Проходя мимо зеркальной витрины, он обнаружил, что вид у него насупленный, чёрная кепка, капюшон тёплой зимней куртки, вид не курортника, а вот кого, он не додумал…
Впереди появился платан — пористый, как нос толстого подростка? Нет, как целлюлитные ляжки южной девушки, вот.
А ей всё уже нравилось. Она охала, ахала, вдруг остановилась и воскликнула: «Здравствуй, море! Какое ты тихое!» — и она всё снимала на мобильный телефон.
Одета она, подумал он, как розовое привидение: розовые штаны, розовые боты, пальтишко тоже розовое и просторное, как халат.
Он добродушно сказал ей: «Ты безумна! Ну как Джанис Джоплин!» Она не обиделась, только остановилась на полуслове.
Они пошли в её любимый «Ялтинский дворик», где она съела мидии и морское ассорти, а он ел мясо, заказал два вида баранины. Ну и, конечно, вино.
Через несколько часов они были в отеле и при включённом телевизоре с Гарри Поттером на экране некоторое время совокуплялись, впрочем, без особой страсти. Обнаружили, что кроватей у них две, и потому поспали немного каждый на своей.
Догадаться спуститься в холл и попросить номер с одной кроватью они не догадались, а может, хотели этого препятствия.
В окно, он отметил, видна пустая ялтинская улица, это второй этаж, номер как раз выходит окнами на улицу Рузвельта и на козырёк «Бристоля». Ворам ничего не стоит залезть, но улица оживлённая, и какой вор на свою голову полезет с козырька над входом в отель в окно отеля. Гостинице 150 лет, выяснил он, поглядев на их стол. Там лежали рекламные ручки, бумага, и с одной из бумаг и бросилась в глаза эта дата — 150 лет.
«Зачем я сюда приехал?» — подумал он, в то время как она голая ходила в ванную и из ванной. Что делает здесь эта голая еврейка с трогательно возвышающейся на маленькой головке сложной причёской?
— Это твоя любовница, чудак, у вас с нею секс, и очень высокого качества, уже девятый год, — ответил ему кто-то второй, не он сам.
— Ты бы встретился с этим парнем? — сказала она.
— Что ты сказала?
— Ничего не сказала. Ты готов?
Она сказала, что ничего не сказала. Но кто сказал «Ты бы встретился с этим парнем…»?
— Кто сказал «ты бы встретился с этим парнем»? — обратился он к ней.
— Я не говорила такого. Ты взял карту?
— Карту Ялты?
— Электронный ключ в наш номер.
И всё же кто сказал «ты бы встретился с этим парнем»? — вспомнил он, когда они уже были на улице Рузвельта.
В Ялте уже вовсю вышло солнце, и они умудрились продержаться, прогуливаясь, целых четыре часа. Некоторое время они посидели на набережной на солнце. Интересно, что думали о них проходившие?
Проходившие могли умозаключить, что ни он не содержит её — у неё вид образованной, состоятельной дамы, — ни она не содержит его — у него был вид не жиголо. Скорее, у них был вид привыкшей друг к другу супружеской пары.
А ведь он даже не знает, где она живёт.
Внезапно он рассердился на себя за то, что он так странно существует. Служба безопасности. Более двадцати лет (с перерывом на тюремное заключение) не выходит он из московской квартиры на московские улицы без службы безопасности. Любовница, о которой он, по сути, ничего не знает.
— К полуночи сегодня будут показывать Гарри Поттера, все фильмы, — сказал он.
— Ты что, не видел поттериану?
— Нет.
— Все видели.
— Все видели, я не видел. Пойдём! — Он встал.
В номере, он вспомнил, стояли непочатые две бутылки вина. Одна белого, другая красного, купленного в магазине «Вино и сыр». Он купил литр муската и полтора литра каберне.
Пошли в отель «Бристоль».
— Мне здесь нравится, — сказала она, когда они шли по длинному коридору второго этажа. — И название нравится: «Бристоль». «Бристоль».
— Ещё на зуб попробуй, — посоветовал он усмехнувшись.
— Какой ты грубый. — заметила она. Они уже стояли у двери 226.
Он сам не понял, что он сказал. Малопонятно, почему она решила, что он грубый.
Россия / Ялта / Отель «Бристоль» — II
Под утро ему снились бороды из Гарри Поттера, её широкое, как халат, пальто.
Полежал-полежал и встал. Она находилась в той же позе, в какой уснула. А именно: спиной к провалу между кроватями, шиньон, похожий на еврейскую булку «халу», бережно лежал непомятый, в то время как её нос и губы смешались с подушкой. Не позволяя разобрать её выражение лица.
Она всегда честно и хорошо спала. «Как убитая» — это про неё.
Он встал и, вынув потрёпанную тетрадку для путешествий, сел у стола, идущего вдоль целой стены. Скорее это был даже не стол, а барная стойка. На столе — он отодвинул их к стене — находились стаканы, его каберне и её мускат на дне, недопитые.
Он стал писать — нет, не чтобы записать впечатления, но чтобы скоротать время, пока она проснётся.
