Портрет Д. А. Дриля
Привлеченный первоначальной постановкой учреждения податных инспекторов, дававшей возможность не оставлять кабинетных научных трудов, Дриль в середине 1880-х годов занял такую должность в Москве; а в 1892 году перешел в Петербург в качестве старшего податного инспектора для ревизионных поездок и участия в различных комиссиях по обсуждению вопросов о промысловом обложении. Безуспешность его работ по этой части, в смысле введения в жизнь начал подоходного налога, склонила его к переходу в Министерство юстиции на должность чиновника особых поручений V класса, состоя в которой, он был неоднократно командирован на различные международные конгрессы по вопросам уголовной политики и общественного призрения, а также совершил поездку в Новую Каледонию, на Сахалин и в Сибирь с целью ознакомления на местах с организацией ссылки и каторжных тюрем. За это время им напечатан отчет по вопросам о трудовой помощи и защите детства, рассмотренный на Парижском конгрессе 1900 года, и статьи «Попытки оздоровления общества и спасения погибающих», «Меры к оздоровлению общества», «Бродяжество и нищенство и меры борьбы с ними», представлен чуждый официального лицемерия отчет, вошедший затем в его книгу «Ссылка во Франции и России» (1899). В этом отчете он указал на те внутренние язвы, которые таятся под внешним благоустройством французской ссылки в Новую Каледонию и Гвиану и находящихся там карательных учреждений, и дал тяжелую картину того, что представляют в хозяйственном, колонизационном, исправительном и нравственном отношениях Сахалин как место ссылки и сибирские каторжные тюрьмы. Он не умолчал, подобно некоторым из своих официальных предшественников, о раздаче ссылаемых на Сахалин женщин в сожительницы поселенцам «для совместного домообзаводства», причем многие из поселенцев вынуждают таких сожительниц и прижитых от них дочерей заниматься проституцией. «Не видавшему близко и не знающему сахалинской жизни трудно и представить себе, что видит, слышит и с чем от колыбели свыкается здесь ребенок, – говорит Дриль, – и из каких зараженных материалов постепенно слагается его жизнь; если придумывать духовную отраву, то худшей и более сильной придумать нельзя!» Дальнейшая деятельность Дриля касалась, прежде всего, совершенствования учреждений для малолетних преступников, которые в виде исправительных колоний и приютов, с одной стороны, были предоставлены частной и общественной инициативе, без поддержки и участия правительства, а с другой – вдвинуты в законы о содержащихся под стражей в качестве благотворительных заведений, без органической связи с последними. Усердный и деятельный участник съездов представителей этих учреждений, горячо настаивавший на вреде, приносимом подросткам появлением их в торжественной обстановке публичного суда, он указывал на необходимость придать суду над ними характер опекунского учреждения и заменить уголовное возмездие педагогическим воздействием. Под его влиянием состоялись ходатайства съездов, следствием которых явились законы 1892 и 1893 годов, установившие исключительно воспитательное значение исправительного заключения малолетних. Его работам в значительной мере были обязаны своим появлением законы 1897 года о судимости и наказуемости несовершеннолетних в возрасте от 10 до 17 лет и закон 1909 года о воспитательных и исправительных заведениях для несовершеннолетних. Последние годы своей жизни Дриль посвятил изучению практического положения дела перевоспитания порочных детей, указывая обществу на забвение им в этом отношении его обязанности; он возил своих слушателей в петербургскую земледельческую колонию и во главе группы студентов совершил в 1910 году целое путешествие для обзора подобных заведений, а также фабрик и тюрем, в Москву, Владимир, Нижний Новгород и другие города. Он деятельно участвовал в учреждении общества народных университетов и общества «Народный политехникум» в Петербурге, товарищества борьбы с жилищной нуждой недостаточного населения города Петербурга, в работах комиссии по борьбе с алкоголизмом при обществе охранения народного здравия, в председательстве на первом съезде по борьбе с алкоголизмом, связанном для него с тягостными испытаниями вследствие обострившихся на съезде политических страстей; в составлении от имени упомянутых учреждений подробных ходатайств об упорядочении экономических условий народной жизни, в работах по выяснению пользы и значения кооперации, в содействии развитию начал трудовой помощи, в ряде работ по обществам патроната, в занятиях юридического общества. Во всем, что говорил, проповедывал и осуществлял Дриль, всегда господствовала самостоятельная мысль, твердая и ясная, как в положительном утверждении, так и в критике, всегда направленная к новым горизонтам, явившаяся следствием серьезной душевной работы человека, вполне чуждого тщеславного самомнения и в то же время свободного от слепого поклонения авторитетам. Эта мысль не могла успокоиться на том, что принято называть классической школой уголовного права. Коренному вопросу ее последователей – «На каком основании наказывать нарушителя закона?» – он противопоставлял вопрос о том, кто именно этот наказываемый, и вместо схематического отвлеченного преступника стремился вывести на свет Божий живого человека. Он признавал, что преступность обусловливается нередко ненормальностями в самом организме