Смерть Николая Александровича, как и жизнь его, была, по сути, счастливой – то было отнюдь не медленное безнадежное угасание от чахотки. Любовь к горам и путешествиям по странам с мягким и теплым климатом, а также успешная карьера и сложившаяся семейная жизнь сыграли большую роль в победе над туберкулезом, которым он страдал, впрочем, много лет. Ярошенко скоропостижно скончался на своей Белой даче от сердечного приступа в возрасте 51 года.
Однако в историю Ярошенко вошел всё же не своими горными пейзажами, а глубокими психологическими портретами – это и хорошо вам известные портреты художника Н.Н. Ге и актрисы П.А. Стрепетовой, и живые и трогательные «Курсистка» и «Студент», и светящееся полотно «Кочегар», и трагические бытовые сюжеты – «Похороны первенца» и «Всюду жизнь».
После смерти Николая Александровича его вдова Мария планировала создать на «Белой вилле» галерею с картинами и рисовальные классы. Проект потерпел неудачу. Реализовать его удалось лишь в 1918 году при помощи художника и друга семьи Михаила Нестерова. Музей и библиотека при нем были открыты, но ненадолго: в 1919 году их разграбила казачья банда. Вновь музей Ярошенко в Кисловодске был открыт лишь в 1962 году.
Мария Якунчикова(19.01.1870‒27.12.1902)
Это сейчас среди творческой интеллигенции стали всё чаще звучать (а может, и преобладать) женские имена. А если окинуть взглядом мир литературы и живописи хотя бы XIX или начала XX века, то легко убедиться в том, что список мужских имен там был значительно длиннее, присутствие на творческой сцене женщин-художниц в то время было скорее исключением. Кстати, среди больных туберкулезом во все времена также преобладали мужчины, и эта тенденция сохраняется и по сей день («Тут вряд ли есть чем гордиться – стресс, жизнь тяжелая», – будут утверждать сами мужчины.) Но история знает двойные исключения – и Мария Васильевна Якунчикова тому пример.
Мария Васильевна Якунчикова-Вебер была одной из первых женщин в России, получивших профессиональное художественное образование. В 1885 году она стала вольнослушательницей в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. С 1884 года в зимнее время она регулярно посещала рисовальные вечера, которые устраивал на своей московской квартире Василий Дмитриевич Поленов, чьей женой была старшая сестра Марии Наталья Васильевна. На этих вечерах бывали Константин Коровин, Валентин Серов, Исаак Левитан…
Всю свою недолгую жизнь (она прожила всего 32 года) Мария металась между Европой и горячо любимой Россией, и метания эти нашли отражение в ее творчестве – оно соединяло русскую классическую традицию с европейским импрессионизмом. Мария стала одной из основоположниц модерна в российской живописи. Изначально отъезд в Европу в 1889 году был обусловлен обнаруженным у Якунчиковой туберкулезом. Похоже, в те времена Россию вообще не рассматривали как место, где можно жить и лечить туберкулез. Буквально всем, кто имел малейшую на то возможность, рекомендовали уехать «в более благоприятный климат». Так Якунчикова оказалась в Париже и, конечно, поступила там в художественную академию, где в то время был настоящий расцвет творчества великих импрессионистов.
Однако Якунчикова не просто впитывает парижские веяния – она идет своим путем, во многом из-за тоски по родине, и осваивает такие техники прикладного искусства, как деревянная игрушка, вышивка, гобелен и выжигание по дереву.
На исходе XIX века Мария пишет свои самые сильные работы – «Из окна старого дома. Введенское», «Церковь в старой усадьбе. Черемушки близ Москвы», «Свеча. Задувает». На лето она приезжает в Россию и работает в имении Мамонтовых в Абрамцеве, а также в собственной усадьбе неподалеку от Звенигорода. Она получает признание, ее офорты оказываются на обложке знаменитого журнала «Мир искусства».
В 1898 у нее рождается сын Стёпа, и через два года у него находят внелегочный туберкулез.
