камеры.
Во время работы он думает о том, каким образом древние карфагеняне превращали слонов в боевые машины. Как они закрепляли «доспехи» на груди, на боках и на передних ногах слонов, как громоздили башни на их громадных спинах и как учили этих толстокожих нападать на врагов и топтать их.
По непонятной причине он никак не может выбросить из головы эти боевые машины карфагенян и думает о них все утро. Когда из интеркома доносится звонок, извещающий о перерыве на обед, он выходит из камеры движущей ткани и направляется по коридору к сходному мидель—трапу. Он торопливо минует дверь в механическую мастерскую, но недостаточно быстро, чтобы в его мозгу не выжгло парочку роз, живую и мертвую.
Кают—компания размещается на второй палубе, прямо над камбузом. Огромный шкаф заполнен продуктами в расчете на первое путешествие будущего корабля, однако провиант для команды рабочих более скудный. Впрочем, Старфайндер не голоден и едва обращает внимание на еду. В его голове по кругу несутся слоны, затаптывая его собственные мысли. Время от времени ни к селу ни к городу среди огромных нескладных животных возникает роза. И тогда он понимает, что дальше так продолжаться не может, он должен либо отделаться от своего бремени, либо взвалить его на плечи по—настоящему. А поскольку взять на себя такую ношу означает самому разрушить второй ганглий, чего он сделать не может, он идет к начальнику смены, который покончил с едой и сидит один за отдельным столом, ковыряя в зубах.
Старфайндер решительно намерен остановиться у стола и очень близок к тому, чтобы сделать это. Но в самый последний миг, начальник смены поднимет на него глаза, и Старфайндер чувствует во взгляде этих блекло—голубых глаз разочарование и понимает, ничто не обрадует этого человека больше, чем сообщение о том, что кит не вполне мертв и что ему предоставляется возможность собственноручно прикончить его.
Да какая разница? Ведь Старфайндер сам хочет разрушить второй ганглий, разве не так? Почему он должен беспокоиться о том, кто именно выполнит эту работу, если ему это делать не придется? Несомненно, разница есть, и, несомненно, его это беспокоит, потому что он проходит мимо стола, не говоря ни единого слова, спускается по трапу на третью палубу и забирает с главного склада костюм, защищающий от 2-омикрон-vіі. Ни на главном складе, ни в коридоре третьей палубы никого нет; он в считанные минуты добирается до нижней палубы и теперь направляется к камере движущей ткани. Он оставляет костюм у дверей механической мастерской, забирает из своей ячейки гиперацетиленовую горелку и баллоны и возвращается. Затем входит в механическую мастерскую и плотно закрывает дверь.
Он отмечает центр мастерской, надевает защитный костюм и начинает прожигать палубу.
Толщина двери механической мастерской — около шести дюймов. Даже излучению полноценного ганглия не проникнуть сквозь нее. Как только второй ганглий будет вскрыт, его излучение 2-омикрон-vіі локализуется в стенах мастерской, безопасное для остальных.
Мысли Старфайндера блуждают, пока он прожигает палубу... В башнях, которые карфагеняне возводили на спинах своих боевых слонов, сидели лучники, и когда враг оказывался в зоне досягаемости стрел, эти лучники из безопасности своих передвижных крепостей стреляли, убивая во множестве одних своих недругов и нанося тяжкие раны другим. На шее каждого слона, верхом сидел проводник, вооруженный кувалдой, чтобы разбить слону позвонок, если того вдруг обует паника или безумие. Карфагеняне были мастерами реконструкции: они думали обо всем.
Намного позже в своей истории, человек, едва став более цивилизованным, придумал более искусные средства по «преобразованию» животных. Классическим примером могут служить дельфины. Демонстративно подружившись с некоторыми из них, превознося их разумность и лестно сподвигая их выполнять различные трюки, человек втайне тренировал других особей доставлять к корпусам вражеских кораблей взрывчатку и в нужный момент подрывать и ее, и самих себя, как это делали японские камикадзе во Вторую мировую войну. Инженеры и технологи тоже были мастерами преобразований.