Я ответил совсем не вежливо, но я вообще невежливый человек: «Я не хочу встречаться с людьми из прошлого».
Ответа от неё из Рима не последовало.
Я действительно так тогда и подумал, что зачем мне с ней встречаться, я с тех пор пережил столько всего, и опыт моей жизни затмил для меня начало моей жизни. Ну да, её уход от меня зимой, в феврале 1976 года меня травмировал, но мы так далеко от тех дней. И я честно не видел необходимости встречаться с какой-то старой тёткой, далёкой от меня и по духу, и по жизненному опыту. Она, насколько до меня доходят слухи, давно превратилась в смешную русскую барыню, расхаживающую в смешных звериных шубах, старомодную, и нафиг она мне нужна.
Ну да, я бесчувственное бревно, но я хочу таким быть, и таким я себя с удовольствием вижу, бесчувственным.
— Это она, кажется, в белом, в четвёртом ряду, — прошептала переводчица.
— Да и бог с ней, не могу же я запретить ей прийти на моё выступление.
Переводчица было начала фразу: «А я думала…», но не закончила. Вероятно, она думала, что я однолюб и всю жизнь переживаю эту драму.
Сандро Тети тем временем, получив слово, заливался итальянским соловьём. Мне стало любопытно, что же он говорит, и я нагнулся к переводчице, и она переводила.
Люстры сияли, публика вырядилась, я в привычной мне манере скептически издевался над лидерами мира сего, был остроумен и безжалостен. «Никому не доверяйте! — сказал я итальянцам. — Нам, русским, тоже не доверяйте. Мы способны взять себе то, что плохо лежит! Впрочем, к счастью для вас, у нас нет общей границы».
Люди любят таких как я, циничных и правдивых. Люди сами циничны, итальянцы не исключение.
Что там думала моя бывшая жена, слушая всё это? Что из меня получился монстр, я предполагаю. Она задвигалась там в четвёртом ряду. У неё, я думаю, осели в мозгу исконные ценности. Она охотно и по-честному забыла все свои пороки и изменства нью-йоркских лет и последние годы корчит из себя праведницу.
Потом я забыл о ней, поскольку посыпались вопросы в основном политические, и я постарался быть как можно язвительнее и острее.
Когда я уехал из Италии через 12 дней, я, отвечая на вопросы моей любовницы «Ну как там?», рассказал ей эпизод с бывшей женой.
— Ты жестокосердный человек, — сказала Фифи, — надо было с ней встретиться. Ты нанёс ей тяжёлый психологический удар.
— Я не её лечащий врач, почему я должен заботиться о её психическом здоровье? — возразил я.
— Ты для неё не бывший муж, но её современник, добившийся успеха, в то время как она всего лишь слабая женщина.
— Ой, — сказал я, — не надо мне этой демагогии. В том далёком феврале я был так одинок и так несчастен.
— Ты отомстил ей, вот что! — торжествующе провозгласила Фифи. — Ты злой человек и отомстил ей. Ты не пригласил её на свой триумф. Ты очень злой.
— Да, я очень злой, — согласился я, — только я не встретился с ней всего лишь по причине ненадобности. Незачем.
— А ты допускаешь, что ты сам, может, и не видишь в твоём поступке месть, но по факту это месть?
Там в Риме было хорошо, жарко. Сбитые дождём, лежали на тротуарах широкие листья. Пахло грибами и хвоей. Случившееся лет сорок тому назад в ледяном Нью-Йорке не имело никакого отношения к Риму. Спускаясь вниз, справа образовывался хмурый замок Колизея.
Моя бывшая жена была в чём-то белом с кружевами. По её недавним фотографиям я знал, что у неё морщинистое отёчное лицо, так что она явно вырядилась не по возрасту. Но если уж женщина однажды уверовала в то, что она красавица, то так и верит до конца дней своих.
Очень давно я написал стихотворение:
Вы будете меня любить,
И целовать мои портреты,
И в библиотеку ходить,
Где все служители валеты.
Старушкой тонкой и сухой
Одна в бессилии идёте
Из библиотеки домой,
Боясь на каждом повороте.
Очень хорошее стихотворение. Обычно русские старушки за границей ходят в библиотеку имени Тургенева.
Через некоторое время, уже в Москве, я понял, что совершил, отказавшись встретиться с ней, поступок. Ведь и в самом деле: совершил поступок.
Италия / Бар «Need» / 2018 год
Сандро Тети, мой итальянский издатель, повёз меня снимать в бар «Necci», в тот квартал, где снимали фильм «Аккатоне» Пазолини. Во дворе бара прямо среди деревьев стояли столики, и я пил граппу, в то время пока у меня брали интервью.
Домики там небольшие, дома невысокие. Как в провинциальном городке. Я так понимаю, квартал был чем-то вроде Салтовки, моего рабочего посёлка. Только с итальянским колоритом. На стене во дворике нарисован портрет Пазолини. Подошёл молодой хозяин бара и подарил мне брошюру о баре, на двух языках, туземном итальянском плюс английском, с фотографиями.
