Действительно, судно, замеченное с борта теплохода «Крым», не было приписано ни к одному из советских портов Чёрного моря. Не было оно приписано и ни к одному из иностранных портов. Оно вообще нигде и ни к чему не было приписано по той простой причине, что оно появилось на свет и было спущено на воду меньше суток тому назад.
Парусник этот назывался «Любезный Омар» – в честь несчастного брата нашего старого знакомого Гассана Абдуррахмана ибн Хоттаба.
На «Любезном Омаре»
Старик и его три юных спутника только сегодня утром покинули купе номер семь международного вагона, а экипаж корабля состоял как раз из тех четырёх темнокожих граждан, у которых, производственный стаж восходил к шестнадцатому веку до нашей эры.
Вдоволь налюбовавшись быстрыми и точными движениями малочисленной команды «Любезного Омара», беспечно шнырявшей по снастям высоко над палубой, как если бы это был гладкий паркетный пол, ребята пошли осматривать корабль.
Всё на «Любезном Омаре» блистало поразительной чистотой и богатством. Его борта, высокий резной нос и корма были инкрустированы золотом и слоновой костью. Палуба из бесценного розового дерева была покрыта коврами, почти не уступавшими по своей роскоши тем, которые украшали собой каюты Хоттабыча и его друзей.
Тем удивительней показалось Вольке, когда в носовой части корабля он вдруг обнаружил тёмную грязную конуру с нарами, на которых валялись груды всяческого тряпья.
Пока он, поборов брезгливость, ознакомился с более чем убогим убранством этого крохотного помещения, подоспели Женя с Серёжей. После недолгой дискуссии было решено большинством двух голосов против одного, что эта неприглядная конура предназначена для тех пиратов, которых они, возможно, изловят в пути.
Оказалось, что старик спит. Конечно, ни у кого и мысли не появилось будить его, так что увиделись они с ним только часа через полтора, за обедом.
Они расселись, неумело поджав под себя ноги, на огромном ковре, игравшем изумительно яркими красками. Ни стульев, ни столов не было ни в этих покоях, ни вообще где бы то ни было на этом корабле.
Один член экипажа остался наверху у штурвала, остальные три снова на время превратились в слуг и, сгибаясь в бесчисленных поклонах, внесли и расставили на середине ковра превеликое множество разных блюд, закусок, фруктов и напитков.
Когда слуги, отдав прощальный глубокий поклон, повернулись, чтобы покинуть помещение, Волька, Женя и Серёжа в один голос окликнули их:
– Куда вы, товарищи?
А Волька учтиво добавил:
– Оставайтесь, пожалуйста, с нами обедать.
Слуги в ответ только в ужасе замахали руками и, низко кланяясь, попятились к дверям.
– Хоттабыч, – обратился тогда Волька к старику, – объясни им, пожалуйста, что мы их очень просим пообедать с нами.
Хоттабыч явно растерялся и, нервно теребя свою бороду, пробормотал:
– Я, вероятно, недостаточно внимательно слушал вас, о юные мои друзья, и мне показалось, будто вы предлагаете пригласить к нашему столу тех, кто нас обслуживает…
– Ну да, предлагаем, – сказал Волька, а Женя подтвердил, что еды хватит на всех.
– Но ведь это слуги, – возразил Хоттабыч таким тоном, точно этими словами вопрос был исчерпан.
Однако, к его удивлению, ребята всё же остались при своём.
– Тем более что слуги, – сказал Волька, – не какие-нибудь спекулянты, а самые настоящие трудящиеся. Да ещё к тому же они по совместительству матросы.
– Правильно, – поддержал его Серёжа.
– Тут какое-то прискорбное недоразумение, – заволновался Хоттабыч. – Нам не пристало сидеть за трапезой вместе со слугами. Это унизит нас в их глазах.
– Меня нисколько не унизит, – быстро возразил Волька.
– И меня не унизит. Наоборот, будет очень интересно, – сказал, в свою очередь, Серёжа.
– И меня нисколечко не унизит, – присоединился к своим друзьям Женя, с нетерпением поглядывая на дымящуюся жареную индейку.
– Мне что-то не хочется есть, о мои юные друзья. Я буду обедать позже, – хмуро промолвил Хоттабыч и три раза громко хлопнул в ладоши – Эй, слуги!
Слуги явились с низкими поклонами.
– Эти молодые господа милостиво изъявили желание отобедать вместе с вами, недостойными моими слугами.
– О великий и могучий повелитель! – испуганно простонал старший из слуг, падая ниц перед Хоттабычем и стукнувшись лбом о драгоценный ковёр. – Нам же совсем не хочется есть. Мы очень сыты. Мы настолько сыты, что от одной лишь цыплячьей ножки (тут у говорившего и у его товарищей глаза загорелись голодным блеском), что от одной лишь цыплячьей ножки наши желудки разорвутся на части, и мы умрём в страшных мучениях.
Слуги, униженно кланяясь и бросая умильные взгляды на расставленные на столе яства, попятились к дверям и скрылись.
– Что-то у меня, к моему удовольствию, вдруг разыгрался аппетит, – бодро произнёс тотчас же Хоттабыч. – Приступим же поскорее к трапезе.
– Приступим, – ответил за всех Женя, буквально умиравший от голода.
