К счастью, сарай был невысокий, трава густая, ветви сливы смягчили мое падение, и я отделалась испугом да шишкой на лбу. Нелли с набитым сливами ртом уже начала рыдать, но я сразу вскочила на ноги и успокоила ее. Я падала не впервые и больше тревожилась из-за того, что мне достанется мало слив. «Тихо! – прикрикнула я на сестру. – Иначе Дэбби от твоего рева проснется. Я обещала, что у нас будут сливы, и видишь, сколько их вместе со мной нападало». Действительно, я своим телом сбила их просто уйму. Пока шишка на моем лбу набухала и становилась размером с грецкий орех, мы успели набрать с земли фруктов по полфартука каждая. Тут нас ждало сильное разочарование. Оказалось, что часть слив незрелые, а спелые либо поклеваны птицами, либо раздавлены, потому что я упала на них. В довершение ко всему Нелли ужалила оса, а у меня начала болеть голова.
Мы посидели какое-то время, молча обмениваясь тоскливыми взглядами и пытаясь грызть незрелые кислые, твердые сливы, когда Нелли вдруг предложила: «А давай-ка лучше их сварим. Они тогда станут вкусными, и можно их не сразу съесть, а отложить в ведерки на потом». «Вот это правильно, – обрадовалась я. – Тем более что на кухне очаг еще тлеет. Дэбби всегда в это время подвешивает чайник над углями. А для варки воспользуемся ее кастрюлей. И я знаю, где у нее лежит сахар. Пойдем».
Мы тихонько прокрались на кухню и, стараясь не поднимать шум, принялись за работу. Огня в большом очаге уже не было, но угли по-прежнему тлели. Мы их раздули и вместо посапывающего чайника поставили на огонь кастрюлю со сливами, причем налили столько воды, что из нашего варева уж точно не вышло бы ничего путного. Но мы-то об этом даже не догадывались, поэтому, вооружившись ложками, сосредоточенно ждали, когда жидкость закипит, чтобы всыпать в нее сахар из ларца, который стоял между нами. Ох, как медленно и томительно шел процесс варки! «Ты когда-нибудь видела такие упрямые сливы?» – то и дело повторяли мы с досадой. Сливы действительно не размягчались, а только скакали в кипятке, громко стуча о стенки кастрюли и будто изо всех сил стремясь выпрыгнуть из нее наружу.
Нас охватила тревога. Солнце уже садилось, Дэбби в любой момент могла проснуться, а эти проклятые сливы по-прежнему не желали превращаться в пюре. Но вот наконец они полопались, сок красиво окрасил жидкость, мы от души бухнули в нее сахара и принялись снимать пробы, обжигая губы, пока наши лица и фартуки не покрылись красными пятнами и потеками. «Чересчур много сока, – с видом опытной хозяйки покачала головой Нелли. – Нужно, чтобы вышло густо, как мама делает». Я уже и сама понимала, что мы совершили какой-то просчет, и приняла решение: «Сейчас отольем часть жидкости, и тогда сможем ее просто выпить».
Нелли взяла в руки фарфоровую миску, я ухватилась полотенцем за ручки кастрюли. Она оказалась тяжелой и очень горячей. Мне стало немного страшно, однако сдаваться я не хотела и, с трудом удерживая ее, начала выливать жидкость в емкость, которую подставляла сестра. «Что это вы там творите?» – послышался сверху голос Дэбби. Мы разом вздрогнули. Нелли, выронив миску, кинулась наутек. Я выпустила из рук кастрюлю, но убежать никуда не смогла, потому что мне прямо на ноги вылилась раскаленная жидкость. Боль была дикая.
Услышав мои истошные вопли, Дэбби кинулась на кухню. Я прыгала и орала – с огромной шишкой на лбу и красными ошпаренными ногами, а возле меня в сладкой жиже валялись осколки разбитой миски, кастрюля и сливы. Добрая Дэбби, ни словом не упрекнув за беспорядок, быстро уложила меня на диван, смазала маслом и обложила ватой мои обожженные ноги.
Нелли, увидев, как я с побелевшим от боли лицом неподвижно лежу на диване, вообразила, будто я умираю, и кинулась к соседям за тетей Бетси. «Ой, тетя Бетси, – проорала она, ворвавшись в столовую, где несколько леди чопорно восседали за чаем. – Кастрюля упала с сарая, и у Фан все ноги сварились!» Никто даже не подумал над ней засмеяться. Тетя Бетси сорвалась со стола и прямо с булочкой в руках побежала к дому, даже не замечая, что клубок шерсти в ее кармане разматывается, удаляясь от забытого у соседей вязания.
Ожоги мне принесли немало страданий, но благодаря этому происшествию я узнала, сколь ласкова и заботлива на самом деле тетя Бетси, которая в тревоге обо мне вдруг совсем перестала быть строгой. Она-то и сшила мне этот мешочек и, пока я лежала и поправлялась, каждый день наполняла его для меня или забавными тряпичными куколками, или, что нравилось мне еще больше, имбирным печеньем и мятными леденцами. И это та самая тетя Бетси, которая не одобряла, когда детей слишком балуют, как, впрочем, и я теперь, – покачала головой бабушка.
– Ой, как мне это понгавилось! – воскликнула Мод. – Хотела бы я оказаться на твоем месте. – И, взяв у бабушки из рук мешочек, она осмотрела его внутренность в явной надежде найти там древний мятный леденец или кусочек имбирного печенья. Увы, реликвия оказалась пустой. Мод со вздохом положила ее обратно в ящик.
