– И ты точно такая же, – улыбнулась Белль, она всегда хорошо относилась к Полли.
– Тише. Сейчас Трикс выскажется, – предупреждающе подняла палец одна из ближайших соседок.
– Просто нужно правильно тратить заработки, тогда вообще никаких проблем не будет, – сказала Трикс. – Но беднякам почему-то кажется, что они должны выглядеть не хуже других. Иная служанка так разоденется – от хозяйки не отличишь. Только вообразите, наша служанка купила себе капор как у меня. Материал, конечно, похуже, но с виду точно такой же. И, главное, имела наглость носить его при мне. Я ей запретила. Она уволилась. И папа так на меня рассердился, что не подарил обещанную шаль из верблюжьей шерсти.
– Какая досада! – вставила слово мисс Перкинс, когда у Трикс окончился воздух в легких и она умолкла на секунду, чтобы перевести дыхание. – Слуги должны одеваться в особую форму. За границей так и делают, нам неплохо бы взять с них пример, – мисс Перкинс недавно путешествовала по Европе, привезла оттуда служанку-француженку и своим замечанием очень ловко напомнила об этом приятельницам.
– Перкинс говорит одно, а делает другое, – зашептала Белль на ухо Полли. – Она расплачивается со своей камеристкой собственной старой одеждой. Однажды ее Бетси щеголяла в старом костюме хозяйки из лилового плюша. Мистер Кертис принял девушку за сиятельную мадемуазель и поклонился ей. Он ведь слеп, как летучая мышь, а потому не разглядел лицо, но узнал костюм. Он с большой элегантностью снял с головы шляпу при приближении Бетси. А Перкинс обожает Кертиса. И когда Бетси, хихикая, рассказала хозяйке об этом недоразумении, та разозлилась и набросилась на нее с кулаками. Бетси выглядит не менее стильно, чем мисс Перкинс, к тому же она привлекательнее, что усложняет ситуацию.
Полли засмеялась, однако ее веселье угасло, когда Трикс заявила:
– Надоело мне слушать про всякую голытьбу. Половина из них, по-моему, просто притворщики. Не нужно с ними носиться, тогда они сами найдут себе работу и научатся себя обеспечивать. Слишком много суеты вокруг этой благотворительности. Лучше бы оставили нас в покое.
– Благотворительность – это не суета, – Полли взорвалась, сразу утратив всю свою застенчивость.
– Да неужели? – Трикс навела на нее лорнет, словно ружье, хотя обладала прекрасным зрением. Таким способом она обычно ставила на место любого, кто, по ее мнению, слишком зарвался. – Ты уж извини, – она смерила Полли своим «самым оптическим взглядом», как называли этот прием девочки, – но я остаюсь при собственном мнении.
Увы, Полли так и подмывало осадить Трикс как следует, когда та пускалась в рассуждения. Ироничный взгляд сквозь лорнет, сопровождающий нарочито вежливую речь, просто взбесил Полли, и она с возмущением, раскрасневшись и блестя глазами, ответила:
– Не знаю, многие ли из вас сумели бы по-прежнему наслаждаться своим эгоистичным покоем, если бы увидели, как голодают дети, а девушки кончают с собой из-за страшной нищеты, которая оставляет им выбор между грехом и смертью.
Полли была раздражена, но сумела произнести эти слова очень тихо, и, наверное, именно поэтому каждое ее слово поразило слушательниц. За столом повисло молчание. Ведь даже модная жизнь не убивает в женщинах сострадания, особенно если женщины молоды и не успели зачерстветь в многолетнем бездушии и беспечности. Даже Трикс стало не по себе, и она не смогла испытать того удовольствия, какое испытывала обычно, когда ей удавалось вывести из себя Полли. Секрет возрастающей день ото дня неприязни открывался просто: Том постоянно ставил Полли в пример своей невесте, которую это ужасно злило.
И все же, оторопев от услышанного, Трикс со смехом продолжила:
– Половину всех этих историй про бедных выдумывают в газетах, чтобы пощекотать читателям нервы. Может, кому-то такое и нравится, но не мне. А что касается покоя, то вряд ли мне удастся его достичь в ближайшие годы, потому что придется приглядывать за Томом, – она обвела присутствующих многозначительным взглядом.
– Я говорю то, что видела собственными глазами, которым точно верю, – ответила Полли, не замечая, что иголка переломилась в ее руках надвое. – Вы даже представить себе не можете, какая страшная нищета находится совсем рядом с вашими домами, где вам так хорошо и уютно живется. Уверена: если бы вы это сами увидели, то ваши сердца разбились бы, как у меня.
– Ах, у тебя, значит, сердце разбито? Впрочем, мне кое-кто намекал, но ты выглядишь до того хорошо, что я не поверила, – Трикс не удержалась от новой колкости.
Удар нанесен был жестокий, и Полли ощутила его куда острее, чем кто-либо подозревал. Недаром говорится, что женские языки ранят болезненно и внезапно, как короткие стилеты, которые испанки прячут в своих прическах. Полли побледнела. Губы у нее дрогнули. И тут на защиту бросилась Белль, мгновенно разгадав состояние подруги.
– Ну уж тебе-то, Трикс, разбивать точно нечего, потому что у тебя просто нет сердца. Извини, мы с Полли, наверное, еще слишком молоды, чтобы зачерстветь, как ты. Вот поэтому имеем глупость сочувствовать всем несчастным. Особенно Тому, – чуть понизила голос она.
