– Что-то тут не так, – поморщилась Фан. – Напишу-ка я, пожалуй, Тому и невзначай спрошу о его сердечных делах.
– Ладно, согласна, – вздохнула Полли. – Только покажи мне письмо, прежде чем отправить. Вдруг вместо намека откроешь ему слишком много.
– Не бойся. Я ведь дала обещание.
– Помни, пожалуйста, что с тобой случится, если проговоришься, – серьезно предупредила Полли, и Фан подумала, что даже самые добрые девушки порой могут стать свирепыми.
– А если все окажется правдой, как быть? – осторожно осведомилась она у Полли.
– Пережить. Люди со многим справляются, – ответила та с таким видом, словно ей уже вынесли приговор.
Фан обняла подругу и перевела тему на возлюбленного номер два. Обсуждали девушки его долго. Изучили все записки от мистера Сидни к Фан. Полли вынесла твердый вердикт о том, что А. С. окончательно остыл к П. М. и всецело сосредоточился на Ф. Ш. На этой оптимистической ноте их совет в тот вечер завершился. Они поклялись поддерживать друг друга в эту осень и зиму, потому что предчувствовали серьезные изменения в жизни.
Фанни с удвоенной энергией осваивала обязанности по дому. Мистер Сидни вдохновлял ее на это. Домосед по натуре, он восхищался уютными жилищами, и она старалась изо всех сил, чтобы он оказывался именно в той обстановке, которую любит. Постепенно старый бабушкин дом менялся к лучшему. Мистер Сидни стал приходить чаще, тем самым показывая, что понижение статуса семьи Шоу для него не играет никакой роли.
Фан опасалась, что Сидни переключит внимание на Полли, когда та вернется в город, но скоро успокоилась. Он относился к мисс Мильтон как к другу семьи, не более, а Полли и не думала испытывать на нем свои чары. Она теперь реже бывала у Шоу. «Я сейчас не нужна Фан», – считала она. После работы она возвращалась домой, читала и рукодельничала до самой ночи.
Все заметили, как она изменилась. Уилл беспокоился из-за ее худобы, бледности и вялости. Он пытался ее встряхнуть, рассмешить и вел себя с ней до того дурашливо, что она то и дело взрывалась и одергивала его. Он бы совсем приуныл, если бы не Мод, которая, повзрослев на год, сделалась очень важной и свысока нагружала его множеством поручений, тем самым очень его забавляя.
С Запада по-прежнему приходили смутные новости. На осторожные расспросы Фан брат отвечал то ли в шутку, то ли всерьез, расхваливая вовсю «прекрасную мисс Бейли» и намекая, что «охвачен безнадежной страстью», но из его слов было непонятно – к кому. То ли он смеялся над ними, то ли скрывал за шуточками ужасную для Полли правду.
– Ничего, я выжму из него все, когда он приедет, – пообещала Фан, когда они с Полли в очередной раз сравнивали письма обоих братьев. Из них девушки сделали вывод, что мужчины – самые раздражающие и скупые на информацию существа на свете. Том продолжал их потчевать шуточками, а Нэд распространялся только о работе, полностью игнорируя тему Марии Бейли.
Промучившись от неизвестности целых шесть месяцев, Полли извелась и осунулась до такой степени, что, глянув однажды в зеркало на свое лицо с голубоватыми прожилками на висках и огромными глазами, она подумала: «Возможно, этой весной одуванчики расцветут на моей могиле».
Но прежде чем умереть, она хотела увидеться с Томом, и по мере того как время визита его приближалось, она мучилась то от надежды, то от страха, и ее дни проходили в лихорадочном волнении. К ней вернулся румянец, лишив ее «интересной бледности». Так прошло время до мая.
Однажды в ее комнату стремительно вбежала Фан.
– Приготовься, кто-то помолвлен, – не успев отдышаться, выпалила она.
Рука у Полли сама собой поднялась к лицу, будто она ожидала удара.
– Нет-нет, я совсем не про Тома, а про себя.
Ужас сменился радостью, девушки и плакали, и смеялись, и во всех подробностях обсуждали это прекрасное событие, как водится у близких подруг.
– Ох, Полли, мне до сих пор не верится. Я его не заслуживаю, но обещаю, что заслужу. Главное – он меня любит, значит, я сумею преодолеть что угодно, – говорила Фанни.
Полли слушала и любовалась ее лицом, которое было сейчас прекрасным.
– Какая же ты счастливая, – выдохнула она с улыбкой. – Имеешь полное право гордиться собой. Ведь ты так старалась заслужить все, что к тебе пришло.
– Он говорит, именно это его и заставило полюбить меня. – Фан почему-то никогда не называла своего суженого по имени, словно сохраняя его для себя. – Признался, что в прошлом году был сильно во мне разочарован, но ты наговорила ему обо мне столько хорошего, что он стал приглядываться к моей скромной персоне и в конце концов полюбил. Ох, Полли, я такая глупая и беспомощная.
– Будь спокойна. Ты не разочаруешь его, – заверила Полли. – Именно такого мужа ты и достойна.
– Спасибо, что не придержала его для себя, – беспечно, как в детстве, рассмеялась Фан.
