— Шеннон, прошу тебя… — Вновь раздался сумасшедший грохот, и Митч закричал во всю глотку: — Я тебя ни в чем не виню! Я понимаю, почему ты так вспылила!
Шеннон насмешливо прищурилась.
— Неужели? Вот спасибо, осчастливил. Снял камень с души.
— Дай мне пять минут. Выслушай меня, прошу, и я уйду.
Тут дверь распахнулась и в кухню ввалился перепачканный краской рабочий с лестницей на плечах.
— Гляди веселее, ребята, — жизнерадостно провозгласил он. При этом лестница угрожающе накренилась. Митч еле успел отвести голову.
Когда рабочий с лестницей скрылся из виду, Митч повернулся к Шеннон и обнаружил, что она в одиночку тащит тяжелую раковину. Прежде чем он успел двинуться с места, раковина уже была установлена в приготовленное отверстие, а Шеннон, не обращая на Митча ни малейшего внимания, принялась измерять диаметр водопроводной трубы.
Митч растерянно провел рукой по волосам. Да, Шеннон, судя по всему, не собирается сделать ни шагу ему навстречу.
— Шеннон…
— Дай-ка мне замазку.
— Что?
Она указала ему взглядом, и он протянул ей остроконечный тюбик.
— Мне надо поговорить с тобой.
— Надо, так говори, — смилостивившись, пробурчала поглощенная трубой Шеннон.
Вконец обиженный, Митч вдруг схватил ее за плечи, повернул лицом к себе и жадно прильнул к ее губам. Поцелуй длился долго; тело Шеннон становилось все податливей, а руки гладили шею Митча.
Но когда он наконец отпустил ее, она отскочила прочь как ошпаренная.
— Я вижу, ты верен себе. Теперь ты доволен? Мне можно наконец заняться делом?
— Подожди.
Потолок вновь задрожал от грохота. Где-то рядом визжала дрель — так пронзительно, что у Митча заломило зубы. Он возвысил голос, перекрикивая эту какофонию звуков:
— Я люблю тебя, Шеннон! Ты слышишь? Я люблю тебя!
Внезапно грохот смолк, дрель замерла — казалось, весь дом, затаившись, ждет ответа Шеннон. Митч перевел дух. Щеки Шеннон пылали.
Схватив Шеннон за руку, Митч потянул ее прочь, не обращая внимания на любопытные взгляды рабочих, которые попадались им по пути. Наконец он отыскал укромный уголок — пустую ванную комнату. Вошел и прижал Шеннон к двери, словно хотел пригвоздить ее к месту.
Шеннон закрыла глаза. Да не почудилось ли ей? Он сказал… Неужели он сказал, что любит ее? Грохот вновь оглушил Шеннон. Нет, это не молоток, это ее собственное сердце, догадалась Шеннон. Митч совсем рядом, она чувствует, как его дыхание щекочет ей щеку. Это не сон. Это явь. Митч перед ней наяву.
Она пристально посмотрела на него.
— Ты сказал сейчас… Это правда?
— Правда, — просто ответил он. — Сам не знаю, как это случилось. Может, я полюбил тебя, как только увидел, в ту же минуту. А может, это постепенно прорастало во мне — тихо, незаметно, и я сам не понимал, что со мной творится. Одно скажу — я тебя люблю.
Ее отражение в зеркале почему-то затряслось. Неужели ее бьет такая дрожь, удивилась Шеннон?
— Неделю назад я бы все отдала, только бы услышать от тебя эти слова. А теперь… теперь слишком поздно.
— Не говори так. — У него вдруг сел голос. — Не говори.
— Но это правда. За эти дни я кое-что поняла. Ты хочешь, чтобы я переделала свою жизнь по твоему разумению, а я этого не могу.
— Я знаю, ты… ты мне не поверишь, — запинаясь, начал он, — но ты мне нужна такой, какая есть. — Он глубоко вздохнул и заговорил горячо и торопливо: — Сначала я хотел возродить прошлое, это так. Возродить свои детские воспоминания… Думал, у нас с тобой будет все так, как у моих родителей, — настоящая семья, крепкая, старомодная семья. Островок спокойствия и уюта в этом безумном мире.
Робкий проблеск надежды мелькнул в душе Шеннон, но она погасила эту надежду. К чему новые разочарования и новая боль?
— Что ж, красивая мечта. И если тебе пока не встретилась подходящая женщина, это еще не повод от мечты отказываться.
— Но такая женщина мне встретилась.
Шеннон покачала головой.
— Не надо себя обманывать. Мы с тобой слишком разные, и мы разного ждем от жизни.
— Нет. И ты, и я — мы мечтаем о семье, о том, чтобы наша жизнь была наполнена любовью и нежностью.
— А дети, Митч, как быть с ними? Я люблю их, это правда. Но не буду кривить душой — я ужасно боюсь их. Когда рядом дети, слишком многому приходится учиться и слишком многим расплачиваться за ошибки.
— Мы с тобой будем учиться вместе. И исправлять ошибки — тоже вместе.
— А как же Гилберты? Мы вместе будем отстаивать наше право на детей?
Митч стиснул зубы.
— Да.
— А если проиграем?
— Не проиграем.
— Тебя послушать, все так просто.
— Конечно. Двое любят друг друга — что может быть проще?
Голос его внезапно дрогнул, и Митч отвернулся, чтобы скрыть набежавшие слезы. Вздохнул, вытер глаза и устремил на Шеннон вопросительный взгляд.
— Да, Митч, — чуть слышно выдохнула она. — Я люблю тебя.
— Лови, Дасти. Только смотри не налети на дерево.
