, заброшенным во вражеский тыл. Он как-то нашел высохшее кукурузное поле и тщательно отметил его границы. А потом разместил товарищей по углам поля и велел отойти на некоторое расстояние. Этот маневр заставил прятавшихся в кустах фазанов собраться в центре поля, и, когда бравые бойцы незаметно от несчастных птиц снова сошлись, фазаны взлетели в небо. Все подстрелили по две птицы, а Хемингуэй успел перезарядить ружье и убить еще пару фазанов, крутившихся в небе.
Эрнест всегда строго соблюдал определенные правила: ружья в машине не должны быть заряжены; когда перелезаешь через ограду, ружье должно быть сзади; если увидел птицу – не указывай на нее, иначе удача отвернется.
Однажды Эрнест увидел большую белую сову. Она сидела высоко на дереве, и он подстрелил ее, попав в крыло. Эрнест подобрал птицу и внимательно осмотрел.
– С совами надо быть очень осторожным, – заметил он. – Однажды я нес сову неправильно, она вцепилась мне в живот когтями и долго не отпускала. Очень серьезное существо.
В гараже Эрнест устроил для совы специальное место. Он усадил ее в коробку, которую выстлал охотничьей одеждой. Потом укрепил в коробке палку, на которой сова могла сидеть. С этого момента вся жизнь в доме сосредоточилась вокруг птицы. Сначала всех волновало, как она ест. По ночам Эрнест ловил для нее мышей, чтобы сова имела на завтрак исключительно свежий продукт. В поддень он приносил ей головы кроликов и уток, уверяя всех, что сове нужен пух и мех. Потом Эрнест стал беспокоиться по поводу ее испражнений.
– Еда – это очень важно, но опорожнение желудка – не менее существенно, – глубокомысленно замечал он. И лишь когда появились явные доказательства того, что организм совы функционирует в полную силу, а возникшие сомнения, достаточно ли она пьет, улетучились, Эрнест расслабился. Мэри хотела как-то назвать сову, кажется, Хаммерштайном, но все звали птицу просто – «Сова».
А зачем же он тогда подстрелил сову.
– Хотел с ней позаниматься. Может, мне удастся ей внушить, что она – сокол, – ответил Хемингуэй.
Когда сова окрепла, писатель выпустил на волю сову, выглядевшую при этом довольно грустной. Птицу отнесли в лес и посадили на то самое дерево, где Эрнест ее нашел. Однако, вернувшись к машине, обнаружил, что сова уже вернулась к автомобилю.
– Наверно, мы были с ней слишком нежны и она ослабла, – волновался Хемингуэй. – Теперь она будет сидеть и ждать, что кто-нибудь принесет ей утреннюю мышку, и так и умрет от голода.
– Но ты не можешь взять ее обратно, – сказал Хотчнер, чувствуя, что у него в мыслях. – Это – сова, и я не думаю, что кто-либо из твоих друзей или знакомых захочет предоставить ей отдельную комнату в своем доме.
– Ну хорошо, что же я должен делать? Привязать ее к дереву?
Эрнест опять попытался уговорить сову остаться на дереве, но птица снова прилетела к машине…
Летом 1959 года Хемингуэй созвонился с испанским матадором Антонио, который 30 мая был тяжело ранен быком в левую ягодицу. Он узнал, что матадор намерен провести первый бой после «Большого Ранения» уже через месяц. Эрнест позвонил своему верному другу Хотчнеру и пригласил его совершить совместную поездку в Испанию, чтобы увидеть бои лучших матадоров всех времен и народов, с которыми он был связан многолетней дружбой – Луисом Мигелем Домингином и Антонио Ордоньесом.
Два самых выдающихся матадора Испании были родственниками – один женат на сестре другого, – но это не освобождало их от острого, нескрываемого соперничества за право называть «супер»… Хемингуэй был убежден:
«Все это неизбежно должно было привести к серии бескомпромиссных поединков mano a mano, один на один. Настоящие mano a mano – очень редкая вещь, иногда такое случается раз в жизни поколения. По иронии судьбы, последнее mano a mano такого же порядка было, когда еще совсем молодой Луис Мигель Домингин, тогда только восходящая звезда на небосклоне испанской корриды, впервые потряс публику своим ярким умением побеждать. В то время о нем говорили, что он может стать в Испании первым номером, EL Numero Uno, отобрав это звание у Манолето. И вот в той давней дуэли ветеран Манолето, потерявший свою былую силу, был побежден молодым дерзким Домингином. В одном из боев старого Манолето тяжело ранил бык, и он скончался от ран.
И теперь тот же Домингин, унаследовавший трон Манолето и правивший королевством корриды до 1953 года, снова возвращается на арену, чтобы принять вызов молодого матадора, столь талантливого, что ему, похоже, суждено стать лучшим матадором всех времен. Различие между обычными боями и боями mano a mano состоит в следующем: в простых поединках соревнуются три матадора, каждый должен победить двух быков, а в боях а mano два матадора разыгрывают между собой шестерых братьев-быков, и тот, кто отрежет больше ушей и хвостов, становится победителем, удостаивается звания EL Numero Uno и признается чемпионом мира.