– Считай, что у него было временное помутнение зрения. Он всегда знал, кто создан для него. Просто тогда, в опере, его сбила с толку моя белая накидка и глупое кокетство, – Полли казалось, что с того вечера прошло лет двадцать.
– Ни слова не напишу о помолвке Тому, – засмеялась Фан. – Приедет на следующей неделе, тогда и устроим торжественное раскрытие тайн.
– Ну да, – вымученно улыбнулась Полли.
Для Фанни наступал «золотой век», а ей оставалось только надеяться да шить новую рубашку для Уилла дрожащими от волнения руками.
Сколько в мире прячется таких молчаливых женских страданий? Сколько могли бы рассказать романтических историй корзины для рукоделия, умей они говорить? Вот сидит перед вами в гостиной за рукоделием женщина со спокойным лицом, и вам невдомек, что, чиня рубашку или вышивая затейливый орнамент, она вшивает туда трагедии и комедии своей жизни.
Глава XIXУспехи Тома
Считаю, что этот эпиграф лучше всего соответствует духу заключительной главы, которую вы сейчас прочтете. Я, знаете ли, порядком устала от жалоб тех, кому финалы моих предыдущих книг кажутся недостаточно оптимистическими. Надеюсь, на сей раз все будут довольны.
В иные года, особенно по весне, вдруг вспыхивают матримониальные эпидемии, прореживая ряды холостяков и нанося ощутимые удары по светскому обществу. Молодожены в такие периоды сияют от счастья, а матерям замечательных дочерей, оставшихся свободными, остается лишь сокрушаться в связи с неясностью их дальнейшей судьбы. Той весной эпидемия охватила весь ближний круг семьи Шоу, и бацилла была столь заразительной, что один случай заболевания следовал за другим.
Первой болезнь настигла, как мы уже знаем, Фанни. Но она еще не успела преодолеть кризис, как… Но давайте-ка обо всем по порядку. Полагая, что выздоравливающим крайне полезно движение, мистер Сидни ежедневно уводил Фан на дальние прогулки, а Полли в это время приходила навестить миссис Шоу. После помолвки дочери та стала чувствовать себя много лучше, но все же не до такой степени, чтобы спокойно переносить одиночество. И вот спустя три дня после помолвки Фанни Мод встретила Полли с радостным криком:
– Он приехал! Приехал! Раньше, чем говорил! Хотел сделать сюрприз! – девочка чуть не скатилась с лестницы, торопясь обо всем рассказать. – Он в комнате мамы! Спросил: «Как дела у Полли?» – и тут ты входишь! Скорее! Скорее поднимайся! Он такой смешной с бородой! Большой! Загорелый! Сильный! Поднял меня вверх, как пушинку, и поцеловал! Да забудь про свой капор! Не могу ждать!
Мод потащила ее наверх, как маленький паровой буксир ведет за собой захваченный в плен корабль. «Ну что же, пусть окончится неизвестность», – вот и все, что успела подумать Полли, прежде чем Мод заволокла ее в комнату матери, вновь возопив:
– Вот и он! Правда великолепен?
Полли сквозь мутную пелену, застлавшую ей глаза, едва разглядела, как к ней потянулась его рука, а затем услышала знакомое:
– Привет, Полли! Ну как ты тут?
У нее подкосились ноги. Она опустилась на стул рядом с миссис Шоу, очень надеясь, что, отвечая на его приветствие, не сказала ничего лишнего, так как слов своих не запомнила.
Мутная пелена постепенно растаяла, и, пока Мод продолжала распространяться по поводу «большого сюрприза», Полли отважилась наконец посмотреть на Тома, радуясь, что сама сидит спиной к свету и ее лицо ему видно плохо.
Том не то чтобы вырос, но сильно раздался в плечах и заполнил собой все свободное пространство узкой комнаты матери. Веяло от него бодростью, а жесты сделались широки и непринужденны, как у людей, много времени проводящих на открытых пространствах, где не на что наткнуться резким движениям рук. Плохо сшитый дорожный костюм, тяжелые ботинки, сильный загар и мужественная борода тоже сильно его изменили. Он оперся коленом на стул, пока говорил с мистером Шоу, и Полли с трудом узнавала прежнего лощеного Тома.
Ей нравились перемены в нем. Он рассказывал отцу о своей торговле на Западе до того увлекательно, что она внимала их разговору, словно захватывающему роману. Том постоянно смотрел на нее, улыбался совсем как в детстве, и ей стало до того хорошо, что она ни разу не вспомнила о Марии Бейли.
Вскоре в комнату влетели Фан и Сидни, и пришло время удивляться Тому. Сестра ни словом не упомянула в письмах о своей помолвке, и это событие для него было неожиданностью. Фан даже сочла его ошарашенный вид выражением недовольства. Он отошел от первого потрясения, рассыпавшись в радостных восклицаниях.
– Ну, а ты что по этому поводу думаешь? – повернулся он к Полли, прятавшейся в тени алькова кровати миссис Шоу.
– Мне это очень нравится, – ответила она, и у Тома не осталось и тени сомнения в ее искренности.
– И мне нравится, – улыбнулся Том. – Надеюсь, ты обрадуешься еще одной помолвке, о которой вскорости станет известно, – добавил он с загадочным видом и увел Сидни в свою «берлогу». Девушки застыли с ужасным выражением на лицах: «Помолвлен с Марией Бейли!»