Собор одобрил книги новой печати, утвердил новые обряды и чины и наложил страшные проклятия и анафемы на старые книги и обряды. Двуперстие собор объявил еретическим, а троеперстие утвердил как правильное. Собор проклял тех, кто в Символе веры исповедует Духа Святаго Истинным. Также он признал решения Стоглавого собора 1551 г. отмененными. Проклял и тех, кто будет совершать службу по старым книгам. В заключение собора говорится: «Если кто не послушает нас или начнет прекословить и противиться нам, то мы такового противника, если он – духовное лицо, извергаем и лишаем всякого священнодействия и благодати и предаем проклятию; если же это будет мирянин, то такового отлучаем от св. Троицы, Отца и Сына и Святаго Духа, и предаем проклятию и анафеме как еретика и непокорника и отсекаем, как гнилой уд. Если же кто до самой смерти останется непокорным, то таковой и по смерти да будет отлучен и душа его пребудет с Иудой-предателем, с еретиком Арием и с прочими проклятыми еретиками. Скорее железо, камни, дерево разрушатся, а тот да будет не разрешен во веки веков. Аминь».
Эти ужасные проклятия возмутили даже самого Никона, привыкшего жестоко осуждать своих противников. Он заявил, что они положены на весь православный народ, и признал их безрассудными.
Собор пригрозил подвергнуть ослушников соборных определений «телесным озлоблениям», что выразилось в том, что христианам отрезали уши, носы, вырезали языки, отсекали руки; их били говяжьими жилами, ссылали, заточали в тюрьмы.
На соборе были допрошены главные противники церковной реформы. Одни из них (Александр Вятский, Феоктист, Никита, Ефрем и даже Неронов, основатель старообрядческого движения) покаялись и были прощены. А те, кто не раскаялся (Аввакум, Лазарь, Федор, Епифаний, Никофор) были преданы анафеме, расстрижены и сосланы в ссылку.
И после собора многие не отказывались от мысли переубедить Аввакума. Его расстрижение было встречено большим возмущением и в народе, и во многих боярских домах, и даже при дворе, где у ходатайствовавшей за Аввакума царицы было по этой причине «великое нестроение» с царём. Вновь уговаривали Аввакума уже перед лицом Восточных патриархов в Чудове монастыре («ты упрям; вся-де наша Палестина, и Серби, и Албансы, и Валахи, и Римляне, и Ляхи, все-де тремя персты крестятся; один-де ты стоишь на своем упорстве и крестишься двема персты; так не подобает»), но он твёрдо стоял на своём: «Вселенсии учителие! Рим давно упал и лежит невосклонно и ляхи с ним же погибли, до конца враги быша христианам, а у вас православие пестро; от насилия Турского Магмета немощни есте стали; и впредь приезжайте к нам учиться», «побранил их сколько мог» и, наконец, «последнее слово рек: «Чисть есмь аз и прах, прилепший от ног своих отрясаю пред вами, по писанному: лучше един, творяй волю Божию, нежели тьмы беззаконных».
В результате церковного суда Аввакум, Никофор, Епифаний и Лазарь были приговорены к ссылке на дальний север России в Пустозерск. Причем Епифанию и Лазарю отрезали языки и отсекли кисти правых рук.
Таким образом, деяния и определения Большого собора 1666-67 гг. внесли еще большую смуту в умы русских людей и окончательно определили Раскол в Русской церкви.
Реформа была выгодна многим. Восточным патриархам она была весьма по душе, так как проводилась в согласии с греческими новыми книгами и закрепляла их главенство в вопросах веры, утверждала их духовный авторитет, к тому времени на Руси сильно поблекший. Государственная власть тоже видела свою геополитическую выгоду в реформе. И Ватикан в реформе православной Церкви тоже имел свой интерес. С присоединением Украины к Москве в России стало сказываться юго-западное влияние. В Москву понаехало множество украинских и греческих монахов, учителей, политиков и разных дельцов. Все они были в различной степени пропитаны католицизмом, что не помешало им, а, может быть, даже и помогло, приобрести большое влияние при царском дворе. Паисий Лигарид, продолжая дело митрополита Исидора, вел в это время переговоры с католическим Западом о соединении русской Церкви с римской. Он пытался склонить к этому и Восточных патриархов. Русские же архиереи во всем были послушны царю. Так, новый патриарх Иоаким, ставший им в 1674 г., после смерти Иоасафа II, заявил: «Я не знаю ни старой веры, ни новой, но что велят начальницы, то я готов творить и слушать их во всем».
Несмотря на то, что на соборе 1666-67 гг. многие противники церковной реформы принесли покаяние, сопротивление никоновской реформе росло.
Сильнее всего сказалось противодействие реформе на дальнем севере – в Соловецком монастыре. Когда еще в 1657 году сюда были присланы новые книги – здесь их не хотели принимать, и началось «стояние за старую веру». Сначала в Москве не обратили большого внимания на это – были заняты вопросом о Никоне. В Соловках было много приверженцев старины. Главным коноводом явился архимандрит Никанор, живший здесь на покое; он был заклятый ревнитель старины и более всех побуждал братию «постоять за старую веру».