Италия / 2019 год
Он оставлял в дорогих отелях, равно как в хостелах, упаковки из-под «Сала Тосканского» и плавленых сыров с пояском-напоминанием. «Изготовлены из 100 % итальянского молока» — было написано на плавленых.
О хостелах — с ними было всё ясно, кто там в них смотрит в мусорные вёдра. Но он представлял себе, что горничные тащат содержимое, его мусор на reception и вместе с девками-ресепшионистками смеются над жадным русским — мол, в ресторан не шёл, покупая в магазине.
А он не мог есть никакую другую еду, вот в чём было дело, другая еда царапала ему рот.
Италия / 2019 год
Когда въезжаешь в Рим, то сразу понимаешь, что ты в Риме. Дело в особых деревьях — пиниях. Это сорт средиземноморской сосны. В отличие от прямоствольных наших сосен, они идут от земли на одном стволе, а уже вверху раздваиваются, растраиваются и несут крону высоко вверху на манер нехвойного дерева.
Высокие голые стволы, а кроны как парят над городом. Как бы город покрыт плащом из крон. Но высоко поверх Рима. Рим — внизу, а кроны — над городом. Точно ты под навесом. Ну не только в Риме так, конечно же, но Рим-то виднее нам, путешественникам.
А разгадка вечнозелёных зим Италии в основном проста: там множество хвойных. Возносят к небесам высоко-высоко свои кроны пинии, ими поросла Италия больше всего. А вот если встречается роща берёз, то, как и наши, они в декабре полностью облетели. Пальмы в основном веерные, они морозоустойчивые. По-моему, их ботаническое название «пальма китайская», но проверьте.
А простые лиственные деревья — ну, их опавшими листьями покрыты тротуары. На неопавших нижние ветви — бурые, листья съёжились, как мумифицированные, а кроны вверху, да, зелёные. То есть зима куснула снизу за задницы, но даже до плеч не добралась.
Но особо вечнозелёные в Италии кусты. Почти все они вечнозелёные. Так веками подобрались в городское хозяйство. Спутанные, как негритянские волосы, их никто не отделяет и не причёсывает. Растут как придётся, меж собой переплетясь. Итальянские города грязные, но зелень грязь маскирует.
XIX век ввёл нам в обиход русифицированные названия иностранных достопримечательностей и городов.
Колизей напоминает о какой-то колее, что ли, тогда как его буквальное итальянское название лучше выражает его суть. «Колоссео» — колоссальный.
Фиренца — настоящее итальянское название прославленного города, а не идиотская Флоренция. Милано — это не Милан, а Турино — не Турин, близко, но не хватает этого безличного итальянского «о» в конце.
Бейджинг далёк от Пекина, и прочее, и другое.
Русским географическим названиям чужих мест следует устроить чистку. Рим должен стать Рома, а Париж — Пари или Парис. Какими они и задумывались народами, которые в них живут…
Италия / Международные журналисты
Международные журналисты, конечно же, оказались фейковыми. Среди них не было ни одного имени, и они были из задрипанных стран. Подобные ассоциации, как Международная ассоциация в Милано, устраиваются пронырливыми молодыми людьми, жаждущими иметь пост и крышу над головой бесплатно. У них был генеральный секретарь — очень высокий молодой человек Luca, сообщивший мне, что он был в Сирии. И был советский человек с советской мордой. И был глава Ассоциации в галстуке, тоже молодой человек.
В зале сидели десятка два-три тёток и дядек, которым, видимо, некуда было пойти, и они припёрлись сюда, где будет фуршет.
Я сказал им, что это они виноваты, что Россия теперь с Китаем, что это они, европейцы, толкнули нас в объятия Китая. В Ассоциации нашлось два-три человека, которым я активно не нравился. Один из них расхрабрился до того, что вспомнил, что я стрелял в Сараево.
— У вас есть доказательства, что я стрелял именно по Сараево? — спросил я. — Я ведь могу на вас и в суд подать, — сообщил я.
— Ну как же? Это было понятно из контекста, — пробормотал он.
— Я горжусь тем, что выступал тогда за страдающую сторону. 27 стран выступили против Сербии, а я был за Сербию. Горжусь, — сказал я. — И по Сараево я стрелял, но не тогда.
Я с ними расправился ух как! А они не были достаточно ловки, чтобы остановить меня.
Помещение у них было большое и тёплое, и на манер современных офисов у него была нестабильная конфигурация, его можно было изменять формами.
После фуршета Лука повёл нам показать Милан. Большой город, водовороты пешеходов, светофоров, исторические здания. Явились к Кафидрал (собору), куда я отказался войти. Затем осмотрели окрестности замка Сфорца, построенного в германском стиле. Перед ним отдельно торчал памятник Гарибальди, Гарибальди у итальянцев — как у монголов Чингиз-хан. Говорят, что Московский кремль — копия замка Сфорца. Я его таким не увидел. Впрочем, замок несколько раз разрушали до кирпича.
Италия / Читатели / 2018, 2019 годы
Что можно сказать о читателях, тех итальянцах, которые приходили на встречи со мной и в 2018-м, и в 2019 годах во всех этих городах Италии: в Турино, Милано, Ферраре, в Римини, в Фиренце-Фло