Она подхватила его под мышки и увела обратно в его каморку. А старик все повторял слабым голосом:
— Уезжаю я… Уезжаю…
Через три дня дядя Митуш скончался. Он умер в тот самый день, который назначил для своего отъезда в родное село. И это вызвало много разговоров. Покойника одели в новую одежду, которую ему сшил Петр Джумалия, обрядили как полагается. Галунка плакала. А так как на хуторе не было кладбища, пришлось тело везти в Сырнено.
Гроб поставили на телегу с боковыми стенками. Впрягли в нее Балана и Чивгу, двух белых, самых крупных и красивых волов. На огромные рога повязали белые платки. И волы с их морщинистой кожей на шее, спокойно глядя мудрыми черными глазами, выступали медленно, с достоинством. По одну сторону у них шел Аго, по другую — Марин. Волов не нужно было вести: они как будто сами знали, что делают и куда идут.
В другой телеге, запряженной большими серыми лошадьми, ехали Васил и Галунка, Василена и Велико. В просвет между тучами выглянуло солнце и осветило ширь полей. Медленно двигались две телеги. Галунка плакала.
Перевод Н. Шестакова.
ПЕРВОТЁЛКА
Чтобы не идти с голыми руками, Марин присмотрел в поленнице короткое полено, гладкое и потоньше других, вытащил его и сунул себе под мышку. Потом вместе с Ерофимом двинулся в путь. Каждый из них держал в руке ломоть хлеба, который им дала Галунка, и дорогой они тотчас же начали его есть, отламывая по кусочку.
Оба были не в духе. Васил послал их искать телку. Она должна была скоро отелиться, и вот вчера вечером, когда пригнали стадо, ее в нем не оказалось. Пастух, человек не совсем нормальный, придурковатый, что-то бормотал, но так и нельзя было понять, где телка и что с ней случилось. Марин и Ерофим злились не только потому, что их заставили исполнять чужую работу (телку потерял пастух, он и должен ее искать), им было обидно еще и по другой причине. Васил пришел на скотный двор чуть свет, набросился на них, обругал, наговорил много оскорбительных слов.
— Чего ждете? Чего валандаетесь? — кричал он. — Идите искать телку. Да не возвращайтесь, пока не отыщете. Ну, пошли!
Принимать ругань за чужую вину нелегко. Но у Ерофима обида скоро прошла. Набив полон рот хлеба, он вдруг рассмеялся.
— Э, ничего, Марин. Подумаешь, важное дело. Ну, прогуляемся, разомнемся. Пустяки. И разве тебе не понятно, что не Васил тут причиной, а Галунка. А для Галунки отчего и не сходить? Сходим.
Так как они шли довольно торопливо, Ерофим немного помолчал, чтобы перевести дух, но через несколько шагов снова заговорил:
— Ведь ты слышал, что сказала Галунка, когда принесла нам хлеб? Я, говорит, всю ночь глаз не сомкнула. Если, говорит, телка отелилась и ее увидел волк, пропал теленочек, волк его задрал. Вот ее слова. Я, говорит, всю ночь не могла от этой мысли отделаться.
Марин все помалкивал, хотя теперь уже не выглядел таким сердитым. Уже совсем рассвело, но солнца еще не было. Когда Ерофим и Марин обернулись, они увидели, что небо на востоке алого цвета и горит, как жар. От холода их пробрала дрожь. Трава, густо покрытая росой, казалась усеянной жемчугом, и, идя по поляне, они оставляли следы, как на снегу. Некоторое время спустя земля впереди озарилась розовым светом — взошло солнце. Над головами, где-то высоко в воздухе, пели жаворонки.
Ерофим страсть как любил поглазеть на все, что происходит вокруг. Улыбаясь, с заблестевшими глазами, он наблюдал за сусликами, которые быстро-быстро подбегали каждый к своей норе, садились возле них на задние лапки, словно собаки, когда они служат, и потом мгновенно исчезали в норах. В одном месте из бурьяна выскочил заяц, и Ерофим до изнеможения улюлюкал ему вдогонку. А в каком-то овраге, куда они спустились, у Ерофима даже изменилась походка. Он стал продвигаться вперед крадучись, озираясь по сторонам. Ясно было, что этот овраг ему давно знаком и он уверен, что тут их ждет что-то интересное.
Вдруг он остановился, подал знак Марину идти осторожнее, поманил его к себе и, указывая куда-то пальцем, шепнул:
— Тише, тише… Видишь? Видишь лисицу? Вон она лежит. И лисята с ней, смотри, и лисята.
Впереди, на другом склоне оврага, возле норы, черное отверстие которой было видно отсюда, лежала освещенная солнцем рыжеватая лисица с поднятыми ушами и острой мордой. Возле нее играли и боролись друг с другом, свиваясь в клубок, словно котята, три лисенка. Внезапно они вскочили и поспешно один за другим скрылись в норе. Как будто лисица предупредила их шепотом: «Прячьтесь, детки, тут близко люди».
Секунду или две лисица оставалась неподвижной, глядя на людей. Потом и она вскочила и мелкими шагами побежала вверх по склону, волоча за собой хвост, который был почти такой же длины, как она сама. И вдруг как-то повернулась, взмахнула хвостом и пропала. Поднявшись на противоположную сторону, Марин и Ерофим рассмотрели нору, в которую скрылись лисята, а дальше, там, где исчезла лисица, увидели еще два-три входных отверстия. Ерофим, присев на корточки, заглядывал в каждое из них.
— Вот цапнет тебя лисица за нос, — сказал Марин. — Вставай, вставай! Мы ведь не лис пошли ловить, а дело делать.
