Миф о закрытости староверов
Закрытость обыкновенно означает слабое взаимодействие с институтами общества или даже отсутствие такового. К институтам общества отношение у староверов было различным. Выго-Лексинское общежительство в XVIII в. входило в состав Медного приказа, староверы исправно платили двойной налог и подать «на бороду», стали даже носить специальное «раскольничье платье». Однако уважение к законам кончалось ровно там, где эти законы наступали на «правду Божию». Старообрядцы обманывали полицию, скрывались от нее, выправляли для своих «беглых» попов и епископов поддельные паспорта и выдавали их за других людей. Старообрядцы, не допускавшие малейшей нечестности в деловых отношениях, ради достижения церковных задач охотно подкупали чиновников и даже новообрядческое духовенство. С этим, например, связан феномен «неучтенных староверов»: старообрядцы давали взятки государственным священникам, и те записывали их как якобы членов своего прихода. Достойно упоминания особое отношение царя-освободителя Александра II к старообрядцам: не доверяя иным, он всю свою личную охрану комплектовал только из казаков-староверов, один из которых погиб от бомбы Каракозова.
Лишь у части из них, и прежде всего у радикальных беспоповцев (федосеевцев и филипповцев), а также у сибирских и алтайских, так называемых «кержаков», развились значительный эскапизм и неприятие паспортов, денег и отчасти потребительских товаров. В XIX в. уже никто из староверов, помимо согласа «странников»[6], не отрицал государства. Особняком стоят староверы-часовенные (особое согласие беглопоповцев Сибири и Алтая[7]), жившие в сибирских лесах и довольно долго сохранявшие неприязненное отношение к «мирскому» обществу: они старались с этим обществом не контактировать, считая, что оно заражено «антихристовой порчей». Но начиная с 1960–70-х гг. ситуация стала меняться: на съездах часовенных постепенно дозволяется пользоваться благами цивилизации, признано возможным покупать многие товары. В отношении властей у часовенных оставалось выборочное признание: во время Второй мировой войны многие уральские и сибирские староверы пошли воевать, осознавая свою ответственность перед верой, страной и культурой. Интересно, что в записях часовенных староверов А. Килина и Г. Мурачева говорится о том, что «никонианство», большевизм и фашизм – это рога Антихриста, но западный Гитлер оказался хуже большевизма. В других согласиях староверия признание было полным: среди староверов – герой войны генерал А. П. Белобородов и многие другие. А староверы-часовенные пусть и чурались государственных чиновников (так называемых «кадровых»), постоянно сдавали мех в советские заготовительные предприятия, получая взамен порох, пули и промтовары, – это позволяло им не прибегать к деньгам, на которых был портрет Ленина.
До сих пор некоторая закрытость сохраняется, но не столько со стороны староверов, а более со стороны общества. Общество не готово взаимодействовать с носителями старообрядческого мировоззрения, в том числе и информационно. Этнографический подход к старообрядцам приводит к тому, что журналисты и ученые, сталкиваясь с современными староверами, теряют к ним интерес. «Мы хотели увидеть Агафью Лыкову, – сетуют они, – а тут менеджер какой-то компании или SSM-программист». Проблема в неверной установке. Старообрядцы – это не диковинный народ, а прогрессивные и рациональные современные христиане. Вопрос в том, интересны ли такие люди обществу.
Миф о том, кем староверы считают никониан
Есть мнение. что новообрядцы для староверов – какие-то «зачумленные», проклятые, с которыми нельзя и за стол сесть. Это неверно. Следует сразу сказать, что старообрядцы действительно считают никониан еретиками, однако этот вопрос и этот термин нуждаются в уточнении. С точки зрения государственной Церкви и чиновного аппарата в случае старообрядцев речь шла о «крамоле» – государственном преступлении. Официальная модель Раскола была такой: «от Церкви отпали бунтовщики – но Церковь должна их вернуть в свое лоно». Староверы же оперировали совершенно иной моделью Раскола: на Церковь напали еретики, но она осталась при своих старых принципах и «ушла в бегство». Эти несовместимые модели определяли полное отсутствие взаимопонимания на протяжении всего XVIII века и начала XIX столетия. К середине XIX в. ситуация начала меняться в связи с нюансировкой взглядов во властных структурах государства, освобождением крестьян, секуляризацией государства и появлением «почвеннической интеллигенции». В рядах интеллигенции даже начался спор о том, как относиться к староверам: то ли как к «противникам просвещения», то ли как к квинтэссенции свободного народного духа. С середины XIX в. в интеллигентной среде зародилось влиятельное движение «славянофилов», которое, несмотря на внешнюю симпатию к допетровской Руси, все же было по своим корням и характеру западноевропейским. Но постславянофильская интеллигенция относилась к староверию уже иначе. Особую роль сыграла трилогия П. И. Мельникова, писавшего под псевдонимом Андрей Печерский. Большую роль сыграл тут и Н. С. Лесков. В науке благодаря Е. Голубинскому и Н. Каптереву произошел пересмотр отношения к причинам Раскола и вообще к староверию, так что создалось даже новое напряжение внутри интеллигенции. Сформировалась антистарообрядческая «партия» со своей мифологией, воскресившая миссионерский дискурс и стиль времен Николая I. Среди людей низших сословий отношение к тем, кто живет «по старой вере», было отличным от чиновно-бюрократического. Народ староверам, скорее, сочувствовал – укрывательство «беглых попов» и старообрядцев широко имело место.