Каждый бой – это только соревнование, но, когда в него вступают два великих матадора, их соперничество может привести к смертельному исходу. Закон mano а mano таков: если один из них совершает на арене не трюк, а нечто действительно красивое и очень опасное, требующее огромной концентрации внимания, сил, выдержки, смелости и настоящего мастерства, то другой вынужден повторить это или же превзойти своего соперника. И тогда, если ему откажут нервы или же он сделает хотя бы одно неверное движение, все может закончиться серьезной травмой или даже смертью».
В этом действительно редчайшем случае настоящего mano a mano для Хемингуэя быль и еще один волнующий аспект – дело в том, что он дружил и с Луисом Мигелем, и с Антонио, он восхищался ими обоими и как настоящими мужчинами, и как матадорами. Но, по мнению писателя, сейчас Антонио как матадор был лучше. У него, по словам Хемингуэя, были преимущества во всех трех категориях – во владении плащом, мулетой и в финальном ударе шпагой, тогда как Домингин был слабоват во владении плащом и без всякой необходимости развлекал публику дешевыми трюками, которым научился у Манолето. Правда, в основе этих соображений было скорее чувство, чем трезвый анализ, – Хемингуэй ощущал, что выступления Доминго были холодными и оставляли его безучастным, в то время как бои Антонио иногда потрясали до глубины души.
Итак, Хемингуэй был сильно увлечен молодым черноволосым парнем, наполовину цыганом, из Андалусии, отец которого, тоже матадор, тридцать лет назад был большим другом Хемингуэя. И благодаря этой близости к Антонио, а также вере, что это лето, целиком отданное корриде, принесет ему радость и ощущение полноты бытия, Эрнест как бы переносился в то счастливое время, когда вместе с леди Бретт, Биллом, Майком и Робертом Коном ходил на бои, пил крепкое испанское вино из кожаных фляг и отплясывал риау-риау на улицах Памлоны.
Но столь ожидаемая дуэль могла не состояться из-за одного несчастного случая с Антонио. Хемингуэй решил посмотреть как рано утром быков, которые должны участвовать в корриде, выпускают из загона на окраине города, и они бегут вдоль улиц по направлению к арене. По традиции, любители боев могут присоединиться к сопровождающим животных мужчинам и юношам, бегущим по улице впереди быков. Самые первые стартуют заранее и сильно опережают быков, средняя группа держится к ним поближе, а самые смелые и дерзкие или просто сумасшедшие – эта оценка зависит от вашего собственного восприятия ситуации – стараются бежать рядом с быками, и так близко, как только можно без риска быть заколотым.
Раньше Эрнест нередко бегал вместе с быками, но теперь его ноги были слишком слабы для таких упражнений. Антонио конечно же бежал в группе чокнутых – перед быками. Хотчнер был в средней группе и, глядя через плечо, мог хорошо видеть и быков, и тех ненормальных из ближайшей к животным группы. Уже было пройдено полпути, когда люди, глазеющие на бегущих из всех окон, со всех заборов и балконов, вдруг в ужасе закричали: один из смельчаков поскользнулся и упал. К нему сразу же бросился большой черный бык с огромными рогами. И тут вмешался Антонио. Он бежал к упавшему человеку, держа в руках газету, свернутую в трубку, непрерывно махал ею и кричал быку:
– Торо! Торо!
Бык попытался проткнуть рогами упавшего, но промахнулся. Тут Антонио махнул газетой прямо перед глазами быка, и тогда тот пошел на Антонио. Несчастный, лежавший на земле, вскочил и побежал, в то время как Антонио отвлекал быка газетой. Вдруг газета развернулась и упала на ноги Антонио. Тут бык и достал бы его, но в этот момент Эрнест, устремившийся к ограде, скинул свою куртку и набросил ее на забор. Бык бросился туда, тыча рогами в деревянные столбы. Антонио же рванул к противоположному забору, где полицейский помог ему укрыться.
Бык все же ранил Антонио в правую икру, но, поскольку рана была получена таким позорным для него образом, Антонио решил не обращать на нее никакого внимания. Весь день и всю ночь он танцевал, а на следующий день снова бежал в группе смельчаков, сопровождая быков на пути к арене, как будто стремился себе что-то доказать. И только потом он послушался Эрнеста и позволил Вернону Лорду сделать укол против столбняка и обработать рваную рану, оказавшуюся довольно глубокой.
Неожиданно и Мэри проявила инициативу и пригласила на обед телевизионного комментатора. Это вызвало недовольство писателя, не любившего общаться с незнакомыми журналистами.
Половину обеда все так и было, но потом комментатор, который был действительно очень заслуженный человек в мире телевидения, начал задавать Эрнесту вопросы о состязании между Антонио и Домингином. Эрнест объяснил, что не любит обсуждать то, о чем собирается писать, поскольку совсем не стремится увидеть свои истории под чужой подписью. Однако наш гость настаивал, говоря, что не имеет никакого представления о корриде и спрашивает, только чтобы понять, что же это такое – бой быков. Он уверял, что никогда не позволит себе обмануть гостеприимство Эрнеста. (Несколько месяцев спустя в одном из американских журналов появилась его статья об этом обеде с Хемингуэем, где он подробно, слово в слово, описал все, что ему рассказывал Эрнест об Антонио и Луисе Мигеле.)