В Соловецком монастыре смелее, чем где-либо, раздались мятежные крики: «Не принимаем новоизданных книг; не хотим знать троеперстного сложения, имени Иисус, трегубого аллилуйя! Все это латинское предание, антихристово учение; хотим оставаться в старой вере и умирать за нее!».
Когда же из Москвы были присланы новые увещания, соловецкие монахи повторяли то же самое, говоря, что они готовы умереть за старину, и прибавляли: «Вели, государь, на нас свой царский меч прислать и от сего мятежного жития переселить нас на оное безмятежное житие».
После этого действительно оставалось только обнажить меч. В 1668 году под стенами Соловецкого монастыря явился небольшой отряд стрельцов. Со стен обители загремели пушки. Стены, построенные еще Филиппом, были крепки, на них стояло 90 пушек, запасов было много; в монастыре было человек пятьсот всякого люда, в том числе немало казаков с Дона. Мятежники думали «отсидеться» и «отбиться» от царской рати.
Только через восемь лет после упорной обороны, 22 января 1676 г., удалось уже третьему воеводе взять монастырь приступом. Главнейшие мятежники были повешены.
Другим очагом сопротивления церковной реформе стал Пустозерский острог в Архангельской губернии, куда тотчас после собора 1667 года были сосланы знаменитые защитники древнерусского благочестия протопоп Аввакум, священник Лазарь, диакон Благовещенского собора в Москве Феодор и инок Епифаний, а также протопоп Никифор, который вскоре умер. Все они были заточены в земляные тюрьмы.
Еще до ссылки и во время ссылки в Пустоозерск Лазарь, Аввакум и Епифаний писали царю челобитные, надеясь убедить государя вернуться к старой вере. За это после ряда уговоров, они были подвергнуты, за исключением Аввакума, особой казни: им вырезали языки и отсекли, кому по кисть, кому по ладонь правые руки, чтобы они не могли ни говорить, ни писать в обличение своих гонителей. Когда же их языки чудесным образом исцелились, и они заговорили, их вырезали вторично.
Более четырнадцати лет пустозерские узники пробыли безвыходно в мучительном заточении – в сырой яме, но никто из них не поколебался в правоте своей веры. Отсюда они рассылали грамоты, послания, увещания к своей единоверной братии (а таковой была вся тогдашняя сермяжная Русь) с призывами хранить целой и неизменной древнеотеческую православную веру, стоять в ней до смерти.
«Мой Христос не приказал нашим апостолом так учить, – пишет Аввакум в своем «Житие» – еже бы огнем, да кнутом, да висилицею в веру приводить… волею зовет Христос, а не приказал апостолам непокоряющихся огнем жечь и на висилицах вешать. Татарской бог Магмет написал во своих книгах сице: «непокараящихся нашему преданию и закону повелеваем главы их мечем подклонити». А наш Христос ученикам своим никогда так не повелел… Ну-тко, правоверне, нарцы имя Христово, стань среди Москвы, прекрестися знамением спасителя нашего Христа, пятью персты, яко же прияхом от святых отец: вот тебе царство небесное дома родилось! Бог благословит: мучься за сложение перст, не рассуждай много! А я с тобою за сие о Христе умрети готов. Аще я и не смыслея гораздо, неука человек, да то знаю, что вся в церкви, от святых отец преданная, свята и непорочна суть. Держу до смерти, яко же приях; не прелагаю предел вечных, до нас положено: лежи оно так во веки веком!».
Еще одним апологетом Пустозерского сидения был дьякон Федор, который, как и Аввакум оставил свое старообрядческое завещание, так называемое «Ответ Православных», где он писал: «Нигде несть такия правыя веры якоже в Московском государстве; аще и быша и еще есть в иных землях вера христианская, но много с ересьми смешашася; а такия уже под солнцем веры чистыя несть, какова в русстей земли». Однако на русское православие времен от Александра Невского до Смутного времени было много нападений. Отпали от истинной веры и другие земли, а теперь, после зловещего 1666 года, «последнее развращение веры наста. Нынешние златоусты, – иронизирует он, – греческие и русские… антихристу путь уготовлят».
Аввакум, Федор и другие идеологи русского старообрядчества резонно отмечали, что если старая вера была плохой, то в этом случае и прежние цари были отступниками от веры, а если они были вполне православны, то тогда нынешний царь стал гонителем истинного христианства. Кроме того, отступниками от веры становили и все русские святые, прославленные до собора 1666-67 гг.
Послания Аввакума и Феодора предназначались для всех разбросанных по России старообрядцев и, конечно, в первую очередь для их московских групп, где главным центром сторонников старого обряда оставался дом боярыни Морозовой. Сама боярыня после короткого периода немилости в конце 1666 г. снова возвратилась к исполнению своих обязанностей при царице Марии Ильиничне. Ее дом превратился в настоящий небольшой старообрядческий монастырь, во главе которого была некая старица Малания, ставшая после принятия пострига также известной под своим монашеским именем Александры. Сюда стекались и приезжали из других частей страны ведущие приверженцы старой веры, которым удалось остаться на свободе после соборов 1666-1667 гг. Местным идеологом был юродивый Афанасий, принявший иночество под именем Авраамия.