Под арками акведука располагались многоярусные рынки — настоящие лабиринты торговых рядов, где можно было найти товары со всех уголков этого удивительного мира. Прилавки, сделанные из редких пород дерева с инкрустациями из драгоценных камней, ломились от невиданных фруктов, экзотических тканей, магических артефактов и технологических чудес. Но самым удивительным был способ демонстрации особо ценных товаров — они не лежали на прилавках, а парили в воздухе, медленно вращаясь внутри защитных энергетических сфер. Драгоценные камни, светящиеся изнутри таинственным светом; оружие, вокруг которого плясали искры энергии; флаконы с зельями, меняющими цвет в зависимости от того, кто на них смотрит — всё это создавало впечатление не просто рынка, а музея чудес, доступного каждому.
Воздух Старграда был наполнен музыкой — одновременно древней и футуристической, знакомой и совершенно чужой. На уличных перекрёстках можно было встретить музыкантов, играющих на традиционных славянских инструментах — гуслях, обтянутых серебряными струнами, которые звенели подобно ручьям в весеннем лесу; жалейках, чьи протяжные звуки напоминали о бескрайних просторах древней Руси; свирелях, пение которых заставляло птиц замирать в полёте. Но рядом с ними располагались исполнители на инструментах совершенно иного рода — кристальных арфах, каждая струна которых светилась своим цветом; электрических домрах, соединяющих традиционное звучание с пульсирующими ритмами будущего; голографических барабанах, звук которых менялся в зависимости от того, где в пространстве музыкант наносил удар. Все эти инструменты светились, испуская мягкое разноцветное сияние, которое пульсировало в такт музыке, создавая вокруг музыкантов ореолы живого света.
— Старград, — с нескрываемой гордостью произнёс старичок, — жемчужина мира Тиходолья. Город, где встречаются прошлое и будущее, магия и технология, мечта и реальность.
Люди, наполнявшие улицы этого удивительного города, были столь же поразительны, как и сама столица. Девушки прогуливались в сарафанах, сотканных, казалось, из самого света — традиционные славянские узоры на них были вышиты нитями, которые светились изнутри, меняя интенсивность и цвет в зависимости от настроения владелицы. Некоторые узоры двигались, словно живые существа — птицы расправляли крылья, цветы распускались, а геометрические символы медленно вращались, создавая гипнотический эффект. Головы девушек украшали кокошники не из ткани и бисера, а из тончайших металлических пластин и светящихся кристаллов, которые служили не только украшением, но и своеобразным коммуникационным устройством — позволяли обмениваться мыслями на расстоянии или запечатлевать увиденное.
Юноши щеголяли в расшитых рубахах, чьи воротники и манжеты были украшены миниатюрными дисплеями, на которых постоянно сменяли друг друга замысловатые узоры — от традиционных солярных знаков до футуристических фракталов. Эти дисплеи служили не только украшением, но и индикатором статуса — чем сложнее и изящнее узор, тем выше положение владельца в обществе. Пояса юношей были усыпаны функциональными устройствами, замаскированными под традиционные пряжки и бляхи — коммуникаторами, сканерами, проекторами малых голограмм.
Кибернетические улучшения встречались повсеместно и воспринимались как естественная часть облика горожан. У некоторых глаза светились неестественным цветом — изумрудным, сапфировым или аметистовым, и Айто заметил, как эти глаза порой фокусировались на невидимых объектах или сужались, словно объективы камер, когда владелец пытался разглядеть что-то вдалеке. У других из-под рукавов выглядывали металлические конечности — не грубые протезы, а произведения искусства, с выгравированными рунами, которые светились при активации определённых функций. Эти руки были изготовлены из сплавов, меняющих цвет подобно хамелеонам, подстраиваясь под одежду владельца или отражая его эмоциональное состояние.
Наиболее поразительными были люди с дополнительными конечностями — тонкими и изящными, как у насекомых, которые складывались за спиной, когда не использовались, и разворачивались для выполнения сложных манипуляций. Такие руки-помощники были распространены среди ремесленников и торговцев, позволяя им одновременно выполнять несколько задач. Они двигались с невероятной точностью, словно обладали собственным интеллектом, и были связаны с мозгом владельца напрямую, реагируя на мысленные команды быстрее, чем родные конечности на нервные импульсы.
Среди людей сновали создания, которых Айто раньше видел только в книгах сказок и древних легендах. Маленькие домовые — не выше колена взрослого человека, с морщинистыми, но добродушными лицами, заросшими серебристыми бородами, проворно шмыгали между ногами прохожих. Их кафтанчики, сшитые из лоскутков разных тканей, были украшены мерцающими пуговицами, которые, как заметил Айто, служили не только застёжками, но и источниками света в темноте. Эти пуговицы вспыхивали и гасли в определённой последовательности, образуя своеобразный язык, понятный только домовым. На поясах у многих висели миниатюрные инструменты — молоточки, отвёртки, ключи, все не больше человеческого пальца, но мастерски изготовленные из металла, который, казалось, впитывал свет и излучал его, когда инструменты были в работе.
