нозы: полгода жизни, если больная продолжит в том же духе. Вивьен, уже знакомая с атмосферой психиатрических лечебниц, ехать отказалась. В итоге она прошла шестинедельный курс лечения в больнице университетского колледжа Лондона, а затем почти год провела в шикарном особняке – аббатстве Нотли, которое купил для нее муж Лоуренс Оливье, – под тщательным присмотром сиделки, с еженедельными визитами врача. Пить и курить Вивьен не перестала, но дала себе передышку, а неуемную энергию тратила на обустройство дома. Через некоторое время врачи объявили об исцелении Ли от туберкулеза и она вернулась к работе.
В аббатстве было довольно холодно и сыро (вид на Темзу давал о себе знать), Вивьен ходила по дому в шубе и перчатках. Откровенно говоря, климат старушки Англии плохо подходит для больных туберкулезом. Оливье, волновавшийся о хрупком здоровье жены, вывез ее следующей зимой на Ривьеру.
Об излечении Ли от туберкулеза известно довольно мало. Некоторые биографы связывают ухудшение состояния ее психики с приемом изониазида, что, скорее всего, является не более чем выдумкой: основной курс лечения Вивьен проходила в 1945‒1946 годах, а изониазид был введен в употребление только в начале 1950‐х.
1960‐е годы ознаменовались для Вивьен разводом с Лоуренсом Оливье после 20 лет брака, новыми отношениями с актером Джоном Меривейлом и некоторым застоем в работе. Она по-прежнему играла на сцене, но в кино уже практически не снималась. В 1966 году, когда Ли работала над постановкой «Иванов» по Чехову, ее состояние стало ухудшаться. Трагическое совпадение? Ее героиня Анна в пьесе умирает как раз от туберкулеза. После гастролей Вивьен сильно похудела и ослабла, вернулась домой. Случилось кровотечение. Врачи на рентгеновских снимках увидели огромную каверну и распространение процесса на оба легких. Актриса спокойно перенесла известие, ведь она знала, что однажды уже победила туберкулез. Она лечилась дома, Меривейл и друзья поддерживали ее как могли, но, оставаясь без присмотра, она снова игнорировала назначения врача и нарушала режим.
Вивьен Ли скончалась 7 июля 1967 года – ее нашли в спальне с признаками отека легких. Ей было 53 года. Но ее тонкая талия, горящие глаза и искрометный девиз Скарлетт «Я подумаю об этом завтра» воспитали упорство и вкус к красоте и роскоши у девушек многих поколений.
Андрей Тарковский(04.04.1932‒29.12.1986)
Во время создания этой книги нас неуклонно преследовали опасения, что она выйдет слишком мрачной. Как ни пересыпай текст шутками-прибаутками, но факт остается фактом: от туберкулеза погибли сотни талантливых и гениальных людей, причем по большей части их творческая жизнь обрывалась в самом расцвете, слишком рано. Но нам, конечно, хотелось бы осветить и другую сторону медали: туберкулез излечим сейчас благодаря мощным прорывам в современной медицине, однако многим удавалось победить его и в эру до открытия антибиотиков и высоких технологий – путем укрепления физического здоровья (и, пожалуй, душевного тоже), усиленного питания и отдыха. Мы поведаем историю человека, для которого лечение туберкулеза стало лишь небольшим фрагментом, одной страницей богатой биографии. Кто-то в этой истории увидит истоки той творческой мощи, которая захлестнула эстетские круги советской и европейской интеллигенции. Так или иначе, Жизнь (с большой буквы!) великого режиссера Андрея Тарковского после туберкулеза – была.
А заболел еще никому не известный школьник в 15 лет в голодной послевоенной Москве. Война для подростка – серьезное испытание, ведь нужно расти, развиваться, создавать себя как личность, а вокруг всё полыхает, и нормальной жизни, без войны, ты видел так мало! Многие дети войны погибали от туберкулеза просто из-за недоедания. Вакцина и антибиотики, уже созданные для борьбы с туберкулезом, еще не были широко доступны. Андрей – из семьи известного советского поэта Арсения Тарковского и Марии Вишняковой. В детстве он всерьез увлекается музыкой и подает большие надежды. Послевоенная жизнь трудна и проходит в бедности. В 1947 году ему выдают пальто по ордеру, в первый же день обновку крадут в школе, он сильно замерзает по дороге домой и заболевает тем же вечером. Туберкулез и теперь нередко ведет себя похожим образом, на удивление коварно: будучи хронической, медленно развивающейся инфекцией, он может проявиться в один день, как пневмония или другое острое заболевание. По всей видимости, это происходит при достижении человеческим организмом некой критической точки, когда сопротивляться болезни больше нет сил.
Итак, Андрей Тарковский в больнице с туберкулезом. В воспоминаниях его сверстницы Татьяны Высоцкой рисуется невыносимо романтическая картина: больница находилась в старинном особняке Москвы с большими залами и деревянной верандой, где темноволосый мальчик с проницательным взглядом по вечерам играл на рояле. Играл он в свободное время, но Высоцкая отмечает, что если основными методами лечения туберкулеза у детей тогда были усиленное 5‐разовое питание и «поддувание»[15], то вспомогательными были уроки пения для активной работы легких. Проводились в больнице и шахматные турниры, и культурно-исторические викторины. Сейчас, несмотря на то что в детских туберкулезных больницах, где лежат месяцами и даже годами, имеются и воспитатели, и педагоги, трудно представить себе такую богатую культурную программу. Но и этого талантливому человеку кажется мало: Андрею приходит в голову мысль поставить спектакль, именно детский, и показать его в отделении детей раннего возраста (многие малыши – лежачие, и им недоступны привычные радости детства, прогулки и шалости). Он выбирает «Кошкин дом», и, по сути, это первый режиссерский опыт Андрея Тарковского. Юные актеры сами мастерили костюмы из подручных материалов, много репетировали, пели.