преступника, толкаемого на нарушение закона своим неуравновешенным, вырождающимся, неразвитым и болезненным организмом, оскудение которого объясняется в значительной мере современными общественными условиями. Несмотря на такой широкий взгляд на причины преступности, Дриль не поддался теориям итальянских представителей уголовно-антропологической школы и одним из первых выступал против более смелых, чем научных исследований по «пенологии» и «криминологии». Никогда не теряя веры в человека и в возможность его исправления пробуждением в нем влияния рассудочных высших побуждений, Дриль находил, что целесообразные меры борьбы с преступностью должны быть мерами общественного оздоровления, мерами «общественной гигиены», имеющей дело с вопросами воспитания, с особенностями окружающей среды и с условиями общественного устройства в его отрицательных сторонах. Наряду с этим он придавал особое значение воспитанию, тщательно изучая и отмечая его извращение, столь тяжко отзывающееся на последующей жизни в сущности бездомных детей улицы. Он сам провел печальные годы детства. Вследствие разорения отца ему пришлось проживать в том возрасте, когда слагаются впечатления, глубоко залегающие в последующую жизнь, среди чужих людей. Отсюда он вынес теплую любовь к детскому возрасту и заботу об ограждении его от вредных влияний. В его статье «Вопросы правильной постановки воспитания» разъяснены глубокие мысли и тонкие наблюдения над источниками и условиями сформирования характера. Свое отношение к людям он выразил в статье «Царство Божие внутри нас», в которой он говорит: «У натур, охватываемых истинно-религиозным чувством, наряду с служением Высшему Существу, которое проникает всю вселенную, идет и беззаветное служение любимым детям этого Существа – людям, особенно страждущим, трудящимся и обремененным… Они всегда действуют ради пользы других, а на свою долю оставляют высокое и чистое сознание совершенного добра, которое возвышает душу. Они счастливы своим чистым внутренним миром и несут с собой ясность и радость в окружающий их мир. Вот все подобные личности и есть участники того Царствия Божия, того высшего, совершеннейшего счастья, которое внутри нас и которое не может быть восполнено обладанием всеми богатствами мира». Такой деятельной любовью была проникнута вся жизнь Дриля. «Занятый по горло, постоянно одержимый святым беспокойством о внесении в окружающую жизнь света разума и знания, никогда и никому не отказывавший в совете, заступничестве или ходатайстве, иногда встречавшемся в официальных сферах с холодной подозрительностью, он – усталый, слабеющий физически и не знающий отдыха, осуществлял завет Сенеки: vivere est militare, и умер внезапно, среди разгара своей деятельности, как воин с оружием в руках», – сказал о нем современник. Деятельность Дриля в последние годы его жизни была многогранной: юрисконсульт Первого департамента Министерства юстиции, препадаватель Политехнического института, профессор Психоневрологического института, консультант Главного тюремного управления, товарищ председателя уголовного отдела Санкт-Петербургского юридического общества, председатель Товарищества борьбы с жилищной нуждой…[233] Память о нем сохраняют большие жилые комплексы на Каменноостровском и Греческом проспектах, в организации строительства которых он принял деятельное участие[234]. Его труды активно используются в современной юриспруденции, в 2006 году вышел сборник «Преступление и преступник. Учение о преступности и мерах борьбы с ней», вновь сразу же ставший библиографической редкостью.
Жили в 1934 году: врач Людмила Борисовна Гаккель, сотрудник ВИМ Гайк Аввакумович Еранян, Татьяна Александровна Ереминская, служащий Механической подсобной базы Ниточного треста Алексей Михайлович Иконноков, сотрудница Педагогического института имени Герцена Мария Исааковна Каппель, Лидия Михайловна Михайлова, сотрудник Володарского РЖС Михаил Павлович Павлов, бухгалтер Анна Зиновьевна Певзнер, бухгалтер Анна Андреевна Поташова, Модест Михайлович Тимофеев.
В здании расположен отдел народного образования Центрального района Санкт-Петербурга.
Дом № 156
Жили в 1865-1875 годах: торговец телегами и содержатель дилижанса в Коломну Михаил Алексеевич Алексеев, торговец телегами Иван Степанович Еремеев, сеноторговец Михаил Федорович Федоров.
В 1890-1898 годах домовладение принадлежало попечителю Николо-Мирликийской церкви купцу-мясоторговцу Ивану Николаевичу Баеву, продавшему его Д. Л. и Ф. Л. Парфеновым.
Дом стал одним из доходных домов купцов Дмитрия и Федора Лаврентьевичей Парфеновых (к 1917 году их наследники владели десятью домами в разных частях города), построен в 1910-1912 годах архитектором Г. Г. фон Голи. Фасад этого шестиэтажного дома выполнен в стиле неоклассики с использованием в отделке керамической плитки. Неожиданным для архитектурного творчества архитектора, построившего до этого времени около 30 доходных домов, несколько церквей, в том числе церковь Воскресения Христова на Обводном канале, и несколько зданий благотворительных учреждений, явилось фактурное и цветовое решение фасада дома Парфеновых: с серым рельефным камнем двух первых этажей и крайних вертикалей третьего-шестого этажей резко контрастирует гладкая коричневая «вставка». Архитектор словно нарочито противопоставил свою постройку спокойным классицистическим соседним зданиям И. И. Буланова и А. В. Иванова.