У Каро в полку, по-моему, и доска почёта в коридоре мной замечена. На двух военных «Ладах» поехали вверх на линию соприкосновения.
Так как апрель, то природа уже полупроснулась. Трава есть, появились новые листья на половине деревьев. Ехать до линии соприкосновения несколько часов, все часа четыре.
Я, когда ещё в полк к Каро ехали, забыл упомянуть: нас солдаты с флажками свернули на Агдам, мёртвый город, город призраков, одни остовы каменных зданий, как корешки зубов. Проехали через город призраков, в Харькове портвейн «Агдам» продавали.
Новая зелень, а у бойцов новые автоматы АК-102. Дорогу к прежней заставе, что глядит сверху на Гюлистан, расширяют экскаваторы. Видимо, ждут наступления. Землю сгребают к краю пропасти, смотрящей на Гюлистан. Там, внизу, в Гюлистане, занятом Азербайджаном, в октябре 1813 года был подписан Гюлистанский договор, по которому Персия отдала России в вечное пользование семь, что ли, ханств, в том числе и Бакинское, и Карабахское. Пахнет землёй. Экскаваторы огромные гудят… Мы в наших беленьких «Ладах» как Давиды промеж Голиафов.
На заставе в окопах липкая грязь. Хотя там положены плетёные мостки в окопах, грязь их постоянно захлёстывает; возвращаясь из окопов, мы были на несколько пудов тяжелее. Нам говорят: «Вы не высовывайтесь!» — а я нарочно высовывался, чтоб пуля меня сразила, ан нет, не хочет. И когда молодой был, не брала, а вокруг люди падали, в Боснии, например, сражённые.
Как мы попали на линию соприкосновения? А в Степанакерте за сутки до этого открывали храм. Как полагается у армян, винно-коричневого цвета. И туда президент приехал. Увидел меня и ко мне рванул, ладонь вперёд. Мы же знакомы, я у него в 2018-м был. И мы тогда душевно поговорили. Я ему тогда посочувствовал. «Что, как дела, чем могу помочь?!» — президент мне. А я говорю: вот ваши на линию соприкосновения не пускают. Президент с лёгкостью всё и сделал. На следующий день и поехали, через Агдам, с военными. Президент сказал — президент сделал.
Там у них одна собака, ногу ей миной оторвало, так у неё выигрышная позиция, над всей заставой бдит, на возвышении ей бойцы будку установили.
Так теперь и буду помнить те места, запах земли, корни побитые, собаку эту, грязь в окопах, липкую до ужаса, и как там облака на утёсах висят, зацепились, а оторваться от утёсов не могут.
Арцах / 2019 год
Доехать до линии соприкосновения нелегко. Кустарник за кустарник зацепляется, над кустарником как попало деревья нависают, дорога одноколейная, ясно, что грунтовка. Какой тут нахер асфальт! Над зигзагами рек — чёрные пики, на них насажены тучи. Так как наш автомобиль — второй, нам достаются и облака пыли.
Тут, говорят, и кабаны, и медведи, и волки водятся. А чего им, они через границы шмыгают туда-сюда. Зверьё же.
Я всё высматривал, когда внизу появятся прямоугольником строения военного городка. Я уже был тут в 2018-м, но именно когда они появились, я устал напрягать зрение или, может быть, панораму военного городка закрыл собою кустарник. Советская цивилизация настроила их, одинаковых, от ГДР и Венгрии до Монголии, во всю Азию.
Невысокие, в два этажа, зелёно-салатовая краска везде одна и та же на стенах, потолки белые, запах столовки, каши и борщей свободно перемещается из помещения в помещение.
Арцах / 2019 год
Земля в окопах. Это не грязь. Это почва, прилепляющаяся к ботинкам, что-то в почве клейкое есть. Когда мы выходили из окопов, на каждом ботинке у каждого из нас висело по пуду почвы. Я соскабливал её с ботинок целыми ломтями, употребляя для этого то камни, то ветки.
В это время боевая собака, сверху, со своей клумбы, благодушно взирала на нас, у неё видимо, тоже бывали эти проблемы с местной почвой.
Собака как-то подорвалась на мине, солдаты выходили её и поместили её в центре боевой позиции. Чуткая, она слышала всё вокруг, и врагам при ней было уж точно не пройти на заставу.
Палевая девка эта собака, не разглядывая, можно понять, что сука. Она ворочалась там на вершинах своей клумбы, в будку свою она, видимо, даже и не думала лезть, она грела уши у всех ветров, поворачивалась, короче, работала как разведка. Она опекала нас всех, можно было отпустить всех молодых армян с новенькими автоматами АК-102, она бы всех их без проблем заменила.
Я тут же побывал в 2018-м, у них тут всё оживилось, брустверы стали выше, висевшие вдоль границы банки сняли, автоматы были новейшие, такие, говорят, только в Сирии и Венесуэле.
Дорогу они расширили в грандиозную, где запросто и два танка рядом проползут. Вряд ли они готовились нападать, позиции азеров лежали внизу, они готовились защищаться.
Франция / Жёлтые жилеты / 2019 год
То, что я в 2015–2016 годах раскопал, что мой дед — незаконнорождённый сын тайного советника, губернатора и кавалергарда, нисколько не умалило моей приязни к санкюлотам.