Дети охотно примеряли на себя роли актеров, а для кого-то постановка стала единственным актерским опытом – тяжелая болезнь забрала многих очень быстро. После «Кошкиного дома» Тарковский ставит в туберкулезной больнице еще несколько спектаклей, в том числе оперу Римского-Корсакова «Майская ночь».
Проведя в больнице около года, Андрей вернулся домой, а в школе попал в один класс с Андреем Вознесенским, своим другом и товарищем по футбольной команде. Идеи о том, чтобы стать профессиональным музыкантом, после больницы были оставлены: Андреем завладело желание получить актерское образование. По совету отца он поступил в Институт востоковедения, откуда его отчислили за неуспеваемость. Он теперь уже не подающий надежды подросток-эрудит, а стиляга и бездельник. Родители находят ему место в геологической партии в Сибири, где Тарковский, похоже, переосмысляет свою жизнь и укрепляется в желании посвятить себя киноискусству. По возвращении он поступает во ВГИК, и с дипломной работы «Каток и скрипка» начинается головокружительный успех режиссера. Каждый его фильм тепло принимается публикой (разумеется, не всякой) и оценивается по достоинству, однако его трудные, возможно, чрезмерно философские для советской киноиндустрии картины создают большие трудности в отношениях творца с Госкино. Итогом этих трудностей становится эмиграция Тарковского в 1982 году в Италию (лучшие его фильмы – «Иваново детство», «Андрей Рублёв», «Сталкер», «Солярис», «Зеркало» – были на тот момент уже сняты).
На съемках картины «Жертвоприношение» в 1986 году Тарковский заболевает. У него подозревают, кстати, возобновление туберкулеза, но, к сожалению, эта версия оказывается ошибочной – режиссер умирает от рака легкого. В СССР во время болезни Тарковского снимают запрет на демонстрацию его фильмов в кинотеатрах (ранее он считался диссидентом). Ретроспективы Тарковского и по сей день можно встретить в столичных (и не только) кинотеатрах.
Глава 8Чахотка в камне. Истории туберкулезных санаториев
Интересно, что меньше чем за век в обществе крайне поменялось восприятие различных архитектурных форм гражданского назначения. Если ранее архитектуре и наружному убранству зданий уделялось не меньшее внимание, чем просторности палат и свету в операционных, то сейчас во многих случаях наружный облик таких строений стал, мягко говоря, скромнее, уступив функциональности, удобству и низкой стоимости возведения. Именно поэтому для нас больница – это что-то семиэтажное и длинное, белого цвета. Таких больниц – сотни по стране, хоть они и разные, но облик их довольно схож друг с другом: попав в незнакомый город, довольно быстро понимаешь, что это за корпуса такие перед тобой. Но сложно представить, что некий фабрикант (и меценат) где-нибудь году в 1890‐м, задумав на благо общества постройку некой больницы, богадельни или училища, не позвал бы «одного известного столичного архитектора» – чтобы не только устройство больницы было удобным для пациентов и докторов, а в палатах было достаточно воздуха и света, но и чтобы больница была красивая. И речь не только о больницах – вспомните фабрики, склады или железнодорожные вокзалы. Где-нибудь в Куженкино или Красном Холме чисто утилитарное здание вокзала является настоящим шедевром русского деревянного зодчества (а вообще-то человек должен там провести не больше часа: дождаться своего поезда, испить кружку чая – да и в путь, а может, и вовсе просто выбежать за кипятком в кубовую неизвестно в какой глуши). Но нет – всё сделано со вкусом, на века, чтобы глаз радовался. Почему так – сказать сложно. Почему уютные резные теремки вокзалов и корпусов земских больниц сменились бетонными или кирпичными коробками с металлическими заборами? Видимо, дело в нас самих, в отношении к прекрасному и его понимании. Но это так, к слову, ведь разговор совершенно о другом – о том, где раньше лечились (и продолжают лечиться сейчас) больные туберкулезом.
Если открутить маховик времени немного назад, как раз к открытию Робертом Кохом возбудителя чахотки, то мы увидим, что ранее никаких специальных больниц для лечения больных туберкулезом в нашем современном понимании не было. Никаких длительных изоляций, принудительного лечения и прочих подобных мер. В первую очередь лечение проходило на дому: доктора курировали своих пациентов, делали назначения, которые больной должен был самостоятельно выполнять. Даже если у больного туберкулезом случалось обострение или того хуже – легочное кровотечение, и это не было поводом для госпитализации, так как объективные средства помощи больному отсутствовали. Пилюли, общеукрепляющие средства, компрессы… Список можно продолжать бесконечно. Эффективных (да и неэффективных тоже) лекарственных средств еще не было, торакальная хирургия тоже только начинает зарождаться, а выйдет на доступный уровень совсем еще не скоро – да и вообще не с чахотки начнут свой путь будущие светила торакальной хирургии. Поэтому разницы между нахождением больных в своей родной кровати или на больничной койке, по большому счету, не было.