Обед прошёл скучно. Ребят страшно огорчили барские замашки Хоттабыча. А особенно они опечалились, когда узнали, что обнаруженная Волькой несколько часов тому назад конура предназначена не для пленных пиратов, а всё для тех же чернокожих слуг.
У ребят сразу пропало всё удовольствие от путешествия на «Любезном Омаре».
– Мы, слава Богу, не какие-нибудь банкиры или бароны, чтобы соглашаться жить в такой безобразной обстановке. Мне будет стыдно смотреть в глаза команде, – сказал Серёжа на тайном совещании, устроенном ребятами сразу после обеда.
– Нам всем троим будет стыдно, если мы оставим это дело в таком положении, – согласились с ним Женя и Волька.
– Пойдём к Хоттабычу и потребуем, чтобы он изменил порядки на корабле, – предложил Волька.
Но хитрый Хоттабыч, услышав их приближающиеся шаги, прикинулся спящим.
– Всё равно не отвертеться ему от разговора! – нарочно громко сказал Волька.
Между тем на море поднялось сильное волнение, маленькое судно то взлетало на гребень большой волны, то оказывалось в глубоком ущелье между двумя громадными водяными стенами. Волны, гремя и свирепо шипя, перекатывались через палубу и уже давно смыли в море роскошные ковры.
Ещё полчаса – и от «Любезного Омара» осталось бы только печальное воспоминание. Но, к счастью, шторм прекратился так же неожиданно, как и начался. Выглянуло солнце, и наступил полнейший штиль. Паруса безжизненно повисли, и корабль стал покойно покачиваться на затихавшей волне, нисколько не подвигаясь вперёд.
Только тогда Хоттабыч, тщательно избегавший встречи с ребятами, решился выйти на палубу. Вот когда ему представился удобный случай исправить пошатнувшиеся отношения со своими спутниками. Радостно потирая руки, он сказал:
– Штиль? Штиль – это сущая чепуха. Мы прекрасно обойдёмся без ветра. Сейчас корабль помчится ещё быстрее прежнего. Да будет так. – Он как-то по-особенному щёлкнул при этом пальцами правой руки.
Через какую-нибудь тысячную долю секунды «Любезный Омар» с бешеной быстротой рванулся вперёд, причём паруса, встретив сопротивление воздуха, надулись в направлении, обратном ходу судна.
Однако ни Волька, ни Серёжа, ни Женя, ни Хоттабыч, стоявшие в это время на корме, не успели насладиться этим редчайшим зрелищем, потому что силой инерции их выбросило с кормы в воду. А сразу вслед за этим обе мачты, не выдержав чудовищного сопротивления воздуха, со страшным треском рухнули на то место, где только что стояли наши путешественники.
«Любезный Омар» мгновенно скрылся из виду со всем своим экипажем.
Ковёр-гидросамолёт «ВК-1»
– Куда вы? – крикнул Волька своим приятелям, энергично поплывшим куда-то в сторону. – Всё равно до берега не доплыть, да его и не видно. Не тратьте силы, ложитесь на спину.
Ребята послушались Вольку. Лёг на спину и Хоттабыч, бережно приподняв в правой руке свою шляпу канотье.
Так началось единственное в истории мореходства совещание потерпевших кораблекрушение, на котором ораторы высказывались, лёжа на спине.
– Что ты там делаешь? – спросил Волька, увидев, что Хоттабыч стал выдёргивать свободной левой рукой волоски из своей бороды.
– Я хочу вернуть назад наш корабль, о Волька.
– Успеешь, – сухо остановил его Волька. – Давай раньше обсудим, хочется ли нам на него возвращаться. Мне, например, лично не хочется. Просто противно смотреть на человеческое неравенство и бесстыдную эксплуатацию человека человеком.
– Прямо не верится, что Хоттабыч уже второй месяц в Советском Союзе, – сказал Серёжа, – а всё ещё не может отвыкнуть от рабовладельческих замашек.
– Кроме того, – добавил практичный Женя, – сейчас штиль, и ещё неизвестно, когда он кончится.
– Остаётся выяснить, – резюмировал Волька общее мнение, – что ещё может предложить нам Хоттабыч.
– Я могу вас, о друзья мои, взять всех под мышки и полететь.
– Отпадает! – категорически отрезал Волька. – Это очень неудобно, когда ты летишь у кого-то под мышками.
– Не у кого-то, а у меня, – нашёл время и место обидеться Хоттабыч.
– Даже у тебя.
– Тогда я осмелюсь предложить вашему просвещённому вниманию ковёр-самолёт.
– Замёрзнешь на нём, как пить дать, да и летишь на нём медленно и без всяких удобств, – задумчиво произнёс Волька и вдруг воскликнул: – Идея! Честное пионерское, идея!
– Нужно модернизировать ковёр-самолёт: сделать его обтекаемой формы, утеплить, оборудовать койками и поставить на поплавки.
Труднее всего было объяснить Волькино предложение Хоттабычу.
И вот через час двадцать минут после того, как наши друзья при столь необычайных обстоятельствах очутились за бортом, с места катастрофы взмыл в воздух и лёг на курс на зюйд-зюйд-вест обтекаемый ковёр-гидросамолёт «ВК-1». «ВК-1» означало, в переводе с авиационно-конструкторского языка на обыкновенный, житейский: «Владимир Костыльков. Первая модель».