– В ту осень у нас уродилось множество слив, – продолжала пожилая леди. – Но нас с сестрой они перестали радовать. А по поводу нашей проделки возникла семейная шутка. Даже спустя много лет Нелли, едва лишь завидя сливу, шептала мне: «Красные ноги». Ну, кто следующий? – бабушка выжидающе поглядела на девочек.
– Я вот это нашла, – Фанни вынула из ящика связку старых писем. – У них тоже какая-то интересная история есть? – осведомилась она, надеясь услышать что-нибудь романтическое.
Бабушка задумчиво повертела ее находку. Десять перехваченных розовой ленточкой посланий на пожелтевшей и грубоватой толстой бумаге с остатками красных сургучных печатей. Вид их свидетельствовал, что они были посланы очень давно, когда еще не существовало ни элегантной почтовой бумаги, ни самоклеящихся конвертов.
– Нет, это не любовные письма, – мадам словно прочла мысли старшей внучки. – Они от моих подруг по интернату мисс Коттон, с которыми я переписывалась после того, как оттуда уехала.
Бабушка поднесла к глазам лорнет и вгляделась в текст одного из посланий. Ах, какой же юной и зоркой была она, когда читала его первый раз! Фанни полезла было в ящик, чтобы найти какую-нибудь более интересную вещь, но пожилая леди вдруг звонко расхохоталась.
– Боже мой! Сорок лет не вспоминала об этом случае! – произнесла она таким тоном, что девочки замерли в предвкушении новой истории. – Ах, бедная глупенькая Салли Помроу! Сейчас-то она, правда, о ужас, уже прабабушка, – сообщила мадам, протирая стекла лорнета.
– Но, видимо, в детстве с ней что-то очень смешное произошло, раз ты так хохочешь. Расскажи нам, пожалуйста, – Фанни была крайне заинтригована видом бабушки.
– Курьезнейшая история, – покивала та. – Рада, что это письмо мне о ней напомнило. Вам совсем не мешает ее послушать. Это случилось очень давно, – вдохновенно начала она. – Учителя тогда были гораздо строже, чем ваши. Нам, девочкам из пансиона мисс Коттон, категорически запрещалось жечь свет после десяти вечера, а о том, чтобы выйти на улицу без сопровождения взрослых, и вовсе речи не шло. Девочки должны были с утра до вечера вести себя безукоризненно. Ни малейшей шалости, никаких шумных игр. Разве могли такое выдержать десять жизнерадостных учениц? Мы сдерживались из последних сил под присмотром учителей, но стоило нам остаться одним, как мы тут же давали выход своей кипучей энергии.
По вечерам, после занятий, мисс Коттон и ее брат мистер Джон уходили в гостиную, а нас, учениц, отправляли спать на второй этаж. Мистер Джон плохо слышал, а мисс Коттон плохо видела. Это играло нам на руку, когда мы задумывали какие-нибудь проделки, но, как вы сейчас узнаете, не всегда.
Однажды, измученные целой неделей примерного поведения, мы замыслили крайне заманчивый план, для осуществления которого нужно было выйти на улицу. Но как, если мы были заперты? Мы решили спустить из окна на веревке щуплую, ловкую и хитрую Салли, и она доставит нам все, что требуется. А требовались нам орехи, конфеты, торт, фрукты, пирог и свеча. Мы решили устроить настоящий пир, сложив карманные деньги. Соберемся в комнате Салли, решили мы, плотно занавесим окно, зажжем свечу, все вкусности разложим у нее на кровати и прекрасно проведем время.
Вечером наша компания, едва дождавшись восьми часов вечера, прикинулась вдруг ужасно усталой и была отправлена спать в свои комнаты. Остальные девочки добродетельно шили, слушая, как мисс Коттон вслух читает «Священные драмы» Ханны Мор, что вгоняло в сон куда лучше любого снотворного. Едва мы поднялись наверх, я – одна из главных, признаюсь вам честно, зачинщиц нашей проделки – обвязала длинную веревку вокруг тонкой талии нашей Салли.
Дом, где мы находились, представлял собой одну из тех старинных конструкций, задняя часть которых гораздо ниже фасада, и окно туалета нас устраивало как нельзя лучше, потому что располагалось невысоко от земли. Стоял летний вечер. На улице еще было достаточно светло, но мы по этому поводу не слишком-то волновались. Здесь даже днем прохожих было мало, а по соседству жили две старые леди, которые с наступлением вечера тщательно зашторивали все окна и до утра из них никогда не выглядывали.
Салли была у нас сорвиголова, а тут мы еще вдохновили ее на подвиг, пообещав, что она съест столько вкусностей, сколько в нее влезет. Для конспирации мы нарядили ее в капор и шаль, и она вылезла из окна. Мы аккуратно спустили ее на веревке до самой земли, а затем отправили туда же большую корзинку.
Стоило ей благополучно скрыться за поворотом улицы, оставшаяся компания натянула поверх платьев ночные рубашки и улеглась по постелям. Как раз вовремя! Наша общая внезапная усталость, по-видимому, вызвала у мисс Коттон подозрение, и она раньше обычного послала к нам Бетси забрать свечу.
Следующие полчаса мы провели в кроватях, перешептываясь в нетерпеливом ожидании Салли. Наконец с улицы громко прострекотал кузнечик. Мы подбежали к окну. Под нами, размахивая руками, стояла маленькая фигурка.
– Скорее! Скорее! – пыхтя от быстрого бега, проговорила она. – Поднимайте корзину, а сразу после – меня. Я увидела на рынке мистера Коттона и неслась всю дорогу обратно как угорелая, чтобы прежде него успеть.