Поэтому я встретился с ними в дождливый майский день в Париже. Мой старый приятель Тьерри провёл нас, меня и команду, по извилистым rue и boulevard, и мы прибыли, где они стояли лагерем, как анпиловцы или гуситы. Это у метро Joissie.
Вглядевшись в них и понаблюдав, я узнал в них моих прежних друзей и союзников — анпиловцев. Грубовато одетые, жилеты расписаны в различных направлениях шариковыми ручками. Так дети расписываются друг у друга на школьной одежде. Кто жевал, кто затягивал пояса и рукава курток, кто пел, кто расхаживал. В центре у одного из входов-выходов в метро стоял командир этого шествия Faouzi Lelloch[1] — имя арабское, фамилия французская. К нему меня Тьерри сразу и подвёл, сообщив Леллушу, что я его друг с давней ещё даты.
Леллуш называл Тьерри «brussellois», «брюсселец», очевидно не запомнив, что Тьерри — парижанин, но живёт в Брюсселе, поскольку там дешевле.
Перебрасываясь фразами, уточняя друг друга, мы с Леллушем стали постепенно ближе. Я сказал ему, что сидел, дали четыре года. В ответ на откровенность он сказал мне, сколько дали ему.
А вокруг ходили, сидели, жевали и распевали песни анпиловцы. Дождь то шёл, то останавливался.
Вокруг — коробки зданий, учебные корпуса и общежития университета в Joissie. То дождь, то нет, вдруг часть собравшихся рванула в manif savage — дикую, незаявленную манифестацию. Но тотчас подъехали автобусы с жандармами и эффективно преградили путь.
Мне показали командира антифа. Скорее толстый парень. И ещё показывали людей, которых я не упомнил.
Пошли под усиливающимся дождём, путь предстоял долгий.
Я левый с вкраплениями правого. Или правый с вкраплениями левого. Ямы по дороге успели наполниться водой, время от времени то левый, то правый ботинки окунались в воду в ямах. В какой-то момент по зонтам поударял град. Меня познакомили с объёмистым дядькой в картузе-жириновке. Оказалось, дядька — адвокат «жилетов». «Много о вас слышал», — сказал он мне; я подумал, что он из любезности. Впоследствии оказалось, что я единственный русский интеллектуал, поддерживающий их. И один из немногих европейских интеллектуалов, поддерживающих.
Франция / Жёлтые жилеты — II / 2019 год
Франция / Фаузи Леллуш / 2019 год
Для описания знакомств лучше всего подходит крупный план, взгляд на носы, поры, порезы и бородавки. Недаром же крупными планами побеждали великие живописцы других живописцев.
Меня подвели прямиком к Леллушу — мой старый друг Тьерри, писатель чёрных романов, и его друг с «русским» именем Yvan. Мы шли сверху, и нам был виден пятачок у метро Joissie, где и стоял Леллуш с группой своих французских хлопцев.
Я отметил его свежие глаза и залысины и решил, что ему ещё нет пятидесяти. Мы познакомились и бойко затараторили, благо мне переводчик не нужен — когда-то я знал их язык бегло, хотя и немного бестолково (словарь у меня гигантский, но не всем словарём я умею пользоваться).
Франция / Люксембургский сад / 2018 год
Со своей rue Анри Барбюс мы пошли по ничтожной перпендикулярной улице и вышли в тенистый сад Люксембург-2. Я и трое военных корреспондентов.
Там бегали, лежали и жевали посетители. Подымали, согласно известным только им ритуалам, руки и ноги.
Кружком сидели китайцы, по-моему, одной из сект, преследуемой в самом Китае (я думаю, многие в Китае ненавидят режим, и он, скорее, скоро лопнет со всеми их хвалёными достижениями). В беспорядке на сочной траве в тени огромных деревьев лежали ученики. Громкой музыки не было. Это был май. Мы пошли, четверо, и устроились на железных стульях. Я им сказал, что застал ещё то время, когда только отменили плату за стулья. Это был май.
В середине июля мы пришли рано-рано, я и Фифи, в Люксембургский сад, вряд ли было и девять утра. Фифи меня сфотографировала у кадки с огромной пальмой. Куда-то их, пальмы, на зиму укатывают, затем прикатывают весной.
Мы устроились так, чтобы тени наши не заслоняли друг другу солнце. У нас с Фифи нет ни одной фотографии вместе. Может быть, потому что Фифи замужем и заключила с мужем какой-то договор, который она соблюдает уже десять лет.
А может, она тайный агент, хотя что со мною агентить, ведь уже десять лет в таком случае она работает со мной.
Ни одной фотографии вдвоём.
Франция / Люксембургский сад — II
Я тут было пришёл к выводу, что лучшее место на земле — это Люксембургский сад.
В 1980-м, только свалившись на Париж как чума, я туда часто хотел. И ходил.
И растительность его привлекала, и статуи королев, и то, что там можно было заклеить белокожих девочек — англичанку или, того лучше, ирландку.
Пальмы в кадках, фонтан (скорее бассейн, где уже тогда пускали управляемые по радио кораблики), солнце. Там искусственный климат, там жарче, чем в остальном Париже, проверьте.
А ещё Савицкий, весь в белом, игравший на кортах с жёнами и дочерьми латиноамериканских послов.