Бородатые гномы, достигавшие человеку до груди, но сложенные так крепко, что казались высеченными из камня, деловито пробирались сквозь толпу. Их бороды, заплетённые в причудливые косы, украшали металлические зажимы с рунами, которые, как пояснил старичок, не только служили украшениями, но и указывали на клан и статус гнома. Инструменты на их поясах — молоты, клещи, зубила — светились голубоватым светом, который становился ярче, когда инструмент брали в руки. «Это не просто свечение, — объяснил старик, — а индикатор силы и мастерства владельца. Чем ярче свет, тем более искусен мастер». Руки гномов, покрытые мозолями и шрамами от многовековой работы с металлом и камнем, были украшены татуировками в виде технических схем и формул, которые, к удивлению Айто, иногда меняли своё расположение, словно подсказывая владельцу оптимальное решение текущей задачи.
Среди толпы выделялись своими размерами могучие медведи, стоящие на задних лапах. Их рост достигал трёх человеческих, а шерсть, ухоженная и блестящая, была украшена маленькими светящимися сферами, вплетёнными в неё подобно драгоценным камням. Эти медведи были одеты в доспехи удивительного дизайна — сочетание традиционной кольчуги с неоновыми вставками, пульсирующими в такт дыханию зверя. Нагрудные пластины были украшены гербами различных родов, выполненными в технике, сочетающей древнюю ковку и современные голографические проекции. Глаза этих созданий светились разумом, не уступающим человеческому, а иногда, казалось, превосходящим его в мудрости и проницательности. «Медведи-воины, — прошептал старик, — хранители северных границ. С ними лучше не ссориться — их память хранит обиды веками».
Тонкокостные лешие скользили вдоль стен, их высокие фигуры с непропорционально длинными конечностями вызывали одновременно трепет и восхищение. Кожа этих существ напоминала древесную кору, с глубокими трещинами и наростами, но не безжизненными, а покрытыми мерцающими лишайниками, которые служили не только украшением, но и источником информации — они меняли цвет в зависимости от окружающей среды, предупреждая о опасностях или благоприятных возможностях. Глаза леших — огромные, без зрачков, заполненные переливающимся зелёным светом — казалось, видели не только физический мир, но и скрытые потоки энергии, пронизывающие город. В руках многие держали посохи из искривлённых ветвей, увенчанные кристаллами, которые служили не только опорой, но и инструментом для манипуляций с растительностью — Айто видел, как один из леших коснулся посохом чахлого деревца в кадке, и оно мгновенно зазеленело, выпустив свежие побеги.
Над городом, в ясном голубом небе, парили создания, от вида которых захватывало дух — огромные жар-птицы, размахом крыльев превосходящие любой летательный аппарат. Их оперение было подобно живому пламени — переливалось всеми цветами от глубокого пурпурного у основания крыльев до ослепительно-золотого на кончиках. Каждый взмах этих величественных крыльев оставлял в воздухе искрящийся след, который не рассеивался мгновенно, а держался несколько секунд, образуя в небе сверкающие узоры. Хвосты жар-птиц были подобны шлейфам из драгоценных камней, каждое перо сияло своим цветом — рубиновым, изумрудным, сапфировым, и когда птица поворачивала в полёте, эти цвета смешивались, создавая невиданные оттенки. «Говорят, — сказал старичок, проследив за взглядом Айто, — что одно перо жар-птицы может осветить целый дом в течение года, но никогда не падают они на землю просто так — только тому, кто заслужил их своими деяниями».
Иногда между башнями проносились существа, вызывавшие у Айто невольную дрожь — огромные змеи с чешуёй, мерцающей, как экраны компьютеров. По их телам пробегали световые импульсы, складывающиеся в бегущие строки непонятных символов — древние руны смешивались с двоичным кодом, создавая язык, непостижимый для непосвящённых. Глаза этих змеев светились холодным синим светом, в котором читалась древняя мудрость и отстранённое любопытство. «Виверны-хранители, — объяснил старик, заметив интерес Айто. — Они хранят знания, накопленные веками, и служат живыми библиотеками. Их память безгранична, но не каждому они откроют свои секреты».
— Как зовут-то тебя, молодец? — спросил старик, пока Айто, разинув рот, вертел головой во все стороны, пытаясь впитать всё многообразие увиденного.
— А-айто, — запинаясь, ответил юноша, всё ещё не в силах оторвать взгляд от пролетающей мимо стайки миниатюрных драконов, чьи чешуйчатые тела переливались перламутром.
— А меня Премудрый Боримир кличут, — представился старик, и его глаза на мгновение блеснули так, словно в них отразилась вся мудрость этого удивительного мира. — По городу тебя проведу, покажу что да как. Здесь многое не то, чем кажется на первый взгляд.