— Ну, о чем там сговорились?
— О чем?.. — вдруг Адриан понизил голос до таинственного шепота. — В поповский сад решили залезть. Яблоки у него, во!.. Видал? — он сам был поражен пришедшей в голову выдумкой.
— Что же молчали? Я что, по-вашему, попу побегу скажу, что ли? Ну, ладно, заходи. Я один тут, — смягчившись, проговорил Ромка и уступил товарищу дорогу. Адриан взбежал по ступенькам и на всякий случай обтер подошвы.
Мальчики и собака миновали темный коридор и оказались в столовой.
На столе стоял остывший самовар: граненое брюхо все в выдавленных медалях. Наверное, самовар серебряный. Какому еще быть в доме нэпмана. В хрустальной вазе яблоки.
— Хочешь? — спросил Ромчик, поймав взгляд приятеля.
— Не, не надо.
Адриану не до яблок. На стенах в столовой висели картины. Большие, в тяжелых толстых рамах, они были затянуты белыми простынями. Вот так история!..
— Зачем это позанавесили?
— Чехлы? Чтоб мухи не засидели. Лето же, не понимаешь?
— А-а… Сохраняете, значит?
— Дядя бережет. Он говорит, картины — это вещь!
— Ценные, наверно?
— Откуда я знаю! Ясно, что денег стоят. На одни рамы сколько золота ушло.
— Настоящего?
— Может, и настоящего.
— А ты знаешь, что на этой нарисовано?
— На этой? Лес. Солнце заходит. Все елки красными стали… Да ты же видел.
— Запомнишь разве все? А тут чего? — Адриан сделал вид, что любопытствует от нечего делать.
— Тут море с корабликом.
— Красивая?
— Ничего. Дяде нравится. «Айвазовский» называется.
— А на этой?
— Сам не помню. Ах, да!.. Цветы всякие, розы…
— Эх, и много же у вас картин…
— Это не все. У дяди в кабинете еще.
— Вот бы посмотреть!
— Пошли! Он не скоро придет.
Ромчик потянул за скобу дверь в кабинет. Но дверь не поддавалась.
— Заперта?
— Сейчас найдем ключ.
Ромчик подмигнул товарищу, встал на колени и вытащил из-под двери ключ. Потом вставил его в замочную скважину. Легкий щелчок, и дверь отворилась.
— Пожалуйста, входите…
В кабинете был полумрак. Прикрытые ставни на окнах пропускали узкие солнечные полосы. Золотые ленты ложились на ковер. Постепенно глаза Адриана привыкли к темноте, и он стал различать вещи. У окна высился большой письменный стол с бронзовым прибором на мраморе и кожаные кресла.
— Ты смотри! — воскликнул Ромка. — И тут все позанавесили! А я и не знал. Зачем? Здесь мух-то нету.
Картины, как и в других комнатах, были закрыты чехлами.
— Здорово бережет, — сказал Адриан. — А что на них?
— Тут вот голая тетка нарисована. В нее амурчик из лука целится, — пояснил Ромка, указывая на большую картину над диваном.
— А почему тетка голая?
— А я почем знаю? Голых, может, легче рисовать.
На стене, в дальнем углу комнаты, Адриан различил картину, которая по размеру как раз подходила к той, которую они разыскивали. Он подошел ближе.
— А тут что?
— Неинтересная. Ерунда.
— Какая ерунда?
— Обыкновенная. Тарелка нарисована. Бутылка. Селедка ни на что не похожая.
— Это называется натюрморт, — объяснил Адриан. Он уже кое в чем разбирался.
— Ну, пусть натюрморт. Все равно ерунда. Дядя у нашего крутовского купил. Знаешь, такой, в шляпе, как у разбойника, и волосы во все стороны.
— Чикильдеев? Валечка говорил, он художник. Только пьяница.
— Пьяный, наверно, и рисовал. Ерунда. Сейчас я тебе покажу.
Адриан не протестовал. Хотя особого интереса к творению Чикильдеева не испытывал. Нет, совсем не то искал он в доме нэпмана Сожича.
Тем временем Ромчик встал на кресло, оттянул простыню в сторону. Перед ними открылся угол живописного полотна, вставленного в деревянную раму. Адриан увидел край тарелки, с которой синим, похожим на пуговицу, глазом смотрела селедка. Рядом стоял, будто сломанный пополам, стакан.
— Видел?
— Да-а, — разочарованно протянул Адриан. — И верно, ни черта не разобрать.
Ромчик рассмеялся.
— Дядя называет эту штуку шедевром нашего футуриста. Не знаю, зачем он и купил ее.
В это время во дворе послышались чьи-то шаги.
— Идут!..
Ромчик торопливо затолкал край простыни за раму, и мальчик выбежал из кабинета.
На крыльце стоял человек в кепке как шахматная доска. Он был шикарно одет. Пиджак в талию, внизу раструбом. Брюки, наподобие кавалерийских, заправлены в ботинки, зашнурованные до самых колен. На шее бантик в горошек. В Крутове таких пижонов еще не видели. Видно, человек в кепке уже бывал в доме, потому что нисколько не испугался Альберта, который старательно нюхал желтую кожу его ботинок.
— Мой привет, — наклонилась кепка с кнопочкой. — Ян Савельевич?..
— Знаю. Сейчас должен быть.
— Идите к нему в кабинет, — предложил Ромчик.
Гость вошел, снял кепку, ловко накинул на крюк вешалки и последовал за Ромкой.
В кабинете Ромкиного дяди он расселся в кожаном кресле и вынул из кармана трубку и железную коробочку. Вкусно запахло табаком. Щелкнула зажигалка. Гость пустил струйку сизого дыма.