И Шеннон превосходным крученым ударом послала маленький футбольный мяч повизгивавшему от нетерпения Дасти. Мальчуган подпрыгнул, схватил мяч и ринулся к меловой линии, изображавшей ворота на импровизированном поле. Митч сделал нерешительную попытку его остановить, но Дасти вихрем прорвался к воротам, а Митч обессиленно повалился на траву.
Шеннон подпрыгивала и хлопала в ладоши.
— Отлично, Дасти!
Снайдер носился по двору с восторженным лаем. Он подбежал к Дасти и лизнул его в лицо, поздравляя с победой.
Митч перевернулся на спину и растянулся на лужайке.
— Нарушение правил, — вдруг заявил он. — Гол не засчитывается. Назначается штрафной.
— Это еще почему? — Дасти взвился от возмущения. Руки в боки — он свирепо уставился на Митча. — Нечестно, дядя Митч. Ты жилишь!
Митч смотрел на негодующего племянника с самым простодушным выражением.
— Кто жилит? Я? Да лопни мои глаза! Ты сам виноват, парень, — забыл поцеловать мяч.
Дасти и глазом не успел моргнуть, как Митч сгреб его в охапку и удалил с поля.
— Если хочешь, чтобы гол засчитали, ты должен три раза обежать двор и потом, ровно в полночь, зарыть в землю картофелину.
— Ага, нашел дурака.
— Но так положено по правилам. Спроси Рейчел.
Рейчел, которая устроилась на безопасном расстоянии от поля, задумчиво кивнула в знак согласия.
— Вы сговорились! Рейчел всегда за тебя!
Тут к ним подошла Шеннон. После упорной борьбы ей наконец удалось высвободить хохочущего Дасти из рук Митча и поставить мальчугана на ноги.
— Это серьезный спор. Его может разрешить только арбитр.
— Наш арбитр — наверху, спит, — заметил Митч. — Кстати, почему бы вам обоим не сгонять наверх — посмотреть, как там Стефи, не проснулась? — добавил он, обращаясь к Дасти и Рейчел.
— Ладно уж. — Брат и сестра скрылись в дверях дома.
Когда Шеннон заметила лукавую усмешку Митча и озорные огоньки, вспыхнувшие в его глазах, было уже поздно. Раз — и они оба барахтались на земле.
— Ах ты, хитрюга! — сквозь смех пробормотала Шеннон, когда ей удалось взгромоздиться на поверженного Митча.
— Значит, борьба не на жизнь, а на смерть, — прошипел он, изображая ярость.
— Угу.
Она хотела встать, но Митч крепко прижимал ее к себе. Неожиданно он изловчился и перевернулся, так что она опять оказалась внизу.
— Проси пощады, — бормотал он, щекоча бока Шеннон.
Шеннон пыталась сопротивляться, но ее душил смех.
— Перестань! Ну не надо, Митч, умоляю! Я боюсь щекотки.
— Щекотно? Да что ты! А сейчас?
— Ой, я умру! Митч!
Внезапно глаза его потемнели, а дыхание стало глубоким и прерывистым. Шеннон ощутила, как напряглись его мускулы. Пальцы его гладили ее шею — нежнейшие прикосновения, обжигающие кожу, прожигающие до самого сердца. Низкий хриплый звук вырвался у него из груди. Шеннон хотелось лишь одного — чтобы круг его объятий никогда не размыкался.
Он поцеловал ее в лоб, секунду помедлил, потом, едва касаясь губами, протянул дорожку поцелуев от виска до уголка ее рта. Влажный жар его губ распалял ее, она сгорала от страсти. Но в любую минуту могли вернуться дети. Шеннон упиралась ладонями Митчу в грудь. Он лукаво смотрел на нее сверху вниз.
— Ты меня задушишь, — прошептала она.
Митч неохотно перевернулся и лег на траву рядом, прижавшись к Шеннон.
— Так лучше?
— Угу.
Довольно вздохнув, Шеннон уютно устроилась в его объятиях. Она смотрела вверх, в небо, где проплывали белые клубящиеся облака.
Митч теснее прижался к ней.
— Ты счастлива, Шеннон? — прошептал он.
— Счастлива — это слишком слабо сказано. — Она положила руку ему на грудь. — Я просто таю от блаженства. Сейчас замурлычу, как кошка, которая греется на солнышке. Чувствую… Ой, что-то впилось мне в спину.
Митч скосил на нее глаза.
— Приподнимись, уж я найду, что тебе мешает.
Шеннон выгнула спину, и он принялся шарить рукой по земле.
— Есть! — Митч с победным видом вручил ей маленький камешек. — Вот он, подлый каменюка!
— Ты мой герой! — Шеннон рассмеялась.
— Я заслуживаю награды.
Палец его медленно обвел контур ее рта и задержался в ямочке под нижней губой. Митч пожирал Шеннон взглядом, словно хотел запомнить навек, и глаза его потемнели от желания.
Словно завороженная, Шеннон не могла двинуть ни рукой, ни ногой. И все же она вспомнила, что вот-вот вернутся дети. Сделав над собой усилие, облизав пересохшие губы, она собиралась сказать Митчу, что сейчас не время…
Но она и рта раскрыть не успела, как задняя дверь распахнулась, и на крыльцо, будто смерч, вылетел Дасти.
— Стефи плачет, — возвестил он. — И пришел дядя Росс.
Митч заскрипел зубами, растянулся на спине и закрыл глаза рукой. Его захлестнула волна раздражения. С тех пор как он узнал про разговор Росса с Шеннон, он и словом не перемолвился с братом.
Сначала Митч просто ушам своим не поверил. Подобная бесцеремонность — это уж слишком даже для Росса. Но в конце концов Митч уразумел: все было именно так, как рассказывает Шеннон. Ярость его не знала границ — ему казалось, он не сможет смотреть на брата.