Чахоточные музы
История мировой живописи знает немало произведений, на которых изображены больные чахоткой женщины. Поскольку туберкулез во все времена был сильно распространен, получалось, что им страдали многие модели – и натурщицы, и дамы из высшего общества, и некоторые черты, свидетельствующие о болезни, можно обнаружить на портретах красавиц. С другой стороны, именно эти черты и могли быть определяющими в выборе модели, так как образ чахоточной девы часто романтизировался и был невероятно привлекательным для художника, зрителя, возлюбленного… Хрупкость бытия, ускользающая красота – вот философия портрета чахоточной больной. Если же мы будем воспринимать красоту лишь через внешность и «раскладывать» ее на определенные признаки, то без труда найдем на портретах блестящий взгляд из-под густых ресниц, прозрачную бледную кожу, нежный румянец, изящную худобу. Перед вами несколько набросков жизни прекрасных женщин, проживших недолгую жизнь, но оставшихся на холстах в вечности.
Пьеро ди Козимо. Портрет Симонетты Веспуччи. Ок. 1480–1490
Удивительно, но в каждом стиле живописи найдется своя «икона», связанная с чахоткой.
Эпоха Возрождения – Сандро Боттичелли и его Венера. В те времена, в отличие от более поздних реалий, женщины не работали натурщицами, чтобы прокормить себя. Быть изображенной на картине считалось престижным и достойным. Симонетта Веспуччи, девушка из очень богатой и влиятельной семьи, много раз служила для Боттичелли моделью. Он изображал ее Венерой, Флорой, Мадонной, нимфой… Ее образ прочно слился с нашим представлением об эпохе Ренессанса, и ничто в ее внешности, на самом деле, не напоминает о тяжелой болезни, кроме разве что опущенного, «запавшего» левого плеча Венеры… Но ведь и оно по-своему красиво?
Боттичелли пережил свою музу на 34 года и был захоронен в ее гробнице.
Золотой голландский век – Рембрандт ван Рейн: за 8 лет жизни с Саскией ван Эйленбюрх он изображает ее на множестве полотен. Пожалуй, примером хрупкой ускользающей красоты эта женщина служить никак не может, да и красавицей мы бы сейчас ее не назвали. С большинства картин на нас глядит довольное лицо с оплывшим овалом и мелкими чертами. Но один из первых (и самых известных) ее портретов действительно нежен и трогателен – художник изображает беременную Саскию в образе Флоры, богини весны. Нежный румянец, прозрачная кожа, предчувствие новой жизни и незнание своей скорой смерти. Саскии пришлось пережить смерть троих своих детей, а рождение четвертого окончательно истощило ее силы – спустя 9 месяцев она умерла от туберкулеза. Незадолго до смерти эта зажиточная дама из высшего света мстительно распорядилась своим наследством так, чтобы лишить средств к существованию своего сына в том случае, если вдовец Рембрандт женится во второй раз. Много несчастий выпало на долю Рембрандта и после гибели Саскии, но это не сломило гения.
Русский классицизм – Владимир Боровиковский и еще одно живописное «клише», еще одна знатная дама, Мария Лопухина. Нежный, тонкокожий типаж, воздушное платье с голубым поясом, прелестные кудри – всё это знакомо даже тем, кто не сильно разбирается в живописи. Как и Симонетта Веспуччи, в возрасте 23 лет она скончалась от чахотки; портрет был написан задолго до этого, а после смерти оказался окружен недоброй славой. Отец Марии, Иван Толстой, был известным мистиком и масоном. Высшее общество развлекалось порой самыми мрачными способами: так, была выдумана легенда о том, будто душа умершей переселилась в портрет и забирает жизни юных девушек, на него поглядевших. Впрочем, имена конкретных жертв портрета остались неизвестны, а со слухами было покончено после выставления картины в 1880 году в Третьяковской галерее, где она находится и по сей день.
Серебряный век – Константин Сомов и «Дама в голубом». Этому не самому известному художнику удалось создать чистый, глубокий, трагический образ, а писал он его с Елизаветы Мартыновой, которая уже к моменту начала работы над картиной была серьезно больна. Создание портрета длилось три года и прерывалось поездками художника в Париж и Елизаветы на лечение. Подруга Мартыновой М. Ямщикова писала об этой картине: «Что сделал художник с этим лицом, с этими когда-то сияющими торжеством глазами? Как сумел вытащить на свет глубоко запрятанную боль и печаль, горечь неудовлетворенности? Как сумел передать это нежное и вместе с тем болезненное выражение губ и глаз?» Портрет поначалу был холодно принят экспертами из Третьяковской галереи, которая в те времена была насыщена передвижниками с их более реалистичными работами. Склонить руководство к приобретению картины удалось лишь Валентину Серову. Сама Мартынова писала Сомову: «Вы не должны и не имеете права продать мой портрет. Я позировала Вам для Вас, для чистого искусства, а не для того, чтобы Вы получили за мою грусть в глазах, за мою душу и страдания деньги… Я не хочу этого! Оставьте портрет у себя, сожгите его, если Вам так жаль отдать его мне, подарите его даром в галерею…» Однако художник нуждался в деньгах, и картина всё же была продана. Случилось это в 1903 году, а спустя несколько месяцев Елизавета Мартынова умерла.