Она писала сестре: «Мне кажется, что судьба хочет меня проучить, что я не всецело поглощена материнским чувством, что так эгоистично предаюсь работе, которая идет в ущерб Стёпе. Это постоянное терзание между им и ею ужасно изводит нервные силы. Доза мщения на этот раз большая и такая неожиданная. Как он трогателен, бедный ребеныш…» Ребенок выздоравливает, и хотя его болезнь сильно подрывает здоровье самой Марии, однако в 1901 рождается еще один сын – Яков. Беременность и сегодня нередко является непризнанным фактором риска туберкулеза, так как отнимает у организма женщины большое количество ресурсов и подавляет иммунную систему, чтобы не «задеть» растущий внутри новый организм. В феврале 1901 года состояние Якунчиковой ухудшилось: на седьмом месяце ее начали беспокоить кашель и лихорадка, муж-врач Лев Вебер оберегал и лечил ее как мог. «Вот наконец дождалась я желанного события. Такое счастье, такое облегчение и такая радость иметь новое живое существо. Прибывают новые силы и бодрость для борьбы с дрянной моей болезнью». После родов болезнь Якунчиковой прогрессирует достаточно быстро – она уходит буквально за год. Вот что пишет Лев Вебер о пребывании в санатории «Монблан» (Лезен, Швейцария): «Маша находится в чудных условиях, проводит целый день на большой террасе на 5‐м этаже дома, прямо над долиной, так что под глазами прямо спуск, и впечатление, что сидишь на воздухе. Вообще она начинает немного жить, хоть несколько часов в день, а то вот почти два месяца провела в лихорадке… в полной душевной и физической апатии… Вот как Маша проводит день: утром просыпается в 7 часов, пьет кофе в постели; после кофе я ее мою в постели же, причесываю и заплетаю косу (я этому с большим трудом научился, всё рвал волосы и раздражал Машу. Теперь я виртуоз, даже частым гребнем с ватой умею). В 9 1/2 приходит доктор и за доктором является сердобольная, которая обмывает Машу с головы до ног холодной водой с уксусом, а потом растирает перчаткой и спиртом докрасна. После этой терапии Маша укладывается в постель на террасе и остается целый день. После завтрака спит, потом я ей немного читаю, потом опять спит несколько раз до обеда. Вечером вновь обмывание холодной водой с уксусом для понижения температуры». Мария умирает. Настоящее лечение туберкулеза появится только спустя 50 лет.
И добавим еще щепотку мистики. В 1893 году Якунчикова создала картину «Страх». Мотив вы, вероятнее всего, узнали – это почти копия знаменитого «Крика» Э. Мунка в женском обличии, в стиле билибинских сказочных иллюстраций. Но интересно то, что свой «Крик» Мунк также начал создавать только в 1893 (позже было множество вариаций), поэтому вряд ли Мария могла видеть полотно и вдохновиться им.
Эббот Хендерсон Тейер(12.08.1849‒29.05.1921)
Его называют отцом трех ангелов и камуфляжа.
Эббот Тейер был вполне уважаемым, но заурядным американским художником-анималистом, который держался традиции барбизонцев[8]. Случилось так, что, вырисовывая мельчайшие детали птиц и насекомых, Тейер случайно изобрел камуфляж.
Да-да, камуфляж ведь и основан на принципе мимикрии, на том, что беззащитные животные прячутся от хищников, сливаясь с землей или растениями. Позже Тейер написал об этом книгу и с одержимостью продвигал свои идеи военачальникам США, Англии и Франции. Наконец во время Первой мировой войны к нему прислушались и стали раскрашивать как форму солдат, так и технику.
После смерти первой жены от туберкулеза Эббот замкнулся в себе, прослыл чудаком и оказался во власти ипохондрических мыслей о том, что они с детьми закончат так же, как Кэти. У него был огромный дом в Дублине (Нью-Гэмпшир), по которому, как говорят, свободно бродили ласки и суслики, летали совы (любовь к животным у художника достигала весьма крупных размеров; может быть, она служила для него источником вдохновения). Сам дом постепенно превратился в подобие санатория: работал Эбботт утром, а днем часами гулял с детьми в горах, полагаясь на целебный горный воздух. Спала вся семья, включая новую супругу Тейера, большую часть времени на воздухе, под ковриками из медвежьих шкур. Сон на улице в туберкулезных санаториях практиковался многие годы как радикальная форма закаливания и укрепления иммунной системы, а также очищения дыхательной системы от бактерий.
Искусствовед Элизабет Ли в своей статье «Терапевтическая красота» (2004), говоря о Тейере, упоминает и довольно нелепые средства защиты от туберкулеза.
Во-первых, он изобрел «ловушку для дыхания» – некую вариацию защитной маски, но только для сна, чтобы бациллы не попадали на подушку человека и тому не приходилось снова ими дышать (с позиций современного учения о путях передачи инфекции такое устройство скорее вредило здоровью, чем предохраняло от чего-либо). А во‐вторых, Ли ссылается на друга семьи Фолкнера и пишет о том, что Тейер носил медицинское нижнее белье, разработанное врачом Густавом Йегером. Он утверждал, что белье из 100 % чистой неокрашенной шерсти предотвращало задержку «вредных испарений» тела, что делало потребителей более бодрыми и здоровыми. О важности правильного теплообмена много говорят и сейчас, термобелье для горных лыж и прочих зимних утех до сил пор делают из шерсти мериносов, однако доктор Йегер полагал, что шерсть защищает от таких болезней, как холера, тиф, дизентерия и туберкулез, поэтому Тейер с удовольствием пользовался такими «доспехами».
Возможно, в фантазиях о вечной жизни, стремясь противостоять постоянно изматывающему его страху за собственное здоровье, Тейер часто изображал своих детей в образе ангелов (довольно болезненных, с бледной прозрачной кожей и горящими глазами). И именно эти творения наряду с военным камуфляжем (какой контраст!) сделали Тейера знаменитым.
Эббот Хэндерсон Тейер. Крылатая фигура. 1889
Помогло то ли закаливание, то ли священная сила искусства, но Мэри, Глэдис и Джеральд остались здоровы и прожили успешную жизнь. Сам Эбботт скончался в 1921 году, и тоже не от чахотки.