— Что это за картины? — кивнув на чехлы, спросил он таким тоном, словно картины его нисколько не интересовали. Но Ромчику не пришлось отвечать. На крыльце кто-то опять застучал каблуками.
— Дядя! — Ромчик пошел навстречу.
Ян Савельевич, как всегда, почти вбежал в дом.
— Меня спрашивали?.. — Но, завидя на вешалке кепку, понятливо закивал. — Ага, здесь…
На Адриана он, кажется, не обратил внимания. В дверях уже стоял гость с трубкой.
— Я тут надымил, Ян Савельевич. Ничего?
— Да, — чуть вздохнул Сожич, — у меня, знаете, астма…
— Ах, извините… — засуетился гость и стал поплевывать на трубочку, но Ян Савельевич, остановил его:
— Может быть, пойдем в сад?
— С превеликим удовольствием. Здесь несколько душно.
Они направились к выходу. Ян Савельевич пропустил гостя вперед, потом обернулся к племяннику:
— Скажешь твоей матери, чтобы им с Казимиром Антоновичем что-нибудь приготовила…
— Чем-то недоволен. Уж я его знаю, — сказал Ромчик, когда они с Адрианом остались одни.
Адриану было не по себе. Гость Сожича крайне подозрителен. Как он тут все внимательно оглядывал! Глазки так и бегали. Нет, Адриана не проведешь. Конечно, хотел узнать у Ромки, где его дядя прячет картину. Адриан явился сюда не напрасно.
Вернулся Ромчик.
— Давай в военно-морскую… — предложил он.
Адриану было не до игры. Ему до чертиков хотелось послушать, о чем будут говорить там в саду, но не мог же он выдать себя?
На листках от тетради в клеточку каждый, как мог хитрее, расположил корабли. Ребята уселись подальше друг от друга.
— Начали! «Е» пять… — объявил Ромка.
— Мимочка!.. «Женя» девять.
— Тоже мимочка… Я — «К» семь!
— Перелетик!.. Сейчас мы…
— Ромчик, — ни с того ни с сего вдруг спросил Адриан, — у тебя был отец?
Ромчик удивился и посмотрел в сторону товарища.
— Давно был, — сказал он, положив огрызок карандаша. — Мой папа от черной оспы умер. Он в Ташкенте людей лечил, а сам заразился и умер. Военврач был. Иди сюда…
Они оставили листки, и Ромчик повел приятеля в комнату, где жил с мамой. Там на столе возле кровати стояла фотография в медной рамочке. С нее смотрел худощавый человек в буденовке.
— Вот он. Я его и не помню, — сказал Ромчик. — Он еще на скрипке играл… Скрипку нам красноармейцы привезли. Потом нас с мамой дядя Ян забрал и привез сюда.
Адриану стало как-то неловко; зачем он затеял этот разговор? И все же он позавидовал Ромке, что у того была фотография отца в буденовке.
— Теперь таких звезд на буденовках не носят. Теперь маленькие… — зачем-то сказал Адриан и поровнее поставил фотографию. — Пошли, Ром, на улицу, чего тут сидеть…
Двинулись к выходу. Из-под стола вылез Альберт и затрусил сзади. Но стоило отворить дверь во двор, как бульдог забеспокоился и зарычал. В следующий миг он уже со страшным лаем кинулся к заборчику, отделяющему сад от двора и в яростном нетерпении запрыгал у затворенной калитки.
— В саду кто-то есть! — крикнул Ромка.
— Там же твой дядя с этим…
— Нет, на дядю он лаять не станет. Говорю, кто-то есть… Понеслись!
Пока Адриан вел безуспешные розыски в квартире Яна Савельевича, Митря и Леня неуклонно приближались к дому Сожича обходным путем.
— С улицы они нас увидят. А мы через забор и в сад. Я там дырку знаю. Из сада и поглядим — если картину потащат…
Но знакомый лаз из соседнего сада оказался забитым.
— Перелезем? — спросил Митря тоном полководца, который принимал решение.
Леня запрокинул голову. Не очень-то он умел лазить через заборы.
— Давай по мне! С той стороны столбы. Как по лестнице спустишься…
Митря уперся руками в доски, и Лене ничего не оставалось, как взбираться.
— Давай, давай, — подбадривал его Митря.
И вот Леня, стоя на спине товарища, уже держался за верхнюю доску забора.
— Ну, чего там? Никого не видать? — спрашивал снизу Митря.
— Тихо.
— Валяй, перекидывайся.
С трудом удерживаясь, Леня стал перелезать через забор. Мгновение — и Митря был уже рядом.
— Сигаем вниз… — он спрыгнул легко и бесшумно. Зато Леня плюхнулся в кусты шиповника.
— Понасадили тут… Колются, черти, — ворчал он, потирая шею.
— Иди за мной! Тихо!.. — скомандовал Митря.
Двинулись в глубь сада. Митря шел сквозь заросли, как умелый следопыт. Он осторожно раздвигал ветки и бесшумно ступал босыми ногами по земле. Кусты послушно пропускали Митрю. А Леню, все, что попадалось по пути, кололо, царапало и нещадно хлестало по лицу. Он строил отчаянные рожи, но упорно шел за товарищем.
И вдруг идущий впереди сделал знак — это значило: «Замри!»
Леня замер.
— Слышишь? — тихо зашипел Митря.
Леня ничего не услышал, но на всякий случай закивал головой. Митря сделал еще несколько осторожных шагов и жестом подозвал напарника. Проклиная ветки, которые сухо потрескивали у него под ногами, Леня подошел ближе.