Но сколько они ни искали, телка не находилась. Они осматривали каждый овраг, каждую низинку, каждый глухой уголок — все напрасно. Уж и в самом деле не съел ли ее волк, как думала Галунка? А тут еще Марин вдобавок рассердился на Ерофима: вместо того чтобы искать телку, тот поминутно зазевывался на что-нибудь. Когда они пересекали поле, где уже зеленели довольно высокие и густые всходы, Ерофим опять схватил Марина за плечо.
— Смотри, смотри, — зашептал он, указывая рукой в сторону.
На межу, возле темно-зеленых всходов, опустились две дрофы. Самец был надутый, как индюк.
— Видишь? — спросил Ерофим. — Это петух… самец… Они всегда так важничают по утрам. Должно быть, тут где-нибудь близко гнездо. Пойдем поищем, а?
И он пошел бы, если бы Марин не выругал его. После этого Марин не давал ему воли, посылая то туда, то сюда посмотреть, нет ли там телки. Ерофим был легок на ногу, не считал за труд пройти лишнее и бегал, как мальчик. Отойдя, чтобы заглянуть в один из оврагов, он остановился на его обрыве, замахал рукой и крикнул:
— Марин, вот она! Марин! Здесь! Здесь!
Марин понял, что Ерофим нашел телку, и поспешил к нему. Подойдя, он увидел: на ровном, как корыто, дне оврага, поросшем опрятной весенней травкой, освещенная солнцем стоит телка. Возле нее, подогнув под себя ноги, лежит теленок. Обрадованные, Ерофим и Марин поспешно спустились вниз.
За одну ночь телка как будто одичала и словно забыла, что на свете существуют люди. Увидев идущих к ней двух мужчин, она и не подумала бежать, но, оставаясь по-прежнему около своего теленка, быстро повернулась к ним, бросила на них беспокойный взгляд и фыркнула. Это была серая, пропорционального сложения молодая корова с короткими, еще не вполне развившимися рогами. Ее ясные черные глаза светились каким-то новым чувством, в них радость, и ум, и смелость. Она топнула передней ногой, опустила голову, и казалось, вот-вот сейчас кинется на людей и поднимет их на рога. Но ничего подобного не случилось, и, когда эти люди, и не думая остерегаться, улыбаясь, присели возле теленка на корточки и стали его рассматривать, она просунула между ними голову и лизнула его.
Теленок был чистенький, розовый. Вылизанный материнским языком, он успел уже окрепнуть. Мордочкой и черными глазками это существо походило на косулю, а его взгляд, не выражающий ни страха, ни мысли, напоминал взгляд очень маленького ребенка. Поднявшись и покачиваясь на тонких, с черными, чистыми копытцами ножках, он подошел к матери и, задрав голову, приготовился сосать. Корова издала короткое мычанье и опять лизнула его.
— Бычок, бычок! — говорил Ерофим. — Ух, какой работник из него получится, когда он вырастет. Правда, Марин, а? Хорош. Хотя и от первотелки, а крепенький. Слава богу, что его не сожрал волк.
Посмотрев на корову, он добавил:
— Хотя что ему волк? У него вон какая здоровая мать. Она любого волка ногами затопчет, рогами забодает.
Марин, покачав головой, усмехнулся.
— Ну, волки-то видали и пострашнее ее, — сказал он.
Отбросив полено, с которым он все еще не расставался, Марин просунул руку теленку под живот и поднял его. Корова опять повернулась и сверкнула глазами, словно готовясь к нападению. Но когда Марин с теленком на руках сделал несколько шагов, она замычала как-то невнятно и двинулась следом. Позади, отставая и снова догоняя их, шел Ерофим.
Все это произошло довольно далеко от хутора. И хотя теленок весил немного, нести его, как и всякое живое существо, было утомительно. Посреди дороги Марин присел отдохнуть. Теленок снова завихлял на тонких ножках к матери и начал ее сосать, помахивая от удовольствия хвостом. Не привыкшая еще к этому корова подняла ногу, чтобы его лягнуть, но удержалась. Обернувшись, она только поглядывала на него и время от времени лизала.
— Никогда я еще не слыхал, чтобы волк сожрал теленка у коровы, которая только что отелилась, — сказал Ерофим. — Этого я не слыхал. Но зато слыхал, что ужи у них сосут молоко. Обовьется уж вокруг ног, стреножит корову, как веревкой, и сосет:
— Глупости болтаешь все, — сказал Марин.
— Чего ж болтать? Разве ты не слышал про то, как неподалеку от нас, в селе Чурене, появилась змея? Громадной величины змея. Дедка Обретен, тамошний житель, пошел как-то опрыскивать виноградник, а эта змея ему навстречу. Ну, он от страха, конечно, упал. А змея переползла через него, но никакого вреда ему не причинила. Дедку принесли домой ни живого ни мертвого. Он три дня не приходил в себя. А когда очнулся, рассказал, что с ним случилось. А еще через три дня умер. Значит, всего шесть дней жил, после того как со змеей встретился.
— И что же дальше?
— Потом змея еще раз появилась. Увидел ее пастух. Она проползла через стадо и скрылась в терновнике. Тут сбежалось целое село. Но разве кто решится ее убить? Никто не взял греха на душу. Один старый человек сказал: «Убьете змею — урожай пропадет». Поэтому ее и не убили. Немного спустя змея сама вылезла из терновника и поползла. А люди за ней. Не трогают ее, а просто идут. Шли, шли, змея доползла до конца их пастбища и исчезла в лесу. А народ пошел обратно. Так и не убили ее…