Лиззи Сиддал и прерафаэлиты
Были в середине XIX века в Англии такие художники – прерафаэлиты: они чтили традиции эпохи Возрождения, но с этакой декадентской ноткой. И подходящей музы в стиле раннего Ренессанса у них не было. Однажды Уолтер Деверелл нашел-таки музу и поспешил поделиться ею со своими товарищами по цеху. 20‐летняя Элизабет Сиддал работала швеей в модном ателье и внешностью обладала не совсем английской (сами увидите по портретам). С момента той встречи Лиззи стала работать натурщицей у нескольких прерафаэлитов. Мы будем придерживаться той версии, согласно которой Лиззи страдала чахоткой с юности – чтобы ей нашлось место в этой книге. Конечно, диагностика туберкулеза в те времена была несовершенна, и наверняка узнать, чем болела девушка, мы уже не сможем.
Данте Габриэль Россетти. Элизабет Элеонора Сиддал. Конец XIX в.
Однажды Элизабет позировала для знаменитой «Офелии» Д. Э. Милле. По многу часов она лежала в ванне с водой. Милле подогревал воду лампами, но однажды что-то сломалось, и Лиззи пришлось долгое время пролежать в ледяной воде, после чего ее чахотка обострилась. Отец девушки даже заставил художника оплатить счет за лечение. А лечение было своеобразным: тогда ей впервые назначили лауданум – спиртовую настойку опиума.
Вскоре Элизабет поправилась, продолжила работать и встретила у Милле в мастерской Данте Габриэля Россетти. Случилась роковая любовь. Россетти был одержим красотой девушки и рисовал только ее. Они стали жить вместе; впрочем, их союз не был безоблачным. Габриэль продолжал встречаться с другими музами, а Элизабет увлекалась лауданумом. Ее мучили боли в грудной клетке, проблемы с пищеварением и, по всей видимости, психическое расстройство. Она сама много рисовала, писала стихи, но прославили ее лишь картины Россетти. Спустя 8 лет Элизабет Сиддал сильно заболела, и Россетти решил на ней жениться, когда та поправится. В 1860 году они всё же поженились, но их первенец появился на свет мертвым. Элизабет впала в тяжелую депрессию, и однажды ее нашли бездыханной с бутылочкой лауданума на столе.
Россетти был так потрясен смертью жены, что, поскольку сам был поэтом, поклялся в память о ней никогда не писать стихов, а имеющиеся положил в ее могилу. Впрочем, уже через несколько лет он попросит разрешения властей на вскрытие гроба, достанет стихи и даже опубликует. Критики примут сборник холодно.
Последний портрет Лиззи (написанный уже после ее смерти) – это Блаженная Беата, которой голубь приносит цветок мака.
Глава 6Незабытая мелодия чахотки
Музыка по природе своей романтична. А вот чахотка, вопреки давним представлениям, бытовавшим, когда в моде еще были чахоточный румянец, худоба и меланхолия, романтична лишь на страницах книг классиков, а на деле всё обстоит совсем иначе. Тем более когда палочки Коха устремляются в бронхи и легкие будущего больного, никакого торжественного марша или увертюры не звучит – а то бы, может, и спрятаться человек успел или хотя бы платком рот прикрыть. Но нет – чахотка безмолвствует! Ведь наша болезнь «Ч» – это вам не нотная тетрадь и гитарный гриф. Это одышка, мокрота с кровью, бессилие, длительное заточение в местах с определенным климатом (санатории с прекрасными соснами и горным воздухом – жители большого города сейчас бы не отказались от такого заточения!). И всё же, глядя на наших героев, невольно задаешься вопросом: не болезнь ли двигатель прогресса, в данном случае – творчества? Или для человека, в котором крепко держится творческий стержень, который не может не писать музыку, даже такие трудные испытания – не препятствие?
Бытует мнение о том, что нередко болезнь (особенно инфекция) как раз является хорошим катализатором творчества: метаясь в лихорадке, «пожаре тела», больные в ажитации с непреодолимым рвением создают то, на что в здоровое время им понадобились бы недели и годы. В этой главе мы расскажем истории двух всемирно известных композиторов и одного не менее выдающегося музыканта (который, дай Бог ему долгих лет здоровья и творческих сил, на момент создания книги еще здравствует). А начнем мы всё же с романтики – ведь именно чахотка пополам с невыносимой любовью лежит в основе сюжетов двух опер, которые уверенно входят в топ мирового оперного искусства. Эта глава еще раз напоминает нам: чахотке все профессии покорны – будь ты простым крестьянином-бедняком или всемирно известным композитором, и никакой высокий чин не защитит человека от порой траурного «марша палочек Коха».
«Травиата» Джузеппе Верди(1852)
Головокружительную карьеру Мари Дюплесси туберкулез оборвал, когда ей было всего 23 года. Роза-Альфонсина Плесси была необразованной дочкой мелкого лавочника-пьянчуги где-то в глубокой французской провинции. Приехав покорять Париж, из рядовых модисток Альфонсина быстро переквалифицировалась в элитные куртизанки, лишь прибавив к фамилии приставку «Дю» и заменив имя. Однако знакомство с известными именами Парижа того времени не помогло – наша героиня заразилась туберкулезом. За три года до ее смерти среди десятков ее любовников оказался Александр Дюма-сын, который беззаветно полюбил Дюплесси и увековечил ее образ в пьесе «Дама с камелиями»: там она стала Маргаритой Го