Он догадывался, чем он болен, без всяких докторов, чувствовал и имел ощущение, что у него нет дел на этой земле, все дела переделаны. Вот он и сидел, равнодушный, время от времени взглядывая в край окна, он его обнажил, чтобы наблюдать процесс рассвета. И писал совсем пустые фразы о том, что в номере только у окна можно разглядеть детали, а ближе к двери — там первобытный слоистый мрак. Однако же с подчёркивающей мрак сияющей тонкой полосой из-под двери, из коридора.
Она пошевелилась. Не оборачиваясь, он понял, что она села в постели. Поднялась. Покачнулась. То, что покачнулась, было понятно по едва слышному чертыханию. Ушла в ванную. Ничего ему не сказав. (А что, собственно, ему говорить? Спросить: «Сидишь?» Он бы ответил односложно: «Сижу».)
Вернувшись из ванной, она из темноты спросила: «Сколько?» Он, нажав кнопку мобильного телефона, увидел сколько и озвучил ей сколько.
Пока она одевалась, он спрятал тетрадку в джинсовый чемодан, опять отметив, как ненужно много вещей он привёз в Ялту.
Она сменила брюки, надев брюки в мелкую чёрно-белую клеточку, повязала пышный шарф, и они вышли в коридор и пошли по коридору с картинами. Спустились по мраморной лестнице.
На площадке лестницы сидел ещё ночной охранник, он приветливо сказал им «доброе утро!», а они неприветливо пробормотали в ответ «у… доброе». И вот они уже на улице Рузвельта. А там адски пусто и уже слышно, как швыряется собою море.
Мимо надувных аттракционов (две ёлки и надувные пещеры с надувными горами) они прошли на набережную, где звучала громкая музыка, стояли двое полицейских — мужчина и женщина — и швырялось-таки утреннее море.
Ему всё равно было, куда идти. Как он считал, куда бы он ни пошёл, своей судьбы ему не изменить. А она?
Вчера она сказала ему в ответ на его замечание, что она всё снимает и снимает на мобильный, сказала коротко и просто: «Я турист!» — и лучше сказать не могла. Она — турист. Сегодня она тоже снимала. Всё вокруг.
К 14 часам к «Бристолю» подъехал большой Костя. В его сером автомобиле рядом с водителем Костей сидел человек лет сорока, отрекомендовавшийся «краеведом», и они поехали в Севастополь.
Пристрастие к еврейкам
Всё проистекает, имеет свой источник откуда-то.
Моё влечение к молодым женщинам-еврейкам — тоже.
У меня в детстве были приятели, два брата: Мишка и Лёнька Тернеры. Старший, Мишка, был похож на отца — молодого инженера Додика. Младший, Лёнька, — на маму Бэбу.
Моя мать, вероятно, была юдофилом. Моя мать дружила с еврейками, гордилась тем, что её принимают в еврейских компаниях. Мать моя была неглупая женщина и, видимо, понимала, что евреи повыше будут, образованнее русских.
А я был влюблён (ну сколько мне было? Лет девять, ну не старше одиннадцати точно), причём, как я помню, плотской любовью, просто-таки пылал к этой молодой еврейке, матери моих дружков Мишки и Лёньки, — к Бэбе.
Оттого что они жили на первом этаже, окна у них были постоянно зашторены. И это обстоятельство придавало их комнате таинственный вид.
Когда я смотрю сверху во время акта на живот Фифи, я временами представляю, что занимаюсь любовью с Бэбой.
Так вот, пацаны, всегда можно найти начало своим страстям, если хорошо напрячься.
Нагорный Карабах / Армения / 2018 год
Долго ехали по Армении, встречая на пути стада овец, направляющиеся в горы на летние пастбища. Казалось, все овцы Армении решили в один день переселиться на пастбища.
Впереди одного из стад чинно шли три козла. У одного были острые прямые рога, у второго — завитые, как букли, третий был кудряв до невозможности.
Пастухи на лошадях что-то вскрикивали.
Наш водитель за рулём пел оперные арии. Зовут его Камо, и он поёт оперу уже лет двадцать.
Арцах / Меморандум
Что такое Арцах? Это месиво гор и зелени. Туда, как серьёзно гордятся карабахцы, приводил отдыхать свои орды железный хромец — Тамерлан. Ибо велики и обильны зерном долины Карабаха.
Горы его высоки, храбры его горные армяне, 150 тысяч человек всего, сумевшие отвоевать у Азербайджана с населением в семь миллионов эти хребты Арцах, эти буйно-зелёные горы и скалы.
Утверждают, что приезжали к ним гости из далёкого Израиля, и ахали, и восторгались: страна, мол, ваша, дух от неё захватывает, только моря вам и не хватает.
Древние христианские монастыри — и горы, на вершинах которых наколоты тучи и лежат порой несколько суток, застряв, облака. Горы до 3.000-3.400 метров высотой. К югу Карабаха высота снижается, около границы с Ираном — до 1.000 метров.
Иран сопутствует армянам все исторические тысячелетия их жизни. Они соперничают, кто древнее: армяне или произошедшие от названия их языка (фарси) персы. Обе нации достаточно древние, и персы то были недругами армян, а временами, как сейчас, вот и друзьями. Россия далеко на севере осталась, а из Ирана фуры с жёлтыми номерами везут в Карабах всё жизненно необходимое: и стиральные порошки, и нижнее бельё.