Староверы иначе оценивали ситуацию, чем государственная Церковь и чиновники. С точки зрения староверов (их понимания того, что есть «Раскол») общество находится под влиянием «диверсантов»-западников[8]. Тема ответственности за будущее России нередко возникает в сочинениях писателей раннего старообрядчества – протопопа Аввакума, дьякона Феодора, попа Никиты Добрынина, где имеет явные мессианские черты. Она принимает форму «челобитной»: писатели просят царя «одуматься» и отменить новины. Выговские писатели ХVIII века уже не писали челобитных, но вступили в полемику с представителями государственного исповедания (иеромонахом Неофитом), доказывая всем читателям правоту («правду») Старой Веры и тем самым выражая в том, что только на пути древлероссийского благочестия Россия может избежать катастрофы, многие черты которой уже были видны: ломка традиционного уклада жизни давала себя знать.
Со стороны старообрядцев отношение к своим соотечественникам всегда было в первую очередь религиозным, а значит, определялось постулатами библейского учения о высоком достоинстве человека, а во вторую – сочувственным и определялось жалостью к его положению («Бедненькая Россия!» – восклицал протопоп Аввакум). Отношение же к церковной верхушке (Никону, другим церковным деятелям) было чем-то средним между возмущением и сожалением. Протопоп Аввакум и автор популярной книги «Повесть о Никоне», разумеется, изображали всю историю с бывшим патриархом примерно так же, как византийские хронисты – историю еретиков Ария или Нестория. Иными словами, это отношение было опосредовано византийской культурой, так что даже ругань на Никона, как показывают исследования филологов, была буквальным воспроизведением византийской «антиеретической» риторики. С одной стороны, староверы сострадали своим братьям-мужикам, «замороченным и обманутым». Сочувствие к другим людям было обязательным по христианским нормам. С другой стороны, к церковному положению нестарообрядцев могли относиться довольно жестко: считалось, что они заблуждаются, поэтому староверы старались, если была возможность, разубедить новообрядцев в их «еретическом» пути.
Иначе говоря, пусть для старообрядцев никониане – еретики, это совсем не означает, будто те прокляты или нечисты. Духовенство новообрядцев принималось в Старообрядческую Церковь как имеющее законное рукоположение – при условии, что было известно о крещении попа. Конечно это была позиция поповцев. Радикальные старообрядцы-беспоповцы всех, кроме христиан своего согласа, считали недостойными: держали для них особую посуду, а попов называли «ложными» и «мужиками в рясе». Но даже и такое отношение опиралось на мнения некоторых отцов Церкви (прежде всего Киприана Карфагенского) и на решения соборов, которые требовали отделиться от еретиков в быту. Вопрос только в том, сколь серьезной считать никонианскую ересь. По мнению поповцев, она ближе к расколу, а различия не носят догматического характера. Для беспоповцев никонианство – догматическое заблуждение. Отчасти к этому склонялся и Аввакум. В частности, ближе к концу жизни думал, что таинства никониан, скорее всего, не имеют благодатной силы. Современные исследователе пишут об этом так: «Со временем Аввакум высказывается все более определенно относительно безблагодатности совершаемых в новообрядческой Церкви таинств. Характерным в этом смысле представляется коллективный ответ, составленный пустозерскими мучениками протопопом Аввакумом, диаконом Феодором и иноком Епифанием на вопрос некоего Иоанна о священстве. В ответе все никонианские попы делятся на “студных” и “мерзких” (здесь прямая отсылка к Ветхому Завету – по аналогии со жрецами Ваала, истребленными пророком Илией). К “студным” относятся те жрецы Ваала, которые имели законное священническое достоинство ранее отпадения от веры царя Ахава (в применении к никонианам – попы старого, древлеправославного рукоположения); “мерзкие” – это вааловы жрецы, поставленные, когда Ахав был уже идолопоклонником (соответственно, применительно к новообрядческой церкви – попы, получившие сан при Никоне после мора и особенно после Большого Московского собора 1666–1667 годов). И если дозволялось (и то только в случае крайней нужды!) принимать таинства от попов первой категории, то попы второй категории, как поставленные незаконными архиереями, по мнению авторов ответа, «не священи суть, кононному суду подлежат и анафеме», от них повелевается “православным христианом ни благословения приимати, ни крещения, ни молитвы, и в церкви с ними не молитися, ниже в домах”. Они “самовластно отсеклись от церковного исполнения” и представляют собой “часть антихристова войска”». Поповцы в ходе дискуссий и споров в XVIII-XIX вв. смягчили свою позицию.