Выпад вышел двойной. Трикс слыла «застоявшейся невестой», а Тома считали «незадачливой жертвой, попавшей в ее сети». Трикс, раскрасневшись, раскрыла рот, чтобы ринуться в бой, но Эмма Давенпорт поторопилась пресечь вульгарную, неприличную перепалку.
– Кстати, о жалости к бедным, – спокойно произнесла она в своей элегантной манере. – Почему мы со слезами сочувствуем им в хороших книгах, но отворачиваемся от них в жизни?
– Потому что автор вызывает в нас сочувствие к бедным, – ответила Полли. – Но реальная бедность тоже вызывает слезы, нужно просто суметь приглядеться к ней. – Отодвинув стул подальше от арктического холода, который струился от окружения мисс Перкинс, она устроилась поближе к дружественному соседству Эммы.
– Просто не представляю, как мы можем сделать больше того, что делаем сейчас? – озадачилась Фанни. – У нас даже личных средств для этого нет. А пусть бы и были, как правильно ими воспользоваться? Ведь нам неприлично даже появляться в тех местах, где живут бедняки. В Англии хорошо, там можно, как кто-то сказал, «творить добро, разъезжая по нищим кварталам в фаэтонах, запряженных пони». У нас подобное не сработает, – она развела руками, ибо все чаще последнее время задумывалась не только о себе, но и об окружающем мире, а с этим ее сочувствие к бедным росло.
– Кое-что мы можем, – сказала Полли, продолжая проворно шить. – Я знаю дом, где хозяйка и ее дочери внимательны к каждой служанке, которая у них работает. Они обучают всех этих женщин хорошим манерам, советуют, что почитать, снабжают книгами и даже время от времени организуют для них небольшие развлечения. Там слуги ощущают себя не просто наемной рабочей силой, из которой выжимают все соки за малую плату, а помощниками в семье, они трудятся лучше и добросовестнее, чтобы оправдать доверие нанимателей. Хозяйка неизменно заботится о слугах, и они отвечают ей тем же. Вот так, мне кажется, и должно быть.
Она умолкла, и по довольному виду Эммы всем стало ясно, о чьем доме шла речь.
– И конечно, в этой семье все слуги становятся святыми, – язвительно вставила Трикс.
– Естественно нет, – снова заговорила Полли. – Святых в мире не так уж много, вот и наш узкий кружок не избежал зловредных особ. И все же, попав в такой дом, даже самая сварливая служанка смягчится и научится вести себя лучше. Вот вам прекрасный пример, как мы, девушки, можем что-то улучшить хотя бы в своих отношениях с теми, кто на нас трудится. Теперь насчет денег, – все сильнее воодушевлялась она. – На свои маленькие нужды нам их достаточно. Но едва наступает момент рассчитаться с портнихой, мы вдруг чувствуем себя чуть ли не нищими. Может, лучше отказаться от привычных удовольствий, зато как следует заплатить швее за работу?
– Обещаю, что в другой раз так и сделаю! – воскликнула Белль, со стыдом вспоминая, как недавно торговалась с бедной швеей из-за каждой лишней оборки на платье.
– У Белль припадок добродетели, – хихикнула Трикс. – Но ничего, не пройдет и недели, как она излечится.
– Не надейся! – отрезала та и твердо решила следовать своим словам, хотя бы из желания досадить «этой злобной кокетке», как она называла одноклассницу.
– Ну, в таком случае полюбуемся, как наша Белль оседлает свою новую прихоть, – не унималась Трикс. – Сперва заплатит портнихе двойную цену, отправится в тюрьму проповедовать заблудшим душам, удочерит какую-нибудь нищенку-сиротку, а потом примется раздавать брошюры о правах женщин и зазывать всех знакомых на заседания их комитетов, – она вложила в слова всю злобную зависть, которую испытывала к великолепным волосам и превосходному цвету лица Белль.
– Ну что ж, лучше уж так, чем когда свое имя красуется на страницах газет по поводу безумных выходок, – выразительно посмотрела на Трикс ее оппонентка.
– Может, устроим маленький перерыв? – спешно вмешалась Фанни. – Отдохнем, а Полли нам что-нибудь споет. Ты ведь споешь нам, Полли? – посмотрела она на подругу.
– С удовольствием, – Полли поднялась и пошла к фортепьяно. Она не видела, что несколько девочек наградили Трикс такими взглядами, что их смысл был ясен даже без лорнетов.
Музыка была родной стихией Полли, эта девушка могла петь в любом настроении. Задумчиво поглядев на клавиатуру, она пробежалась по ней пальцами, размышляя, что исполнить. Через минуту зазвучало печальное вступление и по комнате полился нежный голос, наполняя состраданием сердца присутствующих. Песня «Мост вздохов» всегда замечательно удавалась Полли, но в этот раз она превзошла себя. Гостиная дома Шоу наполнилась скорбью о страданиях несчастных отверженных, для которых не нашлось места в мире. И когда девушка, взяв последний аккорд, повернулась к слушателям, ей немедленно стало ясно: музыкальный призыв был услышан. Все пустое, наносное разом исчезло, остался единый порыв сострадания в этих благополучных девушках, которым, к счастью, пока не довелось пережить на собственном опыте никаких бед.